Эмиль Золя - Доктор Паскаль
Фелисите продолжала в том же духе, с явной целью добиться от Максима определенного обещания. Она говорила без умолку до самого Плаосана.
— Смотри-ка! Вон она, его мать!.. — внезапно вскричала она, как только коляска затряслась по мостовой предместья. — Вон та толстая блондинка, которая сидит у дверей.
Жюстина вышла подышать свежим воздухом и, сидя на стуле у входа в лавку, где были развешаны хомуты и уздечки, вязала чулок. Маленький мальчик и девочка играли у ее ног, а позади, в темной глубине лавки, коренастый брюнет Тома зашивал седло.
Максим не спеша повернул голову в ее сторону, в нем говорило простое любопытство. Он был очень удивлен, увидев крепкую тридцатидвухлетнюю женщину с внешностью добропорядочной мещанки. Она ничем не напоминала ту сумасбродную девочку, с которой он путался, когда каждому из них не было еще даже семнадцати лет. Возможно, впрочем, у него и сжалось сердце, когда, сам такой больной и такой старый, он нашел ее похорошевшей, безмятежной и очень полной.
— Ни за что бы ее не узнал, — заметил он.
Коляска, не останавливаясь, свернула на Римскую улицу. Жюстина — этот призрак далекого прошлого — исчезла в тумане сумерек вместе с детьми, Тома и его лавкой.
В Сулейяде стол был накрыт. К обеду Мартина приготовила угрей из Вьорны, кролика под соусом и говяжье жаркое. Пробило семь часов; оставалось достаточно времени, чтобы спокойно пообедать.
— Да перестань ты нервничать, — говорил Паскаль Максиму. — Мы про-водим тебя на вокзал. Это не займет и десяти минут. Раз ты не забрал свой багаж, тебе нужно только взять билет и сесть в вагон.
Встретившись с Клотильдой в прихожей, где она вешала на крючок свою шляпу и зонтик, он сказал ей вполголоса:
— А знаешь, твой брат меня беспокоит.
— Почему?
— Я пригляделся к нему, и мне весьма не нравится его походка. В таких случаях я никогда не ошибался… Одним словом, этому молодому человеку угрожает сухотка.
Она очень побледнела. Сухотка! Ей вспомнилась страшная картина: их сосед, еще молодой человек, — в колясочке, подталкиваемой слугой. И так в продолжение десяти лет. Разве не самая ужасная из всех болезней такая расслабленность, которая словно ножом отрезает живого от жизни?
— Но он жалуется только на ревматические боли, — прошептала она.
Паскаль пожал плечами и, сделав ей знак молчать, направился в столовую; Фелисите и Максим уже сидели за столом.
Обед прошел очень задушевно. Клотильда, серьезно обеспокоенная, была нежна с братом, сидевшим рядом с ней. Она весело ухаживала за ним, выбирала ему лучшие куски и раза два подзывала обратно Мартину, которая слишком быстро уносила блюда. Она все больше очаровывала Максима, — такая добрая, умная, веселая; он ощущал ее прелесть, словно ласку. Он был настолько покорен ею, что в нем мало-помалу стал созревать один план, вначале неопределенный, потом все более и более четкий. Его до ужаса испугала мертвая красота и царственная внешность маленького Шарля, его слабоумного и болезненного сына; так почему бы вместо него не взять к себе сестру Клотильду? Правда, мысль о женщине в его доме казалась Максиму страшной: развратничая с ранней юности, он теперь боялся их всех; но Клотильда казалась ему наделенной настоящим материнским чувством. Кроме того, порядочная женщина сразу изменит к лучшему его положение.. По крайней мере, отец не осмелится больше подсылать к нему девочек, а он подозревал, что это делается, чтобы доконать его и тут же загрести принадлежавшие ему деньги. Страх и ненависть к отцу заставили его принять решение.
— Ты еще не собираешься замуж? — спросил он, желая нащупать почву.
Девушка рассмеялась:
— О, пока торопиться незачем!
Затем, глядя с вызывающим видом на Паскаля, который поднял голову, она добавила:
— Как знать?.. Нет, я никогда не выйду замуж!
Тогда Фелисите возмутилась. Всякий раз, когда она замечала сильную привязанность Клотильды к доктору, она желала, чтобы замужество уничтожило ее, чтобы Паскаль остался один в опустевшем доме, — тогда она сама станет там владычицей, хозяйкой положения. И она тотчас же обратилась к нему за помощью: разве женщина может обойтись без замужества, разве не противоестественно остаться старой девой? И серьезным тоном, не сводя глаз с Клотильды, он подтвердил:
— Да, да, нужно выйти замуж… Она достаточно благоразумна, она выйдет замуж…
— Полно! — вмещался Максим. — Хватит ли у нее действительно благоразумия?.. Разве только чтобы сделаться несчастной, быть может, — вокруг столько неудачных браков!
