Роберт (2) Стоун - В зеркалах
— А как насчет баб? — спросил Рейнхарт.— Он их тоже берет на работу?
— Ну да, берет, но нам их не видать, только если уволишься, да, может, случайно где столкнешься. Они где-то внизу, а что они там делают, понятия не имею. Пойдешь в коридор, увидишь — там даже дверь на лестницу зарешечена, чтоб ты носу туда не совал.
— Ну и ну,— сказал Рейнхарт.
Дорнберри пошел к окошку в кухню выпрашивать еще сандвич; Рейнхарт встал и решил осмотреть столовую. Сидевшие за столами люди в белом вскидывали на него глаза, когда он проходил мимо. Рейнхарт приветливо кивал.
В левой стене он увидел выкрашенную красной краской дверку с эмблемой Бинга.
Он открыл ее; в зияющей темной шахте подрагивали тросы. Он заглянул вниз — на него пахнуло запахом машинного масла, и он увидел крышу ползшего вверх маленького лифта.
— Объедки туда не бросай,— сказал кто-то за его спиной.— На то есть мусорные ведра.
— Не буду,— отозвался Рейнхарт.— Ей-богу, не буду.
Он опять нагнулся, провожая глазами исчезавший вверху лифт, потом взглянул вниз. Этажом ниже в такой же раскрытой дверце,
словно в рамке, стояла светловолосая девушка; на правой ее щеке виднелись шрамы, очевидно после какой-то операции. Она широко открытыми глазами смотрела вслед удалявшемуся лифту. Опуская глаза, она встретилась взглядом с Рейнхартом и улыбнулась.
— Любите кататься на лифте? — спросил Рейнхарт.
— Кататься? — быстро нахмурилась девушка.— Откуда вы взялись?
— С гор,— крикнул Рейнхарт в шахту.— С крыши мира.
— Там небось нет лифтов?
— А нам лифты ни к чему. Мы никогда не спускаемся вниз.
— Но сейчас-то вы внизу, правда?
— Сейчас да.
— Ну, так вы просто с ума сойдете от лифтов. Это сказка. Дверка захлопнулась, и в шахте снова стало темно.
Значит, и верно, здесь есть женщины, подумал Рейнхарт. А эта-то откуда? Не из «Анголы». Может, из Мандевилла? Или тоже подзаборница? Нехорошие у нее эти шрамы.
Между столами прошел мистер Юбенкс, помахивая рукой, и все потянулись за ним назад, к конвейерам. Прозвенел звонок, заработали насосы, поплыли пластмассовые бутыли. Рейнхарт торопливо переправил сбившиеся в кучу бутыли в машину для наклеек, и опять все пошло своим чередом.
У дальнего края цистерны свирепо рыскал глазами рыжий в поисках своего стукача; рядом с ним стоял паренек по имени Дорнберри. В конце конвейера, где работал Рейнхарт, появился новенький — старик с лицом цвета снятого молока; он устанавливал бутыли в картонные коробки и грузил на платформу во внешнем проходе, откуда их забирали подъемники. Старик был хилый, узкоплечий, с лиловыми мешочками под глазами, с бледной, в красноватых прожилках кожей и казался совсем немощным. Всякий раз, взваливая коробку на плечо он издавал натужное «хек», потом долго с присвистом втягивал в себя воздух; вскоре Рейнхарт уже с тягостным раздражением стал ждать, когда старик возьмется за следующую коробку. Немного погодя Рейнхарт спросил старика, не хочет ли он поменяться работой.
— Ха,— шепотом сказал старик, озираясь и как бы ставя Рейнхарта на место торжествующей ухмылкой, раздвинувшей все складки давно не мытого лица.— Черта с два.
На этом разговор и кончился. Громкоговоритель помалкивал, хотя молодые люди все так же стояли в окне и так же пытливо глазели на работавших, как и восемь часов назад.
Рейнхарт отдался ленивому скольжению мыслей о последних днях — автострада, Фарли, гостиница «Сильфиды»... потом еще та девушка в шахте лифта, шут ее знает, кто она такая. Со шрамами. Жаль, подумал он; глаза у нее хороши. Занятная штучка — бойка на язык девка, видно, тертая. Что-то в ней есть, не забыть бы как-нибудь опять заглянуть в шахту.
Он только начал думать о своей жене, как мастер свистнул в свисток.
— Кончай работу,— сказал мастер.— Завтра все опять в эту смену, если что переменится, вам скажут.
Выходя, Рейнхарт умудрился заблудиться. В каком-то из цементных коридоров он повернул не туда и минут пять блуждал по внезапно затихшей Химической компании Бинга в поисках раздевалки. Когда он ее, наконец, разыскал, там, кроме уборщика, уже не было ни души. — Ну и ладно,— подумал он,— не будет давки в автобусе». Тоже неплохо — кончить день катаньем на автобусе.
