Шалом Аш - За веру отцов

И действительно, над облаком пыли реяли красные знамена, на них сияли в солнечных лучах белые орлы, обещая помощь и спасение. Радостный крик пронесся над стенами:

— Помощь! Помощь идет!

Женщины с детьми на руках выходили из башен, поднимались на стены и, увидев красные знамена, говорили:

— Чудо свершилось, Бог послал спасение!

Весь Немиров высыпал на улицы, люди появлялись из убежищ, из домов, из подвалов. Толпа текла к воротам, чтобы увидеть польских солдат. Некоторые уже успели надеть праздничную одежду, евреи со свитками Торы в руках готовились встречать князя. Мальчишки забирались на стены, чтобы посмотреть на героев. Только матери пытались спрятать своих дочерей.

Но вот солдаты уже близко, а евреи не спешат открывать ворота. Вот подъехал всадник с белым флагом, остановил коня и закричал:

— Открывайте ворота солдатам князя Вишневецкого!

— В сторону, евреи, в сторону! Открыть ворота, польские солдаты пришли, — кричит пан Кошницкий.

— Увидим, что это за солдаты, когда подойдут поближе, — отвечают евреи.

Войско не спешит подойти к городу, остановилось на отдых в ближайшем лесочке. Подъезжают только глашатаи и трубачи, требуют открыть ворота, но евреи будто не слышат.

— Откуда нам знать, кто это. Пусть подойдут поближе, тогда увидим.

— Жиды, трусы, как же вы напуганы! Откройте ворота, выпустите меня к ним. Если не вернусь, значит, это казаки, моя смерть. Если вернусь, значит, наши. Никто из вас мне не нужен, один пойду, а вы можете прятаться под подолами ваших жен, — проклинал евреев пан Кошницкий.

Евреи открыли калитку в воротах. Глашатай повел Кошницкого к лесу, где стояло войско. Немало времени прошло, но вот он появился на белом коне, держа в руке польское знамя. Его сопровождали двое трубачей. Евреи смотрели со стен. Сыграли трубы, и пан начал читать во весь голос:

— «Именем князя Руси Еремиаша Вишневецкого, владельца Немирова, приказываю немировским жителям открыть ворота солдатам его светлости».

— Да здравствует наш спаситель князь Вишневецкий! — ответили со стен. Ворота распахнулись.

Евреи вышли встречать солдат князя. А из леса, беспорядочно размахивая знаменами, с криками «ура» уже неслось к воротам войско. Встречающие испуганно остановились. Не так войско входит в свой собственный город. Но было слишком поздно: в ворота уже ворвались первые всадники. Теперь их узнали по длинным рачьим усам, и крик пролетел по улицам:

— Казаки! Казаки!

Глава 6

Немиров

Все это выпало нам, но мы не забыли Тебя

и не нарушили завета Твоего.

В городе началась паника. Женщины хватали детей, мужчины — что попало, и бежали. Но никто не знал, куда бежать. Одни кричали: «На кладбище! Раввин там. Лучше умереть у родных могил!» «К реке!» — кричали другие. Но казаки уже были у них за спиной. Тут и там слышались крики девушек и молодых женщин, которых казаки хватали и затаскивали на лошадей. Но вскоре крики затихли, слышался только глухой топот копыт.

Тихо и пусто стало на узких улочках, будто весь город вымер. Валялись в грязи страницы святых книг, окровавленная одежда, мужские шапки и женские чепцы, домашняя утварь, обрывки талесов и человеческие тела. И уже не разобрать было, чье это тело, чья одежда. Все перемешано, растоптано конскими копытами. Только из домов, из-за закрытых дверей и ставней доносятся шум и голоса.

Показался из дома казак, полуголый, в висящей лоскутами рубахе, в одной руке держит серебряный подсвечник, другой рукой тащит за собой девушку в разорванной одежде, с растрепанными волосами. Девушка пытается вырваться, колотит казака кулаком по голой спине, но он только смеется. Еще один казак выходит из другого дома, несет на плече девушку, потерявшую сознание. Казаки останавливаются, кладут на землю свои жертвы, как связанных телят, начинают меняться девушками, торгуются, доплачивают друг другу подсвечниками, отрезами шелка, шубой, парой сапог. Совершив обмен, расходятся, таща свою добычу.

Из переулка появляются трое. Они пьяны, пот блестит на жарком солнце, катится по выбритым головам с длинными чубами, по лицам, по спинам. Один несет голое тельце ребенка, непонятно, живого или мертвого. Казаки орут, передразнивая еврейского мясника: «Свежая телятина, двенадцать грошей фунт, кошерная, покупайте!»

