Луи Селин - Банда гиньолей
Погодите, уж я ее проучу! Да она в десять раз худшая убийца, чем я!.. Вот что я заявил Дельфине и даже повторил. Мне нечего скрывать!.. Вот что я кричал ей среди несусветного бедлама…
Тут Бигуди решила сунуть свой нос… Ей-то какая печаль?.. Она обхватила меня за шею и заорала, чтобы все слышали:
— Да его же переехало поездом! И прыснула.
— Кого это?.. — не понял я.
— Птичку, балда!
Она ткнула рукой в сторону смрадного мешка…
— Какой поезд? Убило молнией!.. Обернулся — оказывается, Проспер сострил.
А этому олуху больше всех нужно, что ли? Ишь, уязвил!.. Заржали в два горла, а вслед за ними и все кодло. Загоготали!.. В жизни не слыхивали ничего более смешного!..
— Молнией, молнией! — талдычили они.
— Пропадите вы все пропадом!..
С ума можно было сойти от эдакой глупости!..
А тут, повалявшись в зловонном месиве, очухалась Дельфина… вскочила на ноги и накинулась на меня… провонявшая насквозь гнилью… облепленная раскисшей тухлятиной… перепачкавшая юбки падалью…
— Wash your hand! Вымойте руки! То bed! То bed!
В постель, стало быть, отправляла меня, напутствуя проклятиями:
— Damned! You! Damned! You!
Вот такая декламация… Проспер забрал у нас фонарь…
— Хватит уж, хватит!
Женщины выхватили у него фонарь, им хотелось видеть все подробности…
А Дельфина никак не могла угомониться:
— Hear! Слышите! There is a Knight on the gate! Рыцарь у ворот! Тихо! Child! Стучат!
Она сделала вид, будто прислушивается:
— Чу, ставень! Принюхалась:
— A smell of blood! Пахнет кровью! Вот те на!
Ее пошатывало… Она подхватила юбку, испустила несколько вздохов, принялась расхаживать туда и обратно, готовясь продолжить спектакль…
Кругом зашикали: «Тс-с-с!»
И вот она снова бросила свою реплику:
— A smell of blood! A smell of blood!
С вдохновенным видом замерла, подняв палец… Любимая поза.
Обратила взор к собравшимся. Если она снова начнет обвинять меня, я запущу ей стулом в рожу.
Во-первых, не было никакого запаха крови… Черт знает, что она несла!.. Уж мне-то известен запах крови. Пахло горелой падалью. Все-таки разница! И еще чем-то вроде креозота… Достаточно было посмотреть на голову, на самый труп… Уж я насмотрелся и на головы, и на трупы… Прошу прощения, я не мог ошибиться…
Неохота мне было связываться с Боро!.. Но я все-таки задал ему вопрос:
— Скажи, откуда ты его притащил?..
Неужели его тогда так и не вытащили, то есть не достали из-под обломков? Я, как сейчас, видел его в подвале… Не приснилось же мне, как его пытались высвободить, дергая из стороны в сторону? А уже начался пожар, горело барахло, горел весь притон!..
Он не ответил на мой вопрос.
— Что молчишь? — наседал я на него. — Уши заложило?.. Откуда ты его притащил?..
Он лишь буркнул что-то невнятно.
— Выкладывай! — заорал я.
— Из госпиталя! — проговорил он наконец.
Вел он себя так, словно я его обидел… Что же это? Скорее мне нужно было обижаться!.. Так я ему и заявил… Насупившись, он надвинул котелок поглубже.
— Живот разболелся! — проворчал он. — Все эта стручковая фасоль!..
— Откуда вы его привезли? — не отставал от него я. — Из какого госпиталя?.. Издалека?..
— Из Лондонского, — последовал ответ.
Я что-то не мог сообразить.
— Они что, уже тогда его вынесли? После эксгумации?
— Из покойницкой, дурило!.. Не из постели, сам рассуди!.. Из морга Лондонского госпиталя… Сударь удовлетворен?..
Он тоже чувствовал себя неуютно.
— Я же ничего не знал!..
— А когда ты что-нибудь знаешь, обормот?.. Сударь сматывает удочки, вот тебе и весь сказ! Сударь перетрухал и смазывает пятки. Сударь не любит неприятностей… Пусть дружки из дерьма сами выдираются!..
И «обор-р-рмот» и «выдир-р-р-раются» прозвучали в его устах с привычным акцентом… Я начал смекать…
Вынес его Клодовиц, воспользовавшись служебным помещением, работой в больнице… Неплохую комбинацию обстряпали!..
— Как же вам удалось?
— Пришел бы, да и сам посмотр-р-р-рел!.. Дельфина между тем кричала благим матом — снова с ней приключилась горячка… Голос ее обрел необычайную звучность. Она вопила, стоя у перегородки… Трагедия потрясала ее до основания, все в ней ходило ходуном: руки, голова, глаза, зад. Она дергалась в корчах, рвала на себе воланы, шлейф… Хрусть! Еще разок!.. Хрясть!.. Дико металась по своей импровизированной сцене…
Но вот замерла на месте и грозно вопросила:
«Macbeth, Macbeth, what's the business? Such a hideous trumpet calls to parley.»
