Дзюнъитиро Танидзаки - Ключ
15 апреля
...Я и сам вижу, что с каждым днем у меня все хуже с головой. Начиная с января я самозабвенно преследовал одну цель – доставлять жене наслаждение, и в какой-то момент потерял интерес ко всему, кроме плотских желаний. Мои умственные способности заметно ослабли, я не в силах сосредоточиться на одном предмете дольше пяти минут. Голова забита бесконечными фантазиями на тему наших любовных игр. В прошлом никакие обстоятельства не могли оторвать меня от книг, ныне же я по целым дням ничего не читаю. По выработавшейся за долгие годы привычке я по-прежнему сижу за столом, уставившись в раскрытую книгу. Но я не читаю. Прежде всего, мне тяжело читать из-за того, что рябит в глазах. Знаки двоятся, приходится по нескольку раз перечитывать одну строку. Я выродился в животное, оживающее по ночам, способное лишь на то, чтобы спариваться с самкой. Днем в кабинете меня одолевает скука, вялость и вместе с тем невыразимая тоска. Когда выхожу прогуляться, тоска немного развеивается, но прогулки для меня с каждым днем тяжелее. Из-за сильных головокружений я часто не в состоянии ступить и шагу. Я постоянно рискую завалиться прямо посреди дороги. Если же я все-таки выхожу из дома, стараюсь далеко не уходить, ковыляю, опираясь на палочку, в местах побезлюдней – Хякумамбэн, Куротани, близ храма Эйкандо, и просто убиваю время, отдыхая на скамеечке (ноги так ослабли, что быстро устают)...
…Сегодня, вернувшись с прогулки, застал в гостиной жену за разговором с портнихой Каваи. Я хотел зайти выпить с ними чаю, но она не пустила: «Тебе сюда нельзя. Ступай к себе!» Заглянув, увидел, что жена примеряет платье европейского фасона. Она меня выгнала, пришлось плестись в свой кабинет. С лестницы послышался голос жены: «Пойду немного пройдусь!» Должно быть, вышла вместе с портнихой. Я глянул в окно, когда они проходили внизу по ушице. Я впервые видел ее в европейском наряде. Она готовилась к этому давно, надевая серьги и перчатки с кимоно. Но, если честно, европейское платье ей не идет. Казалось бы, на жене, наделенной роскошным телом, платье должно сидеть намного лучше, чем на неказистой, низкорослой Каваи, а впечатление чего-то несообразного. Дело в том, что портниха уже приноровилась носить платья и умеет выгодно себя преподнести. А на жене платье смотрится так же нелепо, как кружевные перчатки и сережки рядом с кимоно. Сами по себе они еще выглядели на ней экзотично, но сейчас, в сочетании с европейским платьем, кажутся совсем не к месту. Все вразнобой – одежда, тело и аксессуары. Нынче модно носить кимоно, как европейское платье, жена же, напротив, носит платье, как кимоно. Под европейским платьем проступает тело, созданное для кимоно. Плечи слишком покаты, но особенно бросаются в глаза кривые ноги. Они у нее тонкие и изящные, но линия от колен до лодыжек выгнута, то место, где щиколотка переходит в голень, кажется в туфлях неприглядно распухшим. К тому же осанка, манера держать руки, поступь, поворот шеи, движение плеч и груди – все слишком зыбко и податливо, под стать кимоно. И однако, в этом зыбком, податливом телосложении, в некрасиво изогнутой линии ног мне видится что-то странно обольстительное. Обольщение, остававшееся скрытым, пока она носила кимоно. Глядя со спины на удаляющуюся жену, я любовался красотой ее изогнутых лодыжек, подчеркнутых короткой юбкой, и думал о том, что предстоит нынешней ночью...