Когда он вышел за дверь, над болотом уже начинало светать, алевшее на востоке небо окаймляла чуть повыше деревьев серебристо-голубая полоса тумана. Было холодно, перед рассветом сорвался ветер, полоску травы между местом для стоянки машин и дорогой выбелил иней. Рейнхарт потянул вверх молнию на выданной ему в Миссии куртке и зашагал быстрее. Шоссе № 90 было пустынно, автобус все не шел. В западной стороне еще стояла темень, и еще светились неоновые огни над Клубами покеристов и ларьками, где продавали горячие вафли; там четырехполосное шоссе делало последний поворот и внезапно исчезало в крокодиловых джунглях.
На бетонном пятачке у автобусной остановки перешептывались две пожилые женщины, доверительно кивая головами; Рейнхарт подошел и стал рядом. Поодаль, на краю бинговской клумбы с тюльпанами сидела стройная девушка в белом свитере — та самая, которую он видел в шахте лифта.
— Эй,— окликнул Рейнхарт. Он даже несколько удивился, поняв, как он ей обрадовался.
Девушка бросила на него быстрый взгляд и, поднеся руку к волосам, тут же отвернулась.
Рейнхарт подошел к ней; девушка настороженно глядела на него, заслонив рукой глаза от света зари.
— Вы тот самый, что интересуется лифтами?
— Ага,— засмеялся Рейнхарт,— тот самый.
— А где та крыша мира? В Альпах или еще где? Рейнхарт опять засмеялся, нашаривая в кармане сигареты.
— В Альпах? — сказал он.— Еще чего!
— А где ж тогда? Ох, заливаете, братец. С самого начала. Я так и знала, что заливаете, а потом подумала, может, и верно, вы какой-нибудь иностранец и никогда лифтов не видали. Я полночи про это думала.
— Я пошутил,— сказал Рейнхарт.— Но я и вправду родился в горах.
— В каких горах? — спросила девушка,— Я, например, из Западной Виргинии.
— Вот в тех же самых горах.
— Ну ясно, вы меня морочите, я же по выговору слышу, что вы не из наших мест. Не с тех гор, откуда я.
— Я из Пенсильвании. Там те же самые горы.
— А черт их знает,— подумав, сказала девушка.
— Они такие же высокие,— настаивал Рейнхарт.— Замечательные горы. Там есть городок, в трех милях оттуда, где я родился, он называется Горный Приют.
— Горный Приют,— повторила девушка и грустно поглядела на канаву.— Хорошо называется город.
— И город хороший. Курорт.
— А у вас машины нету? — вдруг спросила девушка.
— Нету,— сказал Рейнхарт.— Я тоже жду автобуса.
— Ах, черт,-— сказала девушка.— Значит, нету?
— Увы.
По серой дороге подкатил зеленый с белым автобус, сделал разворот и остановился перед ними. Дверцы распахнулись, шофер поглядел на них сонными глазами.
— До Елисейских полей,— вяло сказал он. Они вошли; Джеральдина села у окна.
Садясь рядом, Рейнхарт внезапно ощутил острое желание, от которого напряглись все мышцы, пересохло в горле и тело заломило, как от страшной усталости. Вот, значит, чего лишил его этот окаянный год, подумал он и закрыл глаза. Господи помилуй, без чего только не обходишься и даже не замечаешь этого.
— Видно, вы здорово вымотались,— сказала девушка, глядя на его отражение в сереющем стекле; она старалась не поворачиваться к нему правой стороной лица, где были шрамы.
— Нет,— сказал Рейнхарт.— Просто закружилась голова.
— А вы кто? — спросила Джеральдина.— Вы не механик, нет? Я вас за механика приняла.
— Я не механик,— сказал он, откинув голову на спинку сиденья. Сейчас на него и в самом деле навалилась усталость.— Я эстет. Но я перевоспитываюсь.
— Вы, случайно, не из Мандевилла? — небрежным тоном спросила Джеральдина.
— Я из Миссии живой благодати,— ответил Рейнхарт.— Я алкаш.
— Ну, это еще ничего. Вас мылом вытрезвляют, да?
— Они мне вычищают душу.
— Вы, наверно, университет кончали?
— Да,— сказал Рейнхарт, повернув к ней голову. Рядом на спинке сиденья лежала ее рука, красная, в ссадинах, с распухшими суставами пальцев. От нее пахло мылом М. Т. Бингемона.
Джеральдина быстро убрала руку и отвернулась к окну.
— Мыло проклятое,— сказала она.— Все руки разъело.
— Не заметил,— сказал Рейнхарт.— Я вашей рукой любовался. Ей-богу.
— Ха,— сказала Джеральдина, положила руку обратно и крепко стиснула спинку сиденья.— Полюбовались и хватит... Понимаете,— немного погодя заговорила она, и лицо ее приняло сосредоточенное выражение,— раньше мне никогда не приходилось работать на фабрике. А вот после аварии пришлось.— Она быстро и весьма драматично повернулась и вскинула голову, представляя ему на обозрение свои рубцы.
— Как же это вышло? — спросил Рейнхарт.
