Кристоф Виланд - История абдеритов
Славные жены не могли поверить своим глазам, но, будучи абдеритками, они все же обладали достаточным разумом, чтобы тотчас опомниться и упрекнуть своих мужей за не очень приятное недоверие к ним, в котором мужья сами же сознались. Кое-кто из жен даже пустил слезу. Но у всех хватило сил скрыть радость, доставленную столь неожиданным признанием их добродетели. И хотя приличия ради женщины журили Демокрита, каждой из них хотелось бы обнять его за такую добрую услугу. Конечно, это было не то, чего он добивался. Но пусть последствия этой единственной невинной шутки будут для него поучительны: с абдеритами нельзя шутить неосторожно!
И поскольку все вещи на свете имеют несколько сторон, то случилось так, что из зла, которое наш философ причинил абдеритам помимо своей воли, возникло, тем не менее, больше добра, чем можно было бы предположить в случае действия лягушачьих языков. Мужья осчастливили жен своим безграничным доверием, а жены мужей – своей услужливостью и хорошим настроением. Нигде во всем мире не было более счастливых браков, чем в Абдере. И при всем том лбы абдеритов были так безмятежно гладки, а уши и языки абдериток так скромны… как и у других людей.
Глава тринадцатая
Демокрит учит абдериток птичьему языку. Пример того, как они занимаются образованием своих дочерей
Однажды Демокриту случилось быть в обществе. В прекрасный весенний вечер он сидел в одном из тех парков, которыми абдериты украсили окрестности своего города.
Действительно, украсили?… Пожалуй, именно этого сказать нельзя, ибо откуда же знать абдеритам, что природа – прекраснее искусства[137] и что между манерной подделкой под искусство и подлинным украшением существует различие… Но не об этом теперь речь.
Общество расположилось в тени высокого дерева на мягкой, усеянной цветами лужайке. В ветвях соседнего дерева пел соловей. Одна молодая абдеритка четырнадцати лет, казалось, чувствовала при этом нечто такое, чего другие вовсе не ощущали. Демокрит заметил ее состояние. У девушки были нежные черты лица, и в глазах ее светилась душа. Как жаль, что ты абдеритка, подумал он. Для чего тебе в Абдере чувствительная душа? Она сделает тебя только несчастной. Но не опасайся! То, что еще не испортили в тебе воспитание матери и бабки, извратят сыночки наших архонтов и пританов,[138] а то, что они пощадят, докончит пример твоих подруг. Не пройдет и четырех лет, как ты превратишься в абдеритку, подобную многим. И прежде чем ты, наконец, узнаешь, что лягушачий язык, положенный на грудь, нисколько не опасен…
– О чем вы думаете, прелестная Наннион? – спросил Демокрит девушку.
– Я думаю о том, как мне хотелось бы сесть там под деревом и спокойно слушать соловья.
– Глупое желание! – отрезала мать девушки. – Разве ты никогда не слыхала соловья?
– Наннион права, – вмешалась прекрасная Триаллида. – Я сама всегда охотно слушаю соловьев. Они поют с таким жаром и в их трелях чувствуется что-то такое сладострастное, что мне часто хотелось понять, о чем они говорят. Я уверена, что можно было бы услышать о самых прекрасных вещах на свете. Однако вы, Демокрит, все знающий, неужели вы не понимаете соловьиный язык?
– Почему же не понимаю? – отвечал философ со своим обычным хладнокровием. – И язык всех прочих птиц тоже!
– Серьезно?
– Вы же знаете, что я всегда говорю серьезно.
– О, восхитительно! Так переведите же нам поскорей, о чем пел соловей, так растрогавший Наннион?
– Не так просто, как вы думаете, перевести его песню на греческий, прекрасная Триаллида. В нашем языке нет выражений таких нежных и страстных.
– Но как же вы тогда понимаете язык птиц, если не можете передать на греческом то, что услышали?
– Птицы тоже не знают греческого и однако понимают друг друга!
– Но вы не птица, а злой насмешник, вечно подтрунивающий над нами.
– Вот как худо в Абдере думают о своем ближнем! Тем не менее ваш ответ заслуживает того, чтобы я объяснился подробней. Птицы понимают друг друга благодаря симпатии, которая обыкновенно бывает между родственными существами. Каждый звук соловьиного пения – живое выражение чувства, и оно вызывает в слушающем сходное чувство. Таким образом, благодаря своему собственному внутреннему чувству вы понимаете то, что хотел выразить соловей. И так же понимаю вас и я.
– Но как же вы это делаете? – спросили несколько абдериток.
После того, как Демокрит достаточно ясно объяснил им все, этот вопрос был задан чересчур по-абдеритски и заслуживал того, чтобы ответ на него не прошел для них даром. Демокрит на минуту задумался.
– Я понимаю Демокрита, – сказала тихо маленькая Наннион.
– Ты его понимаешь, ты, дерзкая девчонка? – заворчала на нее мамаша. – А ну, послушаем, кукла, что ты в этом понимаешь?
– Я не могу выразить словами, но мне кажется, я чувствую… – ответила Наннион.
– Вы слышите, она еще дитя, – сказала мать, – хотя и развилась так быстро, что многие принимают ее за мою младшую сестру. Но не будем тратить слишком много времени на болтовню глупой девчонки, которая и сама не ведает, что говорит.
– Наннион чувствует, – сказал Демокрит. – В своем сердце она нашла ключ к всеобщему языку природы и, быть может, понимает его более, чем…
– О, сударь мой, прошу вас, не делайте маленькую дурочку еще более заносчивой, чем она есть. Она и так ведет себя достаточно дерзко и вызывающе…
«Браво, – подумал Демокрит, – продолжайте в таком же духе! На этом пути, возможно, еще есть надежда для ума и сердца маленькой Наннион».
– Но не будем отвлекаться от дела, – продолжала абдеритка, которая и сама хорошенько не знала, как и за какие заслуги она имела честь быть ее матерью. – Вы нам хотели объяснить, каким образом вы понимаете язык птиц.
Следует отдать справедливость абдеритам, они считали хвастовством все, что Демокрит рассказал им о своих познаниях в птичьем языке. Но это не мешало им продолжать занимательную беседу, ибо они охотней всего слушали о вещах, в которые не верили и все же хотели верить, как например, о сфинксах, морских людях, сивиллах, кобольдах,[139] чудовищах, привидениях и обо всем прочем в таком же роде. Птичий язык, полагали они, тоже относится к подобным вещам.
– Эту тайну, – сказал Демокрит, – я узнал от верховного жреца в Мемфисе, так как меня посвятили в египетские мистерии. Он был высокий, сухощавый человек, с очень длинным именем и еще более длинной седой бородой, доходившей до пояса. Все бы приняли его за человека из другого мира, настолько торжественно и таинственно выглядел жрец в своем остроконечном колпаке и длинной мантии.
Внимание абдеритов заметно возрастало. Наннион, сидевшая несколько поодаль, прислушивалась одним ухом к пению соловья. Но время от времени она бросала на философа полный благодарности взгляд, на который он отвечал одобряющей улыбкой в те моменты, когда ее мамаша заглядывалась на свою грудь или же целовала свою собачку.
– Вся тайна состоит в следующем, – продолжал он. – У семи различных птиц, названий которых я не имею права сообщить, отрезают головы, собирают их кровь в небольшой яме, покрывают яму лавровыми ветвями и… удаляются. По прошествии двадцати одного дня приходят туда вновь, открывают яму и обнаруживают маленького странного вида дракона, родившегося от гниения смешанной крови.[140]
– Дракона? – вскричали абдеритки, явно изумившись.
– Да, дракона, но не крупнее обычной летучей мыши. Этого дракона следует разрезать на мелкие куски и съесть без остатка с уксусом, маслом и перцем. Затем отправляйтесь в постель, хорошо укройтесь и спите подряд двадцать часов. Потом, проснувшись, оденьтесь, идите в свой сад или рощу, и вы немало удивитесь, когда вас тотчас же окружат со всех сторон и будут приветствовать птицы, язык и пение которых вы так отлично будете понимать, словно всю свою жизнь были сороками, гусынями и индюшками.[141] Демокрит рассказывал это абдеритам с такой спокойной серьезностью, что они нисколько не сомневались в его словах, ибо, по их мнению, было бы невозможно повествовать обо всем с такими подробностями, если бы дело не соответствовало истине. Теперь они узнали как раз столько, сколько было необходимо, чтобы разжечь их любопытство узнать все…
– Однако, – спросили они, – что же это все-таки за птицы? Воробей, жаворонок, соловей, сорока, перепел, ворон, чибис, филин? Каков из себя дракон? Имеет ли он крылья? Изрыгает ли он огонь? Кусает или колет он, если до него дотронуться? Приятно ли его есть? Каков он на вкус? Как его переваривает желудок? Чем следует его запивать?…
От подобных вопросов, посыпавшихся на Демокрита, ему стало так жарко, что он счел за лучшее выйти побыстрей из игры и признался им, что всю эту историю он выдумал шутки ради.
– О, вы нас не обманете! – воскликнули абдеритки. – Вы просто не хотите, чтобы мы узнали ваши тайны. Но мы не оставим вас в покое, можете быть уверены! Мы хотим видеть дракона, потрогать его, понюхать, попробовать и съесть его с потрохами… Или же вы должны нам сказать, почему это невозможно.