Дневник Жены
–
16 апреля
...Утром пошла на рынок Я так обленилась в последнее время, что перестала ходить за продуктами, свалив все на домработницу, но чувствовала себя немного виноватой перед мужем из-за того, что пренебрегаю своими обязанностями. (Впрочем, на мне лежит более важная обязанность, чем закупать продукты, я так обременена маетным делом ублажать мужа, что просто не остается времени на все остальное.) В овощной лавке купила ростки бамбука, фасоль и горох в стручках. При виде ростков бамбука вспомнила, что пропустила время, когда цвела вишня. Кажется, в прошлом году мы с Тосико прошлись вдоль канала от «Серебряного павильона» до храма Хонэнъин, любуясь вишенным цветом. А сейчас наверняка уж все отцвело. Какой же суетной и беспокойной выдалась нынешняя весна! Не успела опомниться, три месяца пролетели как сон.. Вернувшись домой в одиннадцать, поставила в кабинете цветы. Сегодня выбрала мимозу, которую мадам Окада прислала из своего сада. Муж поднялся в кабинет в тот момент, когда я ставила цветы, видимо, только что проснулся. Раньше он всегда вскакивал ни свет ни заря, а ныне залеживается. «Проснулся?» – сказала я. «Сегодня суббота? – спросил он и добавил: – Завтра с утра уйдешь?» Голос был сонный, точно он еще не вполне проснулся. (Но сон здесь ни при чем, он явно чем-то встревожен.) Не сказав ни да ни нет; я пробормотала что-то невнятное...
Около двух в прихожую, раскланиваясь, вошел незнакомый мужчина. Сказал, что он из клиники Исидзука, мануальный терапевт. Я не могла поверить, что его пригласил кто-то из нашего дома, но тут выскочила домработница Бая и сказала: «Это я его позвала по просьбе господина». Ну и дела! Муж терпеть не может, чтобы к нему притрагивался незнакомый человек, поэтому в жизни не обращался к услугам массажистов. Но по словам домработницы, муж жаловался, что у него невыносимо сводит плечи, головы не повернуть, тогда она сказала, что знает одного замечательного мануального терапевта, и стала убеждать его преодолеть сомнения и попробовать: «Он творит чудеса, один-два сеанса – и все как рукой снимает!» Видимо, боль стала настолько невыносимой, что муж в конце концов дал себя уговорить. Мужчина лет пятидесяти, с жутковатой физиономией, тощий, в черных очках. Я даже вначале подумала, что он слепой, но нет. По рассеянности я назвала его массажистом, и Бая поспешила меня поправить: «Он обижается, когда его называют массажистом, зовите его „доктор“. Он уложил мужа на кровать в спальне и сам взобрался на нее, чтобы начать процедуру. Хоть он и был в чистом белом халате, не оставляло ощущение какой-то скверны. Мне было противно, что этот тип попирает наше „священное ложе“. Я полностью разделяю отвращение мужа к массажистам. „Ух, как свело! – приговаривал массажист. – Ничего, сейчас вправим!“ Было что-то комичное в его показной самоуверенности. Начав в два, он мял мужа до четырех часов. „Один или два сеанса, и все будет в норме. До завтра“, – сказал он, уходя. „Ну что?“ – спросила я. „Вроде полегчало, но вообще чувствую себя неважно, так измочалил, что все тело ноет“, – сказал муж „Он обещал завтра опять прийти“, – сказала я. „Ну что ж, еще пару раз надо попробовать“. Видимо, действительно припекло...
«Завтра уйдешь на весь день...» – повторил он. Мне было неловко сказать, что я и сейчас уйду, но я не собиралась менять своих планов и в половине пятого, переодевшись в платье и нацепив сережки, нарочно заглянула в спальню, чтобы показать, что ухожу. «А ты пойдешь на прогулку?» – спросила я, скрывая смущение. «Да, я тоже выйду», – сказал муж. Он лежал на спине, все еще обессиленный после массажа...
