Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.5
О’кей, клюнул, выродок!!!.. Риск, что Моловский немедленно свалит вместе с кассетой, скажем, в Париж, был минимален. Только тюрьма или смерть могут помочь этим выродкам завязать с ихним нелюдским хобби. А за бугром – где это за бугром развернется он так, как в джунглях нашинского беспредела?..
Моментально организую опергруппу, вновь пожалев, что не сделал этого до первого звонка Моловскому. Задачу поставил такую: взять под контроль пути продвижения трупа господина Головина от неизвестного морга до какого-то кладбища. Если на похоронах объявится высокий, седоватый, элегантно одетый господин, слегка похожий на киновампира – сесть на хвост, определить все до одного места посещения, осторожнейше вести до дома – такая рысь вам еще не попадалась! Всё. Если же он не заявится отдать последний долг самоубийце, то придется рыскать по-иному, что увеличит ваш профит.
Я вынужден был расплатиться с ментами бабками Моловского. Своих, чистых, к сожалению, никак не хватило бы. Да и не телку же я охмурял на них в кабаке ЦДЛ, а обкладывал убийцу и садиста за его же счет.
Никогда я так не радовался, когда план мой сработал на все сто, когда узнал я адрес Моловского. Заявился, волк, на похороны – видимо, отсутствие его скомпрометировало бы. Долго вглядывался в физиономию трупа, бросил в гроб букетик, на поминках не был – свалил в берлогу, ждать моего звонка.
Конечно, неплохо было бы взять с собой пару оперов для подстраховки. Но – мало ли что? Одно дело – рисковать в одиночку, другое – рискованно подставлять друзей, а потом тащить их по своему делу. Сам, думаю, увяз – сам и выберусь. Или не выберусь. Выбраться хотелось бы не только ради себя, мудака-следака, а вовсе не сыщика.
И все ж таки, подобно Холмсу, я вынужден был махнуть свои тряпки на лохмотья знакомого одного бомжа, чтобы прохлять за поддатого бродяжку, когда начал пасти Моловского.
Возможно, мне, слегка затравленному гонщиками и хвостами, всего лишь показалось, что он скользнул по моей зачуханной фигуре, ошивавшейся во дворе, возле помойки, взглядом волчьим, исполненным охотничьего азарта и садистского интереса.
Я в тот момент мрачно размышлял о непостижимом дисбалансе Добра и Зла в наверняка готовящемся Конечном Отчете Главной Бухгалтерии Небес о итогах Жизни на Земле – как положительных, так и необъяснимо омерзительных.
Моловский зашел в подъезд. И, усмехнувшись, ринулся я умножать зло, ибо не имел в тот момент под рукой более благородного материала для дорожного покрытия пути к добру.
«Не шуметь, шепчу, ни звука, открывайте дверь и быстро проходите в квартиру, вот кассета, другого пути у вас нет!»
Кассету я тыкнул в его свободную руку. Другой он уже вставил ключ в замок бронированной своей двери. Ствол «вальтера» я ему упер в левую лопатку.
И вот мы оказались в квартире. Он не вертухался, ведь кое у кого из этих уродов нет не только души, но и нервов. Наоборот, как ни в чем не бывало предложил жахнуть коньяку.
С талантливым врагом, говорит, и поболтать приятно… Да-а, промахнулся я, имея вас за мудака. Вот ужо отблагодарю я одного своего приятеля за рекомендацию, непременно отблагодарю знатока ментовских кадров, так отблагодарю, как ему никогда не снилось…
Тут я не выдержал. Да и руки у меня были окончательно развязаны полной безвыходностью моего, да и его положения. Врезал пропадлине в скулу для разрядки чудовищного своего почти недельного напряга. Сорвал на нем зло за свою глупость, за все мудацкие ошибки. Естественно, я его вырубил, потом заключил в наручники. Потом не спеша разобрался что к чему в шикарном баре. Глотнул коньяку, укрепляя в себе желание поступить так, как задумал. Вызову, думаю, еще не продавшихся ментов, отдам зверя в руки Закона, ну и сам расколюсь на все щепки.
Поднес марочный коньяк (он был года моего появления на этом свете) к ноздре Моловского. Ожил. Мягко укорил меня в неинтеллигентности манер. Указал, где лежат бабки, предназначавшиеся дружку, шантажисту и самоубийце. Попросил врубить на секунду кассету, но только ни в коем случае не вздумать читать ему обывательскую мораль. Потом, говорит, не сдерживая злобы, проваливайте к чертовой матери – мы в расчете.
Я не спешу. Обо всех бабках, говорю, и об отныканных вами у вашего друга ценностях не беспокойтесь – филантропическое применение им найдется. Хватит тут и мне для скромного продолжения жизни на Земле. Ни о чем больше не беспокойтесь.
Так вот, я глотнул еще разок и врубил кассету. Не копию врубил его оригинала, комедию врубил, в главной роли которой прекрасно роскошествовал Александр Абдулов.
