Эрих Ремарк - Станция на горизонте
Мод Филби теперь показывалась реже. Она не хотела без толку ставить под угрозу развитие событий и потому всякий раз оставалась совсем недолго. В отношениях между Мэрфи и остальными в последующие дни произошла перемена: Мэрфи сделался на удивление любезным и неожиданно ввязывался в разговоры.
— Норовит что-нибудь разнюхать, — сказал Хольштейн.
— Навряд ли ему это удастся…
Кай день за днем проводил на трассе. Дела здесь были четко выстроены и легко обозримы. Стоило лишь попросить о помощи, и тебе сразу протягивали руку, оставалось только крепко ее ухватить. Здесь был автомобиль, в котором гудел мотор, его надо было обуздать и хорошенько за ним присматривать, дабы выжать из него рекорд. Здесь ставилась задача — простая, недвусмысленная, честная, без экивоков и неопределенности каких-либо скользких чувств. Можно было прямо нацелить на нее свое честолюбие и не блуждать в потемках.
С каждым днем над автодромом все плотнее сгущалось невидимое напряжение. Соперники следили друг за другом и, используя все средства, пытались выяснить, какая у кого скорость. Встречались безобидные с виду люди, державшие в кармане секундомер и с простодушным видом шмыгавшие туда-сюда.
Однажды Кай дождался послеобеденного часа, навевавшего особую сонливость, чтобы разок основательно испытать машину на более протяженной дистанции. В это время никого поблизости не было и ему удалось незаметно изготовиться к старту.
Льевен и Хольштейн явились на генеральную репетицию. Из осторожности Кай еще раз медленно проехал по трассе, высматривая недобрых соглядатаев, а затем рванул вперед с полной скоростью.
Он мягко вписывался в повороты, будто укладываясь на подушки, десять километров промелькнули под колесами, словно вздох, вот уже трибуны, Льевен, и снова белая трасса, лес, опять трибуны, ослепительно белые, однако в углу, в тени, что-то шевелится, вот оно осталось позади, — снова подъезжая к этому месту, Кай еще издалека начал присматриваться к трибунам, к какому-то светлому клочку, ближе стал виден костюм, фигура, вжавшаяся в тень, — приближаясь, он уже издали сделал знак Льевену, чтобы тот засек время, проехал чуть медленнее еще один круг, но перед трибунами развил, для маскировки, полную скорость, опять немного сбавив темп, возвратился назад, в последний раз миновал трибуны и, как ему показалось, узнал Мэрфи.
В ярости он затормозил. Теперь Мэрфи знал, на что способна эта машина, если только его не ввели в заблуждение маневры Кая в двух последних кругах. Оставалась лишь надежда, что он проследил не за всеми кругами, но надежда совсем слабая.
Кай остановился и крикнул:
— На трибунах кто-то сидит. Наверно, Мэрфи.
Льевен, чертыхаясь, поспешно достал бинокль.
— Где он там?
— Справа. Забился в угол. Интересно, сколько времени он там торчит?
Льевен побледнел от злости.
— Это и впрямь Мэрфи. Я туда подъеду и скажу ему пару слов.
Кай удержал его.
— Не стоит. То, что он делает, непорядочно, но не запрещено. Другие ведь поступают точно так же. Возмущаться бесполезно. Остается только одно: нам тоже надо вызнать его время, И мы это сделаем — не сойти мне с этого места!
Хольштейн взволнованно зашептал:
— Он идет к нам.
— Хитрая лиса. Заметил, что мы его видим.
Льевен растерянно взглянул на Кая.
— Он и в самом деле идет сюда. Что это — наглость или мужество?
— Просто верный ход.
— Я буду…
— Мы будем, Льевен, вести себя как ни в чем не бывало.
— Я не смогу, — бросил Хольштейн, побагровев, и быстро ушел.
Мэрфи приближался к ним неторопливым шагом, с самым что ни есть мирным выражением лица.
— Я только что видел, как вы ехали. У вашей машины отличный двигатель.
Кая на миг охватили сомнения. Возможно, Мэрфи все-таки случайно оказался на трибунах. Если нет, то, значит, он, Кай, до сих пор его недооценивал. Так вот, с ходу, заговорить на самую щекотливую тему — это был смелый шаг, по меньшей мере, незаурядный.
— Пока что я недоволен, — уклончиво ответил Кай.
— Значит, у вас очень высокие требования. По моей оценке, скорость у вас превышает сто восемьдесят километров.
— Это было бы здорово. — Кай удивился еще больше. Последняя фраза Мэрфи, с ее откровенным бесстыдством, была очередной попыткой ввести его в заблуждение, — зачем это говорить, если нужные сведения уже у тебя в кармане, разве что для того, чтобы замаскировать свою цель. Кай добавил: — Еще лучше было бы достигнуть двухсот.
