Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
— С добрым утром, Муллинер, — благодушно ответил епископ. — Я нынче что-то заспался.
— Послушайте, епискуля, — с некоторым беспокойством осведомился Августин, — очень большую дозу «Взбодрителя» вы вчера приняли?
— Большую? Нет. Насколько помню, очень маленькую. Всего две полные рюмки среднего размера.
— Ох!
— А почему вас это интересует, мой милый?
— Да так. Никакой особой причины. Просто вы мне показались чуточку странноватым там, на водосточной трубе.
Епископ слегка огорчился:
— Так, значит, вас не обманула наша э… невинная хитрость?
— Нет.
— Мы с директором вышли подышать воздухом, — объяснил епископ, — и он потерял ключ. Как прекрасна по ночам Природа, Муллинер! Темные бездонные небеса, легкий ветерок, будто нашептывающий вам на ушко свои секреты, благоухание юных растений.
— Да, — сказал Августин и немного помолчал. — С утра тут началась порядочная заварушка. Вчера ночью кто-то покрасил статую лорда Хемела Хемпстедского.
— Неужели?
— Да.
— Ну, что же, — снисходительно промолвил епископ, — мальчики остаются мальчиками.
— Крайне таинственное происшествие.
— Бесспорно, бесспорно. Однако, в конце-то концов, Муллинер, разве сама Жизнь не тайна?
— Но особая таинственность заключается в том, что на голове статуи обнаружили вашу шляпу.
Епископ вздрогнул:
— Как!
— Стопроцентно.
— Муллинер, — сказал епископ, — оставьте меня, мне надо кое о чем поразмыслить.
Он торопливо оделся и немеющими пальцами кое-как застегнул гетры. Теперь он вспомнил все. Да-да, он надел шляпу на голову статуи. В тот момент эта мысль казалась превосходной, и он ей не противился. Как мало в момент совершения самых, казалось бы, обычных действий мы думаем о том, сколь далеко идущими могут оказаться их последствия!
Директор как раз наставлял шестой класс в премудростях греческого, и епископ не находил себе места, пока в двенадцать тридцать удар колокола не возвестил начала получасовой перемены. Он замер у окна, изнывая от нетерпения, и скоро в кабинет вошел директор — тяжелой походкой человека, которого что-то гнетет.
— Ну?! — вскричал епископ, едва он переступил порог.
Директор сбросил шапочку и мантию, после чего рухнул в кресло.
— Не могу понять, — простонал он, — какое безумие владело мной вчера ночью.
Епископ был очень расстроен, но подобное слабодушие не могло его не возмутить.
— Я отказываюсь вас понимать, господин директор, — сказал он сухо. — Наш долг требовал выкрасить статую в знак протеста против неоправданного возвеличивания того, кто, как мы оба знаем, был школьной язвой.
— И полагаю, ваш долг требовал оставить вашу шляпу на ее голове?
— Вот тут, — признал епископ, — я, возможно, зашел слишком далеко. — Он кашлянул. — А это предположительно необдуманное действие пробудило подозрения у власть имущих?
— Они не знают, что и подумать.
— Какова позиция попечительского совета?
— Они требуют, чтобы я отыскал виновника. И намекают на самые неприятные последствия, если я его им не представлю.
— То есть они лишат вас поста директора?
— Подразумевают именно это. Мне придется уйти, и я лишусь всякой надежды стать епископом.
— Ну, быть епископом не такое уж счастье. Тебе не понравится, Кошкодав.
— Кто бы говорил, Носатый! Меня в это дело ты втянул, осел!
— Очень мило! Ты загорелся не меньше моего.
— А предложил идею ты!
— А ты уцепился за нее!
Они обменялись гневными взглядами, и на мгновение могло показаться, что назревает серьезная ссора. Но тут епископ опомнился.
— Кошкодав, — сказал он, улыбнувшись своей обаятельной улыбкой, и взял директора за руку, — такие пререкания не достойны нас. Мы не должны ссориться. Нам следует вместе поразмыслить, нет ли какого-нибудь выхода из неловкого положения, в которое мы, мнится мне, себя поставили, сколь бы благородными ни были наши побуждения. Что, если…
— Я это взвесил, — ответил директор. — Бесполезно. Конечно, мы могли бы…
— Нет, это тоже не подходит, — сказал епископ.
Некоторое время они сидели в задумчивом молчании. И пока они так сидели, дверь отворилась.
— Генерал Кровопускинг, — доложил дворецкий.
— О, имей я крылья горлицы! Псалмы, четырнадцать, шесть, — пробормотал епископ.
Его желание упорхнуть подальше с елико возможной быстротой никак нельзя счесть неразумным. Генерал, сэр Гектор Кровопускинг, кавалер Креста Виктории, кавалер ордена Индийской империи 2-й степени, кавалер ордена Королевы Виктории 5-й степени, по выходе в отставку в течение многих лет до окончательного возвращения в Англию возглавлял секретную службу в Западной Африке, где его безошибочная проницательность заслужила ему туземное наименование Ва-На-Б’ох-Б’вот-Те-На — что в вольном переводе значит: Большой Вождь, Который Зрит Сквозь Дырку В Бублике.
Человек, которого невозможно обмануть. Человек, которого епископ меньше всего хотел бы видеть ведущим это расследование.
Генерал вошел в кабинет энергичной походкой. У него были пронзительные голубые глаза, увенчанные мохнатыми седыми бровями, и епископу его взгляд показался излишне сверлящим.
— Скверное дело, — сказал он. — Скверное дело. Скверное дело.
— О, разумеется, — еле выговорил епископ.
— Возмутительное, скверное дело. Возмутительное. Возмутительное. Вам известно, что мы нашли на голове этой статуи, э? Этой статуи, этой статуи? Вашу шляпу, епископ. Вашу шляпу. Вашу шляпу.
Епископ попытался собраться с силами. Ум его был в смятении, ибо манера генерала трижды повторять одно и то же настойчиво внушала ему, будто его вчерашняя шалость была втрое хуже, чем ему мнилось. Словно его обличили в том, что он выкрасил три статуи, опустошив три банки розовой краски и возложив на голову каждой троицу епископских шляп. Однако он был сильным человеком и сопротивлялся, как мог.
— Говорите, моя шляпа? — возразил он с жаром. — Но откуда вы знаете, что это моя шляпа? Вчера ночью в окрестностях школы могли рыскать сотни епископов.
— На ней ваша фамилия. Ваша фамилия. Ваша фамилия.
Епископ стиснул ручки кресла, в котором сидел. Глаза генерала просверливали