– Ловко, – говорит Моловский, – этого маневра я ну никак уж от вас не ожидал, но вы, в свою очередь, загляните-ка, пожалуйста, в мой фотоальбом.
Почуяв неладное, я перебрал тяжелые страницы, изящно закованные в золотые уголки кожаной обложки.
– Не беспокойтесь, не отдергивайте пальчики, это кожа олененка, а не человека.
Переборов брезгливость, я всмотрелся в весьма известные лица.
– Все это мои деловые партнеры. Кое с кем приятельствую. Многих консультирую. Я, к вашему сведению, для них незаменим. Они – вне моего хобби, но, сами понимаете, именно с ними вам непременно придется иметь дело, если…
Он не договорил, потому что мне и без слов было ясно, кто эти люди и что за сила у них в руках. В душе заныло. Не вывернуться, думаю, даже оказавшись за крепкой решеткой и на спецрежиме. Не вывернуться. Если свалю за бугор – отыщут. А жить под вечным страхом – лучше вообще не жить. Впрочем, соображаю, внезапно почувствовав отстрейшее желание здравствовать, мы еще поживем в какой-нибудь затрапезной глухомани и в перелицованном виде. Черт с ним, откажусь от смотрения в зеркало – я ж не бабенка. Вполне возможно, все эти его всесильные знакомые скажут мне в душе спасибо, должки не надо будет возвращать, не опасаться шантажа плюс большая экономия на киллере и сведение до нуля опасности разоблачения. Таких, как Моловский, ненавидят и дружки и клиенты, хотя и пользуются их услугами.
Надо было закругляться. Спрашиваю: «Где оригинал?» – «Уничтожил на лоне природы, слишком взрывоопасная для меня вещь, так или иначе, но с увлечением важнейшим из искусств на этом покончено, будем удовольствоваться скромным домашним театром. Актеры у меня всегда – хочу, чтобы вы это знали, – исключительно из гиблого мусора… вроде вас».
Пропустив подъебку мимо ушей, я на всякий случай очень профессионально провел шмон. Думал, на понт он меня берет типа уничтожил оригинал кассеты. Там у него в стене отгрохан был камин. В нем – ни шкварки пластмассовой, ни золы. И вообще не было той кассеты в квартире, видимо, он ее действительно уничтожил после шока шантажом – ни одной улики нигде не было, никаких следов зверств и оргий такого рода.
Значит, думаю, прав я, не то что до суда, но и до следствия дело это не дойдет, если я сейчас злодея, падаль эдакую, сдам в ментуру, – тут тупик.
Впрочем, мне даже повезло. Я ведь, оказывается, при любом раскладе дел ходил под колуном. Не узнай я, что там в кассете за зрелище, все равно колун. Так было Моловским задумано с самого начала. На всякий случай. Ты сделай, Пал Палыч, дело, а мы замочим тебя умело. Кстати, до колуна… бр-р-р… меня еще и пытки ожидали адские – чего ж тут дуться на судьбу. Я ж не Вольф Мессинг – иди знай, как оно все было задумано. Раз мозги не потянули – что ж их теперь, вышибить из черепа?
Все это взбесило меня окончательно.
– Вот и доигралась ты, крыса, – говорю Моловскому, – в кино и в театре, готовься получить за все в пекле ада!
Не скрою, приятно было припугнуть зверя. Я подошел к камину. Бросил в него фотоальбом и кучу какого-то бумажного мусора, плеснул туда виски, открыл трубу, и тогда Моловский, поняв, что это конец, что сейчас я на нем за все отыграюсь, спокойно предложил открыть тайничок с камешками в обмен на пулю в лоб и избавление от пытки огнем, что мне и в голову не приходило. Просто он не мог не мерить меня по себе.
В тот момент мыслишка у меня мелькнула типа поторговаться, учинить допрос – для того его учинить, чтобы попытаться просечь природу адского извращения и попытаться заглянуть в тайные глубины психики внешне нормального вроде бы человека. Неимоверно тошно было при этом душе моей и нервишкам… тошно, скучно, грязно, омерзительно и безысходно.
Потом подумал, что Моловский и сам не знает, откуда у него эта страстишка и почему. Взведя курок, спрашиваю: точный адрес тайника, и на этот раз – я сделаю вам подарок.
Моловский указал адрес, приметы места и так далее. Я через подушку пустил ему пулю в затылок.
А до меня вам не дотянуться. Да и зачем я вам нужен, у вас и без меня астрономически вырос счет висяков. Надо полагать, уникальная коллекция камешков уже перешла в собственность любезного Отечества, если не разошлась по рукам. Единственно, в чем я себя не перестаю винить, – это в том, что существую на бабки Моловского, которые мне удалось переправить за бугор. Но в наши дни из Отечества утекают гораздо большие суммы, чем какая-то пара лимонов, не так ли? Впрочем, иного выхода у меня не было. Да и жизнь не была бы жизнью, если бы мы пускали себе пулю в лоб из-за того, что некоторая нелюдь, сама не зная почему, продолжает делать почти невыносимыми условия нашего, зверей, растений, самой Земли, и без того нелегкого существования.