— Тогда вы бы выиграли гонки. — Мэрфи засмеялся и прислонился к радиатору.
— И какова же, по-вашему, температура воды в радиаторе? — вызывающе спросил Льевен.
Мэрфи изменился в лице. Он нервно заморгал, глядя куда-то мимо Льевена, потом основательно ощупал радиатор, ледяным тоном произнес: «Превосходно, просто превосходно!» — и ушел.
— Я бы сказал, Льевен, что вы допустили ошибку, — задумчиво заметил Кай, когда они остались вдвоем. — Вы решили, будто он хочет прощупать, насколько разогрелся радиатор. Я убежден, что это просто случайность. У него сделался столь искренно ледяной тон, что намерения я тут не вижу. Иначе это бы уже переходило в ту область, где проще всего разобраться ударом в челюсть.
Льевен пожал плечами.
— Думаете, он обиделся?
— Очень.
— Мне наплевать. Ненавижу это шпионство. Что ему здесь надо?
— Он беспокоится.
— Так и мы тоже. Особенно теперь.
— Согласен. Но ему внушают беспокойство.
— Внушают? — Льевен заморгал и расхохотался. — Тогда простим его.
— С некоторой оговоркой. Хочу вам кое в чем признаться. С сегодняшнего дня я питаю не только объективный, но и субъективный интерес к гонкам. Этот Мэрфи разжег мое честолюбие. Мы будем бороться с ним его же оружием. При случае даже позволим себе некоторую грубость, это, правда, противоречит этикету, зато более эффективно.
В эти дни подбородок Хольштейна покрылся светлым пушком. От избытка усердия он не находил времени побриться. Ни на минуту не отдалялся он от гоночной трассы настолько, чтобы не слышать, что там происходит. Мотор Мэрфи он мог отличить по голосу уже на расстоянии.
Его старания оставались тщетными. Что бы он ни делал, поймать Мэрфи было невозможно. Американец, правда, продолжал гоняться по-прежнему, но время у него менялось так, что засекать его не имело смысла. Хольштейну ни разу не удалось вычислить, за сколько он проехал полный круг. Мэрфи знал, что за ним следят, и был очень осторожен.
Хольштейн сдался. Льевен утешал его:
— Никакой беды не будет, если мы и не выиграем. Ведь в этом году мы, прежде всего, хотим добиться участия в Европейском горном чемпионате в Сицилии.
Кай арендовал сарай и переоборудовал его в мастерскую. Там его посетила Мод Филби. Она была поражена, с какой радостью он ее встретил. Цветы, которые она принесла, Кай с загадочной улыбкой воткнул в радиатор машины. Критически оглядел, как они выглядят, и немного расправил букет.
— Это безусловно надежный талисман!
Мод Филби пришла к выводу, что ей повезло. Ее долгое отсутствие вызвало заметный прилив интереса.
— Я хотел бы на часок оторваться. Может, выпьем вместе чаю? — Кай сразу собрался.
Он направился к трассе.
— Я только взгляну, там ли Хольштейн. У меня есть к нему поручение.
Хольштейна там не оказалось, зато был Мэрфи. Кай покатил обратно, в сторону Милана. Его развеселило, что он таким примитивно-надежным способом позлил Мэрфи: грубое оружие все ж таки самое лучшее.
Они с приятностью провели предвечерние часы. Удавшаяся злая выходка сделала Кая особенно сердечным, а Мод Филби подхватила его тон. Они болтали о безобидных вещах и чрезвычайно нравились друг другу. На этой основе между ними впервые возникло искреннее чувство.
Вечером Кай снова пришел в свой сарай. Он выбросил было цветы, воткнутые в радиатор, но потом одумался, подобрал их, поставил в стакан и отвесил им легкий поклон. Тень на стене повторяла его движения. Вдохновленный ею, он попытался разыграть сам с собой сценку в духе яванского театра теней. В конце концов, он все-таки опять схватил цветы и выкинул их вон.
С помощью двух домкратов он поднял машину так, чтобы задние колеса больше не касались пола, и принялся исследовать подачу газа от карбюратора. При этом ему пришла в голову одна идея. Он быстро зафиксировал ее на бумаге, потом побежал к ближайшему телефону-автомату и попросил Хольштейна сейчас же прийти к нему вместе с одним из механиков.
Через несколько минут оба были на месте. Показавшись в дверях, Хольштейн озабоченно спросил:
— У вас какая-то поломка?
— Нет, я хочу с вами кое-что испробовать. — Кай объяснил им свой торопливый набросок: — Это попытка значительно ускорить подачу газа, к тому же более тонко распыленного. Мы вскоре этим займемся, чтобы поспеть к Европейскому чемпионату. Сейчас мне нужно нечто другое. Вы, должно быть, заметили, что на большой скорости машина идет не совсем ровно, а вихляет, и ее уводит в сторону.