Она сделала вид, будто слышит нечто, доносящееся издалека…
Затем принялась подражать некоему голосу:
— Туру-ту-ту!.. Трубящий рог… Его он призывал, зычный, пронзительный… Туру-ту-ту… Эгей, Макбет! Эгей!..
Какой тут гвалт поднялся в пивнушке! Все затрубили хором: «Туру-ту-ту!» Ни дать, ни взять, ярмарочный балаган… А в двери между тем стучались новые посетители. По филенке дубасили то ли двое, то ли трое. Сороконожка пошел отворять…
Колотили все громче… Дверь распахнулась, двое полицейских навели на нас свои карманные фонарики.
— And you, scoundrels! What your light? А вы, молодцы! Что за иллюминация?
Им показалось, что у нас горит слишком яркий свет… Вышли во двор и приволокли горланившего негра-мародера, из тех, что промышляли по трюмам. Накрыли его, когда он воровски пробуравливал дырку в ромовой бочке, собираясь насосаться прямо из нее. С его толстой губой — дело нехитрое… Прием «поцелуй» общеизвестен… Они крутили ему уши… он хныкал… жалобно вскрикивал… Еще тройку алкавших сцапали… Вечно их мучит жажда…
Они уселись вместе с остальными, увидели таз с грогом и дымок над ним. Копы молча устроились, протиснувшись меж девиц. Да, разумеется, к этому часу пивную следовало закрыть… Усталые копы с вожделением вдыхали запахи… Негр перестал хныкать, ему тоже хотелось выпить, хотелось, чтобы с ним обращались как с гостем… Было уже без малого три часа ночи. Каскад предложил гостям сигары… Сначала отказались, потом взяли — полисмены, не негр…
Дельфина клевала носом, сев у перегородки, — устала ломать комедию… Мне хотелось кое-что сказать ей, но… терпение… Закурил. Сигары настоящие — не крученые, а «корона» с ободком и родословной. Мой праздник!.. Бит Бен пробил без четверти, отзвуки долго перекатывались над рекой… Громы небесные… Дивные пушечные удары… Хотел бы, чтобы мне объяснили, зачем устроили попойку?..
А вот еще вопрос: почему не закрылось заведение?.. Копы тоже задавали его себе. Они дружелюбно поинтересовались…
— По случаю именин Фердинанда! — сказали все в один голос.
Не стану показывать им мешок на полу… вот был бы праздник!.. Дельфина спала, почти лежа на нем… Вот, наверное, они удивились бы! Вот если бы это случилось!.. Накурено в пивной, не продохнуть, воздух стал мглистый. Немного перебивало запах падали. Может быть, подумают, что кругом одни нужники… А там еще кухня на задворках…
Я размышлял.
В эту самую минуту земля содрогнулась… Бах! Бабах! Разом заговорили все орудия…
Залповая стрельба, как при воздушном налете. Значит, это был не конец, а просто передышка… Бах! Бах! Бах!.. Громовые разрывы над Попларом. На сей раз, вероятно, цеппелин… Все устремились к дверям, а я остался на месте — слишком громко звенело в ушах… Каждый орудийный выстрел отдавался в голове, ее просто встряхивало, из глаз сыпались искры… Сыт я был по горло этим тарарамом. Кто-то пошел во двор поглазеть, а мне нужен покой!.. Схожу-ка в тот конец… Там я наткнулся на Боро. Он стоял на коленях, я его не заметил в темноте. Он перевязывал тюк, стягивая брезент веревками… Въедливая, удушливая вонь… Ладно, как-нибудь переживем… Боро в поте лица трудился, а Сороконожка держал концы веревок… Хык! Уо-о-о!.. Стянули куль несколькими веревками, затянули узлы. Ну, взялись! И-эх!.. Подняли, взвалили на спину и пошли прочь, пробираясь между столиками. Направились к задней двери. Из нее выход был не на набережную, а во дворик. Никто ничего не заметил… Ворвавшийся в пивную холодный воздух, образовавшийся сквозняк разбудили Дельфину. Она ничего не видела. Немного растершись и придя в себя, без перехода ударилась в крик, устроила настоящее словоизвержение, но никто не обращал на нее внимания, всех волновало лишь происходившее снаружи. Каждый высматривал цеппелины…
— There!.. There!..
Кто-то что-то заметил, уверяли они. Молодцы прожектористы!..
Дельфина встала на ноги.
«Infectious minds! — заорала она, сразу переходя к оскорблениям. — Гнилые мозги!.. То their deaf pillows! Глухой подушке поверяют тайны!..»
Она была раздражена до крайности тем, что никто ее не слушал, лезла из кожи вон посреди зала, орала все громче, требовала, чтобы народ вернулся, хотела произвести на всех впечатление… Подойдя сзади, Каскад дал ей такого пинка, что ее подбросило метра на три. Она извернулась с диким воплем, заглушившим все звуки вокруг… впечатление такое, словно выпалили из пушки…
