Любитель полыни - Танидзаки Дзюнъитиро

— Нет, нет… Для чего задают задание? Чтобы ты делал его сам.

— Ладно.

Слышно было, как мальчик убежал с собаками.

— Он вас побаивается.

— Канамэ ему всё спускает. Однако, когда родители разводятся, разве ребёнку не тяжелее расставаться с матерью, чем с отцом?

— Если женщина остаётся одна, уже только это вызывает к ней сочувствие.

— Вам так кажется, Таканацу-сан? Я-то думаю, сочувствовать будут Канамэ. Формально это я оставляю мужа. Все будут обвинять меня, и когда слухи дойдут до Хироси, не станет ли он укорять меня?

— Но когда он вырастет, во всём разберётся. Память у детей хорошая, и, во взрослом возрасте ясно вспоминая детство, они судят как надо — это так, а это так. Поэтому не беспокойтесь о сыне, он вырастет.

Мисако ничего не ответила. Она всё ещё стояла у окна и рассеянно смотрела во двор. Маленькая птичка перелетала с ветки на ветку сливового дерева. Камышевка? Трясогузка? Некоторое время Мисако следила за ней. За сливами в огороде слуга, открыв парниковые рамы, сажал в землю рассаду. Со второго этажа не было видно моря, но Мисако всё смотрела на безоблачное небо над морем — и вдруг тяжело вздохнула.

— Вам сегодня можно не ехать в Сума?

Она, не оборачиваясь к Таканацу, только горько рассмеялась в ответ.

— Ведь сейчас вы ездите туда каждый день, не так ли?

— Да.

— Если вы хотите, поезжайте и сегодня.

— Я до такой степени кажусь повидавшей виды?

— А если вам не понравится, что я скажу?

— Говорите прямо.

— В вас есть что-то от куртизанки, и постепенно это проявляется всё сильнее. Вчера мы с Канамэ согласились в этом.

— Я и сама так полагаю. Но сегодня могу в Сума не ехать. Я сказала, что приедет Таканацу-сан. Невежливо оставлять гостя, тем более когда он привёз такие подарки.

— Обычно все так говорят. Но вчера вас дома не было.

— Я думала, что вы будете говорить с Канамэ.

— А сегодня ваша очередь?

— А не перейти ли нам в столовую? Я хочу есть. Я сразу пошла к вам и ничего не поела.

— Какой же вы выбрали пояс?

— Ещё не решила. Потом спокойно посмотрю. Оставьте всё как есть. Вы позавтракали, а я голодна как волк.

Прежде чем спуститься вниз, они заглянули в европейскую гостиную. Канамэ уже покинул веранду и лежал на диване, продолжая с увлечением читать. Услышав шаги идущих в японскую гостиную, он равнодушно спросил:

— Ну как? Выбрала что-то?

— Нет. Таканацу-сан кричал: «Подарки, подарки», а, в сущности, ничего хорошего не привёз. Скряга!

— Я не скряга, это вы слишком жадны.

— Камлота три штуки, а что до камки — всего две.

— Если вам не по нраву, я вам ничего не подарю. Мне это только на руку.

— Ха-ха, — из вежливости посмеялся Канамэ, не отрываясь от книги.

Послышался шелест спокойно переворачиваемой страницы.

— Он полностью погружён в своё чтение, — заметил Таканацу, поворачивая в коридор.

— Его увлечения никогда долго не длятся. Он совсем как ребёнок, которому дали игрушку.

Войдя в гостиную, Мисако пригласила гостя сесть на подушку мужа, а сама устроилась перед обеденным столиком из сандалового дерева.

— О-Саё, принесите тосты, — распорядилась она, повернувшись к кухне.

Она открыла стоявший сзади буфет для чайной посуды из тутового дерева.

— Чёрный? Или японский зелёный?

— Всё равно. А нет ли какого-нибудь вкусного печенья?

— Если вы хотите западного, у меня есть пирожные от Юхайма.[46]

— Прекрасно. Скучно смотреть, когда перед тобой кто-то ест.

— Здесь воздух чистый, но всё равно чувствуется запах.

— Наверное, он пропитал вашу одежду. А что вам скажут, когда завтра вы поедете в Сума?

— Он мне сказал: «Пока у вас гостит Таканацу-сан, сюда не приезжай».

— Если бы он по-настоящему любил вас, ему бы запах чеснока был нипочём. А коли не так, значит, его любовь — неправда.

