Эмиль Золя - Тереза Ракен. Жерминаль
В восьмом часу явился Дансар посмотреть, как идет работа. По-видимому, старший штейгер был в отвратительном настроении, он сразу же напустился на десятника: ничего до сих пор не сделано, старую крепь по мере счистки хода следовало заменять новой, а иначе вся работа пойдет к черту. И ушел, пригрозив, что приведет инженера. Он ждал Негреля с утра и не мог понять, почему тот задерживается.
Прошел еще час. Десятник остановил расчистку и поставил всех на крепление кровли. Даже Катрин и два подростка-откатчика теперь не оттаскивали обвалившуюся породу, а подготовляли и приносили стойки и верхняки.
Работая в этом конце квершлага, артель была словно на передовом посту, она очутилась на самом дальнем краю шахты, не имея связи с другими выработками. Три-четыре раза все настороженно прислушивались: издали доносился какой-то странный шум, похожий на быстрый топот. Что там такое? Похоже, что люди кончили работу и бегом бегут к рудничному двору. Но шум терялся вдалеке, снова наступала тишина, и все опять принимались ставить крепь, ничего не слыша из-за оглушительного стука молотков. Потом опять взялись за расчистку и откатку. Из первого же своего путешествия Катрин вернулась перепуганная и сказала, что в квершлаге никого нет.
— Я звала… Не отвечают. Все куда-то убежали.
Все десять человек в переполохе бросили инструменты и помчались, обезумев при мысли, что их бросили тут одних, так далеко от рудничного двора. У каждого в руках была только лампа; все бежали вереницей, — мужчины, подростки, Катрин; десятник, потеряв голову, бросал призывные крики, все больше страшась тишины в безлюдья в бесконечном лабиринте галерей. Что случилось? Почему им не встретилось ни одной живой души? Какое бедствие заставило рабочих бежать отсюда? Все чувствовали, что им грозит что-то страшное, и ужас возрастал от того, что опасность оставалась неизвестной.
Но когда они приближались к рудничному двору, дорогу им преградил поток. Воды было по колено, бежать стало невозможно, они с трудом рассекали темные волны, и каждый думал, что минута промедления — это смерть.
— Эх, дьявол! Видно, сруб разорвало! — крикнул Этьен. — Я же говорил, что мы все тут сдохнем.
С самого начала спуска Пьерон с тревогой видел, что капеж в шахтном стволе все усиливается. Вкатывая вместе с двумя другими стволовыми вагонетки в клети, он то и дело задирал голову и смотрел вверх, по лицу у него скатывались крупные капли воды; в ушах шумело от грозового гула, доносившегося сверху. Но больше всего он перепугался, когда заметил, что водосборный колодец глубиною в десять метров наполнился и вода брызжет сквозь отверстия дощатого настила, разливается по чугунным плитам, — значит, паровой насос не справляется с откачкой прибывающей воды. Пьерон слышал, как тяжело дышит, захлебывается, всхлипывает насос.
Тогда Пьерон предупредил Дансара, но тот злобно выругался и ответил, что надо ждать инженера. Дважды стволовой обращался к старшему штейгеру, но тот только пожимал плечами с удрученным видом. Ну да, вода прибывает, но что тут можно сделать?
Появился Мук с лошадью, которую он повел на обычную ее работу; но сейчас ему приходилось держать ее под уздцы обеими руками, — старая сонная кляча вдруг заупрямилась, уперлась и, вытянув шею к шахтному стволу пронзительно ржала, словно чуяла смерть.
— Да что с тобой, умница? Чего ты испугалась? А-а! Дождь тебе не понравился? Пойдем-ка, пойдем, это тебя не касается.
Но лошадь дрожала всем телом и не шла, конюху пришлось силой вести ее на откатку.
И почти в ту самую минуту, как Мук исчез с лошадью в глубине квершлага, в шахтном стволе что-то треснуло и с грохотом полетело вниз. Это оторвалась матица сруба и упала с высоты в сто восемьдесят метров, стукаясь о стенки ствола.
Пьерон и откатчики успели отскочить; дубовая балка сплющила пустую вагонетку. А из ствола, как сквозь прорвавшуюся плотину, потоком хлынула вода и лилась, не останавливаясь. Дансар хотел подняться по лестницам посмотреть, что случилось, но, лишь только он заговорил об этом, обрушилась вторая матица. Поняв, что близка катастрофа, старший штейгер, не колеблясь, отдал приказ подниматься и разослал штейгеров по всем выработкам собирать людей.
