Собрание сочинений в 9 тт. Том 2 - Уильям Фолкнер
Когда Лупоглазый коснулся ее, Темпл начала всхлипывать.
— Нет-нет, — прошептала она, — он сказал, мне сейчас нельзя, он сказал…
Лупоглазый сдернул одеяло и отшвырнул в сторону. Темпл лежала неподвижно, выставив руки ладонями вверх, плоть ее бедер под рубашкой панически втягивалась внутрь, подобно испуганным людям в толпе. Когда Лупоглазый протянул руку, ей показалось, что он хочет ударить. Не отводя глаз от его лица, она увидела, что оно подергивается и кривится, как у собирающегося заплакать ребенка, услышала, что он издает какой-то ноющий звук. Лупоглазый ухватил ее за вырез рубашки. Темпл перехватила его запястья и заметалась из стороны в сторону, открывая рот, чтобы закричать. Его ладонь зажала ей рот, и, держа его руку, пуская слюну между пальцев, неистово вертясь с боку на бок, она увидела, что Лупоглазый присел возле кровати, лицо его скривилось над отсутствующим подбородком, синеватые губы вытянулись, будто он дул на суп, из них рвался высокий звук, напоминающий лошадиное ржанье. За стеной мисс Реба оглашала дом хриплым потоком непристойной ругани.
XIX
— Но эта девушка, — сказал Хорес, — с ней ничего не случилось. Знаете, что она была в полном порядке, когда вы уходили из дома. Когда видели ее с ним в машине. Он просто подвозил ее до города. С ней ничего не случилось. Вы это знаете.
Женщина сидела на краю кровати, глядя на ребенка. Закутанный в чистое выцветшее одеяло, он лежал, раскинув ручонки, будто умер перед лицом невыносимой муки, не успевшей коснуться его. Полуоткрытые глаза закатились, виднелись только белки цвета снятого молока. Лицо было еще влажно от пота, но дыхание стало легче. Он уже не дышал слабыми свистящими вздохами, как при появлении Хореса. На стуле возле кровати стоял стакан, до половины налитый слегка подкрашенной водой, оттуда торчала ложка. В открытое окно с площади доносились бесчисленные звуки — шум машин, упряжек, шаги пешеходов по тротуару, — и из него Хорес видел здание суда и мужчин, мечущих туда-сюда доллары через отверстия в земле под корнями рожковых деревьев и черных дубов.
Женщина сидела, склонясь над ребенком.
— Ее никто туда не звал. Ли много раз говорил всем, чтобы приезжали без женщин, и я сказала ей еще дотемна, что люди там не ее круга и пусть она убирается. Ее привез тот парень. Он сидел с ними на веранде и все время пил, потому что, придя ужинать, еле стоял на ногах. Даже не подумал смыть кровь с лица. Эти поросята думают, что раз Ли нарушает закон, то можно приезжать туда и вести себя, как… Взрослые тоже хороши, но по крайней мере относятся к покупке виски, как и к любой другой; а такие вот юнцы еще не понимают, что люди нарушают закон не ради забавы.
Хорес видел, как ее руки, лежащие на коленях, сжимаются в кулаки.
— Господи. Будь моя воля, я бы перевешала всех, кто гонит виски, или покупает его, или пьет, всех до единого.
Но причем здесь я, мы? Что я сделала ей, таким, как она? Я велела ей уходить. Сказала, чтобы не оставалась дотемна. Но тот парень, что привез ее, напился снова и начал ссориться с Вэном. Если бы она хоть перестала носиться у всех на глазах. Нигде не останавливалась. Только выскочите одну дверь и через минуту вбегает с другой стороны. И если б он не цеплялся к Вэну, потому что Вэн должен был в полночь идти к грузовику, и Лупоглазый заставил бы его притихнуть. Вечер был субботний, они все равно сидели бы всю ночь и пили, я не раз прошла через это и просила Ли уйти, говорила, что он будет только мучиться, как прошлой ночью, а поблизости нет ни врача, ни телефона. И тут еще потребовалось заявиться ей, после того, как я была его рабыней, рабыней.
Женщина замерла с опущенной головой и лежащими на коленях руками, напоминая своей безотрадной неподвижностью дымовую трубу, вздымающуюся над развалинами дома после урагана.
— Она стояла в углу за кроватью, на ней был плащ. И так перепугалась, когда принесли того парня, опять всего в крови. Его уложили на кровать. Вэн снова нанес ему удар, тут Ли схватил Вэна за руку, а она не шевелилась, и глаза у нее были словно отверстия в маске. Плащ висел на стене, она надела его поверх пальто. Ее платье было свернуто и лежало на кровати. Они бросили парня прямо на него, в крови, грязного, и я сказала: «Господи, вы тоже напились?» Но Ли только поглядел на меня, и я увидела, что нос его уже побелел, как всегда, когда он напьется.
На двери не было замка, но я думала, они скоро уйдут к грузовику и мне тогда удастся что-нибудь сделать. Потом Ли заставил меня уйти и вынес лампу, так что я подождала, пока они снова выйдут на веранду, а потом вернулась. Встала в дверях. Парень на кровати храпел, он дышал с трудом, его нос и губы были разбиты, — с веранды доносились голоса. Потом все вышли, обогнули дом, но я все еще слышала их. Потом они затихли.
Я стояла, прислонясь к стене. Парень храпел и стонал, у него то и дело перехватывало дыхание, а я думала об этой девушке, лежащей в темноте, прислушивалась к мужчинам, ждала, когда они уйдут и я смогу что-то сделать. Я велела ей уходить. Сказала: «Разве моя вина, что ты не замужем? Я не хочу, чтобы ты находилась здесь, так же как и ты не хочешь этого». Сказала: «Я всю жизнь прожила безо всякой помощи от таких, как ты; какое ты имеешь право ждать помощи от меня?» Потому что ради Ли я шла на все. Валялась в грязи. Я от всего отступилась и хотела только, чтобы меня оставили в покое.
Потом я услышала, как открылась дверь. По звуку дыхания узнала Ли. Он подошел к кровати и сказал: «Мне нужен плащ. Поднимись и сними его», было слышно, как скрипел матрац, пока Ли снимал с нее плащ, потом он вышел. Только взял плащ и ушел. Это