17 апреля
Роковой для мужа день, но и для меня этот день исполнен роковых событий. Возможно, то, что я сейчас пишу, останется как память на всю последующую жизнь. Надо описать как можно подробнее, ничего не утаивая, все события минувшего дня, однако спешить не стоит. Погожу слишком вдаваться в подробности, где и как я проводила время с утра до вечера. Я заранее определилась с этим воскресеньем, и все прошло по плану. Как обычно, я поехала в Осаку встретилась с Кимурой и полдня была счастлива. Возможно, это было самое счастливое воскресенье из всех. Мы наслаждались, изощряясь в любовных играх. Я делала все, чего бы ни пожелал Кимура. Сплеталась, свивалась, повинуясь любой его прихоти. Принимала такие невероятные позы, каких муж и представить себе не может, заставляла тело изгибаться в самых фантастических комбинациях, точно выделывала акробатические трюки. (Сама поражаюсь, когда я успела овладеть искусством так свободно управлять своим телом, впрочем, это всецело заслуга Кимуры.) Всякий раз на свиданиях в этой гостинице мы с первой до последней минуты, дорожа каждым мигом, самозабвенно отдаемся любви и не тратим время на пустые разговоры, но сегодня в какой-то момент Кимура вдруг внимательно на меня посмотрел и спросил: «Икуко, о чем ты думаешь?» (Он уже давно со мной на «ты».) «Нет, ничего особенного», – сказала я, но тотчас, чего никогда не было раньше, у меня перед глазами смутно замаячило лицо мужа. Мне было странно, что лицо мужа вспомнилось так некстати, я постаралась отогнать досадное видение, как вдруг Кимура сказал: «Ясно, о муже думаешь!» Угадал. «Я и сам почему-то о нем подумал». Он заговорил о том, что из-за чувства вины совсем перестал у нас бывать, но в ближайшие дни непременно наведается, спросил, не получили ли мы, кстати, посылку с сушеной икрой, о которой он попросил в письме своих родичей. Разговор прервался, мы вновь погрузились в мир наслаждений, но сейчас я понимаю, что его тревожили какие-то предчувствия. Когда я вернулась в пять, мужа не было дома. По словам домработницы, сегодня вновь приходил массажист, пробыл с двух до половины пятого, процедура затянулась на полчаса дольше, чем вчера. Массажист сказал, что плечо сводит из-за высокого давления, но лекарства, которые прописывают врачи, не спасут, тщетно ждать помощи от всех этих прославленных профессоров. «Положитесь на меня, – говорил он, – ручаюсь, скоро все пройдет, я не только мануальный терапевт, я владею иглоукалыванием и прижиганием, если массаж не поможет, перейдем на иголки, мигом забудете о головокружениях. При столь высоком давлении часто мерить – только себя нервировать. Если забивать этим голову, давление станет еще выше. Я знаю многих людей, у которых двести и двести сорок пять, а они живут припеваючи и ни в чем себе не отказывают. Лучше на этом не сосредоточиваться. Вино и табак в умеренных количествах тоже не повредят, давление у вас не злокачественное, все образуется..» Муж остался очень доволен массажистом и, по словам домработницы, просил его приходить каждый день, пообещав больше не обращаться к врачам. В половине седьмого муж вернулся с прогулки, в семь сели ужинать. Суп из молодого бамбука, соленая фасоль, вареный горох – Бая приготовила еду из снеди, которую я вчера купила на рынке. Кроме того, бифштекс из филе. (Мужу советовали воздержаться от жирной пищи и перейти на овощи, но он боится оказаться со мной не на уровне и каждый день ест говядину. Скияки, жареное сало, ростбиф, но охотнее всего – отбивную с кровью. Не столько для вкуса, сколько для поддержания формы, иначе он чувствует себя неуверенно.) Хорошо поджарить отбивную непросто, поэтому, если я дома, беру это на себя. Сухая икра наконец пришла, и я выставила ее на стол. «Раз есть икра, не