— Пожалуйста, угощайтесь. Что вам положить?

— Мне неловко брать первым. Ну, пожалуй, тост.

— Говорите, некоторым нравится этот запах.

— Да, например Ёсико.

— Разве? Ведь она ушла от вас из-за этого.

— Это выдумки Канамэ. По её словам, она до сих пор, как только заслышит запах чеснока, вспоминает обо мне.

— А вы её не вспоминаете?

— Не то что не вспоминаю… развлекаться с ней было приятно, но она не создана быть женой.

— Куртизанка?

— Да.

— Как я.

— По сути вы не куртизанка. По видимости — да, а внутри хорошая жена и разумная мать.

— Вы думаете?

Не исключено, что Мисако только притворялась, что не понимает, — казалось, она была поглощена приготовлением бутербродов. Покрошив разрезанные вдоль маринованные огурцы, она клала их вместе с колбасой на хлеб и отправляла в рот.

— Выглядит вкусным.

— Да, очень.

— А что это за маленькие кусочки?

— Это? Ливерная колбаса. Я покупаю в немецкой лавке в Кобэ.

— А гостям такого нельзя?

— Нельзя. Это я покупаю себе на завтрак.

— Ну, кусочек. Только попробовать. Мне хочется этого больше, чем пирожное.

— Какой вы обжора. Откройте рот. Скажите «а-а».

— А-а.

— Какая вонь! Не вилкой, а только на хлебе. Ну, как?

— Вкусно.

— Больше не дам. А то мне самой не останется.

— Разрешили бы вилкой. Класть человеку рукой в рот — обычай куртизанок.

— Если вы недовольны, больше не просите того, что не для вас.

— Раньше вы не были так невежливы. Были очень женственной, скромной женщиной.

— Может, и была.

— Это не ваша сущность. Какое-то тщеславие?

— Тщеславие?

— Ага.

— Я не понимаю.

— Канамэ говорит, что это он сделал вас куртизанкой. Мол, так обращался с вами… Так что это его вина. Но я бы так не сказал…

— Я не хочу, чтобы он брал на себя всю вину. Всё-таки в этом проявился и мой врождённый характер.

— Какой бы женщина ни была хорошей женой и разумной матерью, в ней всегда таится что-то от куртизанки. Но в данном случае это следствие вашей супружеской жизни. Вы не хотите, чтобы посторонние видели, что вы угнетены, и изо всех сил стараетесь быть эффектной.

— Это называется тщеславие?

— Да, своего рода тщеславие. Не показывать никому, что муж вас не любит. Может быть, я вмешиваюсь не в своё дело…

— Не беспокойтесь. Пожалуйста, продолжайте без стеснения.

— Чтобы скрыть своё слабое место, вы стараетесь казаться весёлой, однако время от времени грусть выдаёт себя. Посторонним не заметно, но разве Канамэ этого не понимает?

— Странно, в его присутствии я становлюсь такой неестественной. Вы не находите, что я веду себя по-разному, когда он рядом и когда его нет?

— Без него вы не так сдержанны.

— Даже вы это почувствовали. Мне кажется, это производит неприятное впечатление, но перед Канамэ я скована. С этим ничего не поделаешь.

— А с Асо, конечно, вы ведёте себя развязнее?

— Да, несомненно.

— А если после свадьбы развлечения прекратятся?

— Думаю, с Асо этого не будет.

— Пока вы остаётесь замужем за Канамэ, вы видите Асо в исключительно выгодном свете. Сейчас ваши отношения — это игра и развлечения.

— Разве в замужестве нельзя сохранять такие отношения?

— Если вы их сохраните, то прекрасно, но…

— Я постараюсь, чтобы так оно и было. Плохо, когда к браку относятся слишком серьёзно, не так ли?

— А если наступает охлаждение, опять разводиться?

— Теоретически да.

— Не теоретически, а в вашем конкретном случае.

Её рука с вилкой, на которой был кусок огурца, внезапно замерла.

— Считаете, охлаждение не наступит?

— Я не хочу, чтобы оно наступило.

— А что думает Асо?

— Он думает, что не наступит. Но обещать что-либо невозможно.

— И вы с этим согласны?

— Я прекрасно его понимаю. Легко сказать: «не разлюблю никогда». Когда человек начинает любить, ему кажется, что его чувство будет длиться вечно. Но кто знает — как всё обернётся в действительности? Будущее от нас скрыто. Бессмысленно обещать то, что неведомо. Или лгать?