И наконец он решился:
— Знаешь, что тебе нужно сделать?.. Уехать в Париж и жить там у меня… Я подумал о мальчике, но мне страшно взять на себя заботу о нем при таком состоянии моего здоровья. В сущности, я сам ребенок, я сам больной, нуждающийся в уходе! Ты будешь ходить за мной и не покинешь меня, если я совсем перестану владеть ногами.
Его голос дрожал, до такой степени он расчувствовался, говоря о самом себе. Он уже видел себя расслабленным, а ее — у своего изголовья. Если она согласится не выходить замуж, он охотно оставит ей свое состояние, чтобы оно не попало в руки отцу. Его ужас перед одиночеством, перед тем, что скоро, быть может, ему придется взять сиделку, придавал ему что-то трогательное.
— Это будет очень мило с твоей стороны, и тебе не прядется раскаиваться.
Мартина, подававшая жаркое, застыла на месте от изумления; таким же странным показалось предложение Максима и всем, кто сидел за столом. Фелисите первая поддержала этот план, чувствуя, что его осуществление поможет ее замыслам. Она смотрела на онемевшую и словно оглушенную Клотильду; Паскаль, мертвенно-бледный, ждал ее ответа. Но девушка сразу не могла найти нужных слов и только пролепетала:
— Ах, братец, братец!
Тогда бабушка сочла нужным вмешаться:
— И это все? Подумай, брат делает тебе прекрасное предложение. Если он теперь боится взять к себе Шарля, то ведь ты, во всяком случае, можешь поехать к нему. А позднее ты выпишешь и малыша… Все прекрасно устраивается. Максим взывает к твоему сердцу… Ведь правда, Паскаль, она должна согласиться?
Доктор, сделав усилие, овладел собою. Было заметно, однако, что он еще не совсем пришел в себя.
— Повторяю, — медленно произнес он, — что Клотильда весьма благоразумна. И если она сочтет нужным согласиться, то согласится.
Клотильда, глубоко взволнованная, возмутилась:
— Учитель, ты, значит, соглашаешься, чтобы я уехала!.. Конечно, я очень благодарна Максиму. Но, боже, покинуть все! Все, что я люблю, все, что любила до сих пор!
И растерянным жестом она обвела это «все», весь Сулейяд целиком.
— Ну, а если Максим будет нуждаться в тебе? — заметил Паскаль, глядя на нее.
Она вздрогнула, на ее глазах появились слезы. Только она одна поняла значение его слов. Страшное видение снова возникло перед нею: Максим, расслабленный, в маленькой колясочке, подталкиваемой слугой, как тот сосед, которого она встречала. Но ее любовь восставала против ее сострадания. Должна ли она чувствовать какой-то долг по отношению к брату, который в продолжение пятнадцати лет был ей чужим? И разве не долг ее — быть там, где было ее сердце?
— Послушай, Максим, — сказала она наконец, — предоставь же и мне время подумать. Я посмотрю… Не думай, я очень благодарна тебе. И если я когда-нибудь действительно тебе понадоблюсь, ну что ж, я, конечно, приму определенное решение.
Больше от нее нельзя было ничего добиться. Фелисите, находившаяся в своем обычном истерическом состоянии, устала, а доктор нарочно уверял всех, что Клотильда дала слово. Мартина, не пытаясь скрыть свою радость, подала крем. Увезти барышню! Надо же так хорошо придумать! Да куда там, доктор умрет с тоски, оставшись один! Из-за этого объяснения затянулся обед. Еще сидели за сладким, когда пробило половина девятого. Максим тотчас же забеспокоился и начал суетиться, собираясь уезжать.
На вокзале, куда все его провожали, он на прощание еще раз поцеловал сестру.
— Так помни же!
— Не бойся, — заявила Фелисите, — мы остаемся здесь и напомним ей о ее обещании.
Доктор улыбнулся, и все трое, как только поезд тронулся, замахали платками.
Проводив бабушку до дома, Паскаль и Клотильда мирно вернулись в Сулейяд и провели вместе чудесный вечер. Недавнее тяжелое настроение, глухая вражда, разделявшая их, казалось, исчезли. Никогда еще им не было так хорошо, они чувствовали себя такими дружными, такими неразлучными. Это походило на выздоровление от какой-то болезни — они были полны надежды и жизнерадостности. Они долго сидели в эту теплую ночь под платанами, слушая хрустальный звон фонтана. Не нужно было слов: они вкушали глубокое счастье быть вдвоем.
IV
Прошла неделя, и в доме опять наступил разлад. Паскаль и Клотильда или не разговаривали по целым часам или поминутно ссорились. Мартина тоже была в постоянном раздражении. Для всех троих жизнь становилась настоящим адом.