выпить ли нам?» – сказал он. Я принесла Курвуазье, но выпили немного. Давеча, когда меня не было дома, он поругался с Тосико и почти опустошил бутылку. Из того, что осталось на дне, нам хватило по рюмке. Затем муж поднялся в свой кабинет. В половине одиннадцатого я сообщила ему, что вода в ванне согрета. После мужа я тоже ополоснулась. (Второй раз за сегодня. Перед этим мылась в Осаке, поэтому вообще-то можно было обойтись, но все же полезла в ванну ради приличия.) Когда я вошла в спальню, муж был уже в постели. Увидев меня, он тотчас зажег торшер. (В последние дни муж, за исключением того момента, когда мы предаемся любви, не терпит яркого света в спальне. Артериосклероз начал сказываться на зрении, окружающие предметы двоятся, даже троятся, и это так его раздражает, что он не может держать глаза открытыми. Поэтому в обычное время он затеняет свет и только в минуты близости зажигает флюоресцентную лампу на полную мощь. Он вставил лампочку поярче, и свет в это время довольно резкий.) Увидев меня в ярком сиянии, муж от удивления вытаращил глаза. Дело в том, что, выходя из ванны, я догадалась надеть сережки и, залезая на кровать, нарочно повернулась к мужу спиной и улеглась так, чтоб он видел тыльную сторону моих ушей. Благодаря столь невинной уловке я ухитрилась показать мужу то, чего он раньше не видел, и это сразу привело его в возбуждение. (Он говорит, что я – шлюха, каких свет не видывал, но где еще найдешь такого блудника, как мой муж? С утра до вечера, в любое время суток он неустанно думает об одном, ловит на лету малейший мой намек. Стоит мне зазеваться, он немедленно переходит в наступление.) Не размыкая глаз, я позволила мужу влезть в мою постель, он обнял меня сзади и начал осыпать жаркими поцелуями за ухом. И то, что этот, с позволения сказать, муж, которого я уже не могу любить ни в каком отношении, слюнявит мочку моего уха, признаться, не было мне неприятно. Конечно, по сравнению с Кимурой поцелуи мужа кажутся такими неумелыми, но странно щекочущие касания его языка не внушали мне отвращения, точнее сказать, в отвращении была заключена своеобразная сладость, так что я даже испытала какое-то особое удовольствие. Разумеется, я всей душой ненавижу мужа, но зная, что он от меня без ума, не могу противиться искушению распалить его страсть до неистовства. Дело в том, что по своему складу я склонна разделять любовь и плотские желания, поэтому, с одной стороны, я чураюсь мужа и чувствую к нему гадливость, а с другой, увлекая его в мир наслаждений, сама в какой-то миг устремляюсь вслед. Вначале я с холодным бесчувствием, из любопытства, испытываю свою власть над ним, доводя его до исступления, и наблюдаю со злобой, как он, обезумев, пыхтит, задыхается, хрипит, упиваюсь своей технической сноровкой, но по ходу дела, исподволь, я сама, как и он, вхожу в раж и так же, как он, дохожу до исступления. И сегодня я с мужем один к одному повторила любовный спектакль, который днем разыгрывала с Кимурой, смакуя то, в чем различаются он и Кимура, проникаясь жалостью к мужу, какой он неумелый в сравнении с тем, кто был со мной несколько часов назад, и в результате каким-то образом испытала возбуждение не меньшее, чем днем. Я обняла его с той же силой, с какой прижимала к себе Кимуру, крепко обхватив за шею. (Он бы сказал, это и есть то, что делает шлюху шлюхой.) Уже не помню, сколько раз мы сходились в объятиях, но через какое-то время, как раз когда я готова была разрешиться восторгом, тело мужа вдруг, колыхнувшись, обмякло и рухнуло на меня. Я сразу поняла: произошло что-то из ряда вон. «Что с тобой?» – окликнула я его, но он только залопотал что-то нечленораздельное, и я почувствовала, как мне на щеку стекают тепловатые капли. Разинув рот, он пускал слюни...