Наконец все затихает. Только донесся еще с окраинной улочки топот ног и короткий, тут же прервавшийся крик. Всюду валяются пьяные казаки, полуголые, обмотанные женскими шелковыми платками. Рядом — женские и детские тела. Кожаные переплеты еврейских книг, кусок пергамента от свитка Торы, порванные талесы и шубы, оловянные тарелки с остатками еды, куски турецкого ковра — все растоптано, все смешалось с кровью и пролитой водкой. Не понять, кто мертв, кто жив, но кажется, что все пьяны, и живые, и мертвые…

Долог летний день, казалось, не будет ему конца, и не будет конца ужасу и страданию. Проходят часы, но все так же светло и жарко. Но вот из степи начали надвигаться тени, и вскоре ночь укрыла город. Спокойно, черно вокруг, сияют звезды, на болотах квакают лягушки и гудят комары. Все как всегда. Но в опустевших домах — мертвая тишина. Только слышно, как кто-то играет на лире, и поет, и плачет над чьей-то судьбой.

На ночном кладбище, в тишине, что-то движется. Из-за надгробий появляются живые мертвецы. Некоторые закутаны в талесы, некоторые — в праздничных белых халатах, многие не успели надеть погребальное облачение, но тоже прячутся на кладбище: если погибать, то лучше здесь, у могил предков. Целый день ожидали смерти, но смерть не пришла.[37]

Из города доносятся крики погибающих. Уже прочитали предсмертные молитвы, каждый отыскал могилы своих близких и ждет возле них. Но день уже клонится к вечеру, а из города никто не появился. Крики затихли, и в людях вновь проснулась надежда. Оторвавшись от могил, мертвые заговорили друг с другом:

— Слава Богу, конец месяца, луны нет.

— Может, они скоро уйдут.

— Или помощь придет.

— Тссс…

Многие заранее готовят себе погребальное облачение. Теперь те, кто успел захватить на кладбище саваны, надели их: может, казаки примут за покойника, а если все же суждено погибнуть, то лучше быть готовым к погребению. Казалось, мертвые поднялись из могил и ходят среди живых.

— Нет у кого-нибудь кусочка хлеба? Сил нет, есть хочется, — спрашивала у всех старая еврейка в саване.

— Давно на том свете, а все еда на уме, — заметил кто-то.

— Что поделаешь? Пока душа в теле, без еды никак, — ответила женщина.

Семья Мендла тоже была на кладбище. Когда пришло несчастье, Мендл, как и многие другие евреи, хотел переправиться через реку, чтобы бежать в Тульчин. Но, увидев панику, царящую на берегу, решил, что, раз смерти все равно не избежать, лучше встретить ее на кладбище, среди своих. Целый день каждую минуту Мендл и его родные ждали смерти, не раз прощались друг с другом, прочитали предсмертную молитву. Шлойме старался утешить родных как мог. Говорил, что они попадут в рай, как все, кто погиб во имя Господа, рассказывал, какое там солнце, как встречает прибывших небесное воинство, как мудрецы и праведники сидят с коронами на головах и Всевышний учит с ними Тору, а ангелы играют на арфах. О будущем мире, где пребывают праведники всех поколений, Шлойме много читал в святых книгах и знал о нем гораздо больше, чем о настоящем. И что такое этот мир, где правят злодеи, где властвует ужас, по сравнению с будущим, вечным миром?

Шлойме удалось успокоить родных, они были готовы к предстоящему испытанию. Счастливы были родители, что их сын тут, рядом, что он стал их утешителем в этой великой беде. Они забыли о страхе, освободились от него и видели только вечный покой, уготованный им после смерти, и уже ждали ее как избавления.

Шлойме и его молодая жена сидели, прислонившись к надгробию. Ночь окутала их, звезды сияли в небе, с берега, из долины, долетали крики казаков, вспыхивали и гасли огоньки выстрелов, иногда слышалось чье-то приглушенное рыдание. Двойра прижимается к мужу. Не смерти она боится, — боится расставания, ей страшно потерять радость, которую она так недавно узнала. Теснее, крепче прижимается она к нему: пусть лучше они погибнут вместе, чем будут разлучены.

— Шлойме, мы только начали жить и уже должны расстаться. Не дал мне Бог стать матерью твоих детей.

— Двойра, Бог нас соединит, если мы хотим прийти к Нему в святости и чистоте. Там, на небе, мы вечно будем вместе, удостоимся видеть Божественный свет, пока не придет Избавитель, пока его рог не воскресит мертвых.

Внезапно их страх превратился в радость. Они сами не поняли, как это произошло, но почувствовали, что тишина и покой спустились на землю, легко стало у них на сердце, и вернулись слезы, высушенные близостью смерти. Улыбаясь сквозь слезы, Двойра сказала: