Роберт Стоун - В зеркалах
Фарли был достаточно осведомлен о Бюро лицензий и знал, что Бюро раздражается только тогда, когда ты присваиваешь себе титулы, на которые не имеешь права. Поэтому он назвал себя космическим философом — кто мог на это возразить? «Редмонд» — гласила вывеска в вестибюле и объявления в газете: не «Доктор Редмонд», не «Его преподобие Редмонд», даже не «Мистер Редмонд», — а просто «РЕДМОНД, КОСМИЧЕСКИЙ ФИЛОСОФ». Так родилась Церковь Откровения Всепобеждающей Любви. Светила сошлись так, что свою проповедническую деятельность Фарли-моряк начал в Рождество.
Столько денег, сколько он предвкушал, Фарли не мог заработать. Паству его составляли не богатые старые дамы, а бедные старые дамы; тем не менее они располагали существенным количеством доступных денег, что утешало. Он не разбогател, но и жил все-таки не в фактории Фаркуарсон, провинция Новая Шотландия. Кроме того, ему это нравилось, он постоянно напоминал себе, что сам святой Петр занимался рыболовством. По натуре Фарли-моряк был религиозным человеком.
Единственной мирской его слабостью была Наташа Каплан. Наташа работала официанткой в кофейне «Италия ирридента» за Карнеги-холлом; она училась в Джульярде играть на флейте, но не очень усердно. В то время Наташа жила с приятелем Рейнхарта Джо Колорисом, но однажды в зимнюю субботу, день отдохновения, когда космический философ Редмонд зашел выпить свою чашку кофе, Джо и рощи Эвтерпы вдруг потускнели.
Фарли и Наташа были любовниками, как Элоиза и Абеляр. Благодаря ей Фарли узнал, как далеко можно уйти без туфель; ему пришло в голову, что все эти годы, когда он был консультантом по физическому оздоровлению, от него ускользало главное. Для него Наташа была мускусным корнем Востока, ориентальным сезамом славных сюрпризов, вершиной всего, чего он чаял в женском племени, его золотым ладаном и миррой. Он обожал, как она смотрит на него. Фарли слышал об Элоизе и Абеляре.
Для Наташи Фарли был венцом космической философии, ее подруги говорили, что он классный чувак, она говорила им, что мускулы у него оттого, что был рыбаком и ловил лососину, Фарли — офигенный, может, им уехать в Новую Шотландию и, типа, добывать пропитание из холодного враждебного моря? Он умеет играть на волынке. Наташа думала, что Церковь Откровения Всепобеждающей Любви — это улет. Она тоже слышала про Элоизу и Абеляра.
— Отпад, — грустно сказал Джо Колорис Рейнхарту. — Два психа.
Рейнхарт, зарившийся на Наташу, согласился. Он собирался жениться.
Рейнхарт смотрел, как брат Дженсен, он же Фарли-моряк, встал во весь свой внушительный рост перед сидящими клиентами Миссии живой благодати.
— Братья мои во грехе! — возгласил нараспев Фарли, и взгляд его стал печальным, а голос, все такой же чистый, зазвенел от избытка чувств. — Друзья мои! Я хочу поведать вам одну историю. Она будет недлинной, эта история. И вам, каждому из тех, кто здесь находится, она слишком хорошо знакома.
Рейнхарт откинулся назад, слушая с живейшим интересом. «Что ж это за история, — думал он. — Но Фарли-моряк хорош!»
История была о некоем молодом человеке с блестящим будущим, который однажды случайно зашел в бар, и это привело к тому, что он превратился в жалкого отщепенца, проклинавшего Бога и людей. Его жена и чудесные детишки перемерли один за другим из-за его беспробудного пьянства. Его молодая цветущая жизнь пошла прахом, он, рыдая, призывал к себе смерть — он стал человеческим отребьем, как Рейнхарт и все, кто тут был. Все было так ужасно, что ужаснее быть не может.
— И этот молодой человек, — закончил Фарли-моряк с невыразимым горем в блестящих глазах, — был я.
У Фарли-моряка был талант — это все признавали. У него была эффектная манера подачи и природный мошеннический инстинкт; беда только в том, всем казалось, что, возможно, он не очень умен. Эта теория нашла подтверждение, когда Фарли впервые задумал омрачить свою миссию прямой уголовщиной в целях наживы. И причиной всего была Наташа.
В третий год своей проповеди Фарли решил, что Наташу лучше свозить не на остров в Новой Шотландии, а на месяцок в Акапулько. Проблема заключалась в том, как финансировать это паломничество, продолжая платить аренду за храм. В ту пору у Фарли была прихожанка по имени миссис Хелмф; самая шерстистая овца в его стаде, она пребывала в непрерывном угарном экстазе от Редмонда и Космической философии. Фарли подумал, что можно немного обстричь миссис Хелмф.
План был примитивный: некий космически-философский лотерейный фонд, куда Фарли хотел вложить для миссис Хелмф ее деньги. Миссис Хелмф была мистиком, но ее адвокаты, все до одного, были материалистами. И очень скоро афера Фарли показала себя самым неудачным способом популяризации религии со времен продажи индульгенций. В воскресенье дамы-прихожанки вышли из лифта в Церкви Откровения Всепобеждающей Любви и увидели, что по святому помещению топают, пытаясь арестовать друг друга, представители восьми полицейских служб: по борьбе с мошенничеством, из отдела нравов, иммиграционные — все хотели поговорить с Фарли-моряком.
Но Фарли чесанул в банк и смылся. Он схватил зелень, взял такси до Джонс-стрит, схватил Наташу, до того обкуренную, что даже не сопротивлялась, и улетел с ней в Гватемалу по экстренной визе. Летели как мистер и миссис Цвингли[22].
— Иго Мое благо, — мурлыкал Фарли; глаза его были закрыты, руки сжаты в кулаки. — И бремя Мое легко. Вот Его нам обетование, братья мои во грехе. Он обещает, что если мы будем честны перед Ним, то и Он с нами обойдется честно… А вы — что вы над собой творите? Куда вы стремитесь? — Он остановился, словно ожидая ответа, и обвел маленький зал молящим взглядом. — Куда?
И в затянувшейся паузе взгляд его зацепился за Рейнхарта. Фарли закрыл глаза, открыл их и слегка мотнул своей львиной головой, как бы прогоняя нервный тик. Твердые уголки его тонкогубого рта заметно поползли книзу.
— Куда? — повторил он с уже гораздо меньшей силой. — Куда… вы стремитесь? — Казалось, ему стоило усилий продолжать.
Слушатели зашевелились. У кого-то грозно заурчало в желудке. Фарли-моряк овладел собою и продолжал, не выпуская Рейнхарта из поля своего настороженного зрения.
— В канаву? В грязную канаву, где вы захлебнетесь в грехе, в бедах и алкоголе? А именно туда толкают вас кабатчики! Или к вечному свету безграничной любви Господней? А ведь этого, — вздохнул Фарли, — ждет от вас Господь.
Рейнхарт растрогался. Нет на свете другого такого Фарли-моряка!
— Аминь! — выкрикнул он.
Брат Дженсен вздрогнул и взглянул на него искоса, с затаенной злостью. Рейнхарт ответил ему невозмутимым почтительным взглядом, показывая, что не намерен портить ему игру.
— Аминь, — крикнул Алеша, весь светясь от гордости.
— Братцы, — сказал брат Дженсен, — когда-то, когда я вступил на путь истинный и только начал проповедовать, у меня пар валил из ушей. Но один мудрый старичок, божий человек, сказал мне: «Брат Дженсен, религия дело хорошее, только не годится слушать долгие проповеди на голодное брюхо».
Он подошел к кафедре и улыбнулся, показав аудитории крупные здоровые зубы. Обстоятельства заставили его включить в свой репертуар общительно-свойский тон, и это вызвало у Рейнхарта глухое раздражение.
— Давайте-ка поужинаем, — весело продолжал брат Дженсен, — а потом посидим и потолкуем, как бы вам с Божьей помощью выбраться на путь истинный.
Двуносый стал выводить людей из последних рядов, Рейнхарт двинулся за ними. Надо полагать, вряд ли Фарли-моряк пожелает вспоминать старые времена, а главное, очень хотелось есть. Но не успел он миновать последний стул у прохода, как прямо перед ним вырос брат Дженсен — Фарли.
— Вы, — произнес Фарли христианнейшим своим тоном, — вы еще молоды, вам здесь не место.
Рейнхарт поглядел на него в упор:
— Голод загнал.
— Мне кажется, — продолжал Фарли, — я уже встречал таких, как вы. Собственно, я даже знал когда-то молодого человека, очень похожего на вас.
— Может, не в сходстве дело, — сказал Рейнхарт. — Может, это я и был.
— Возможно, — без особой радости сказал брат Дженсен.
— Пожалуй, даже наверняка, — заметил Рейнхарт.
— Пожалуй, что так, — почти сердито буркнул брат Дженсен. Он оттянул Рейнхарта в сторону, давая пройти веренице ночлежников. — Хотите немножко поговорим?
— Ага, — сказал Рейнхарт.
Они прошли за малиновые портьеры в кабинет брата Дженсена — выгородка размером с кладовку. Там стоял зеленый стол, два складных стула и электрическая плитка. На стену Фарли повесил литографированный, с цветными рисунками покаянный псалом в рамке.
— Когда я вас увидел… в зале… — задумчиво проговорил Фарли, знаком приглашая Рейнхарта сесть, — я подумал, что вы как-то… отличаетесь… от прочих.
— То же самое я подумал о вас, — сказал Рейнхарт.