Началась паника. Из каждой выработки опрометью мчались вереницами углекопы и штурмовали клеть. Люди дрались, в свалке давили друг друга; каждый стремился немедленно выбраться на поверхность. Некоторые пытались подняться по лестницам, но тотчас спустились обратно и кричали, что проход забит. После каждого подъема клети люди холодели от страха: пройдет ли клеть еще раз среди препятствий, загородивших пролет ствола. Вверху разгром, должно быть, продолжался: слышались глухие раскаты, обшивка и бревна трещали, расшатывались, и все громче раздавался непрестанный плеск проливного дождя. Вскоре одна клеть оказалась пробитой и вышла из строя, она уже не могла скользить между проводниками, вероятно, тоже сломанными. Вторая клеть продиралась с таким трудом и с такой силой терлась о выпяченную обшивку, что трос наверняка должен был лопнуть. А ведь надо было еще поднять человек сто; все выли, с бранью цеплялись друг за друга; несчастные, окровавленные люди боролись с водой, уже заливавшей их. Двоих убило упавшей балкой. Третий ухватился за крючья клети, сорвался с высоты в пятьдесят метров и рухнул в водосборный колодец.
Дансар пытался внести хоть некоторый порядок. Вооружившись кайлом, он грозил раскроить череп каждому, кто не будет подчиняться; пробовал выстроить людей в очередь, кричал, что стволовые поднимутся последними, после того как посадят в клети всех товарищей; Его не слушали; все же он не дал перетрусившему, побледневшему Пьерону подняться одним из первых. И при каждом подъеме клети Дансару приходилось оплеухой отбрасывать стволового. Но у него у самого от страха стучали зубы — ведь еще минута, и вода его поглотит; вверху все рушилось, вниз смертоносным градом падали балки, низвергался водопад. К клети еще бежали несколько рабочих, но Дансар, обезумев от страха, вскочил в вагонетку, позволив и Пьерону прыгнуть вслед за ним. Клеть поднялась.
В это мгновение примчалась артель Этьена и Шаваля. Они видели, как взвилась и исчезла клеть, бросились к подъемнику и отпрянули: сруб окончательно разрушился, шахтный ствол был непроходим, клеть больше не могла бы спуститься. Катрин рыдала, Шаваль охрип от ругани. У подъемника толпилось человек двадцать. Что ж эти мерзавцы начальники так и бросят их здесь? Мук, который привел из квершлага лошадь, стоял, все еще держа ее в поводу; по-видимому, и старик конюх и животное были потрясены наводнением. Вода поднялась до пояса. Этьен молча, стиснув зубы, взял Катрин на руки. Остальные двадцать, задрав головы, с тупым упорством смотрели вверх, в темноту шахтного ствола, в черную, завалившуюся яму, извергавшую подземный поток; они все еще не верили, что оттуда им нечего ждать помощи.
Поднявшись на поверхность, Дансар увидел Негреля, бежавшего к подъемнику. По роковой случайности он задержался в то утро: г-жа Энбо, лишь только встала с постели, пригласила его посмотреть каталоги магазинов, пора было подумать о свадебных подарках невесте. Было десять часов утра.
— Ну что? Что случилось? — крикнул он еще издали.
— Погибла шахта! — ответил старший штейгер.
И, заикаясь от волнения, он рассказал о катастрофе. Инженер слушал недоверчиво, пожимая плечами: «Полно! Быть не может! Разве сруб обрушится так вот, ни с того ни с сего! Это преувеличение. Надо посмотреть».
— Внизу, я полагаю, никого не осталось?
Дансар смутился. Нет, никого не осталось. По крайней мере он на это надеется. Но возможно, кое-кто из рабочих и задержался.
— Да вы что, черт вас побери? — крикнул Негрель. — Почему же вы-то поднялись? Как вы посмели бросить своих людей?
Тотчас он дал распоряжение подсчитать лампы. Утром выдали триста двадцать две, а возвратилось только двести пятьдесят пять; правда, многие рабочие признались, что их лампы остались под землей, выпали у них из рук в свалке во время паники. Попробовали произвести перекличку и все же не могли установить точное число поднявшихся: одни убежали домой, другие не могли расслышать своего имени. Так и не выяснили, скольких человек не хватает, может быть, двадцати, может быть, сорока. Для инженера одно было несомненно: под землей остались люди. Они кричали, звали, выли. Наклонившись над стволом шахты, можно было различить их вопли сквозь гулкий плеск воды, поливавшей обломки балок.
Негрель тотчас послал за г-ном Энбо и хотел было закрыть доступ к шахте. Но уже было поздно: углекопы, примчавшиеся в поселок с такой быстротой, как будто их преследовал зловещий треск распадавшегося сруба, всех переполошили: женщины, старики, дети с криками, с рыданиями неслись гурьбой по дороге. Пришлось их отгонять; поставили кордон из сторожей, приказав им сдерживать толпу, чтобы она не мешала действовать. Многие рабочие, успевшие подняться на поверхность, все не уходили, забыв о том, что надо сменить мокрую одежду, оцепенев от ужаса, стояли у ствола шахты, глядя на черную дыру, чуть не поглотившую их. Вокруг них теснились обезумевшие женщины, плакали, расспрашивали, умоляли назвать имена. Такой-то был с ними? А такой-то? Спасшиеся не знали, отвечали бессвязно и, дрожа как в лихорадке, отмахивались, словно стараясь отогнать страшную картину, все время стоявшую у них перед глазами. Толпа быстро росла, с дороги доносились громкие причитания.
