Синклер Льюис - Кингсблад, потомок королей
«Как я сюда попал? А впрочем, надо привыкать. Теперь это для меня самое подходящее место. Да нет, наверно, здесь считают, что и это заведение слишком хорошо для нас — ниггеров».
Впервые он дал название тому, чем он теперь стал, и ему было так тошно, что даже не пришла на ум более мягкая форма «негры», да и что значило слово по сравнению с фактом? Все в нем возмущалось при мысли, что его можно назвать черным, желтым, или зеленым, или еще каким-нибудь, когда он, Нийл Кингсблад, всегда был и всегда будет самым обыкновенным, разноцветным человеком.
Но они скажут, что он черный человек, негр.
Негры, думал Нийл, это Белфрида Грэй и Борус Багдолл; это проводник Мак, лебезящий перед белыми ростовщиками; это потный черный грузчик в неапольском порту, он носит американский мундир, но ему запрещено носить оружие, ему разрешается только таскать огромные ящики, от которых дрожат колени и ноет спина; это батрак под палящим солнцем Луизианы и в свете факелов на молитвенных оргиях; это животное, но не свободное, как другие животные, от чувства стыда; это убийца с Бил-стрит или шут, за гроши танцующий в кабаке на потеху людям.
Негры — это те, что живут в дырявых лачугах или в полусгнивших бараках, тесных, как ящик для яиц, и носят разбитые, стоптанные башмаки или остроносые штиблеты сводника; они спят на вонючих простынях, которых никогда не меняют, а духовным пастырем имеют распутного горлодера и жулика.
Других негров не бывает. Разве не так говорил ему военный врач из Джорджии?
Негры, если светлая кожа не спасла их от разоблачения, работают в кухнях — в чужих, неприветливых кухнях, — или в душных прачечных, или в раскаленном воздухе литейных, или чистят на улицах обувь, готовые к тому, что белый господин презрительно сплюнет им на голову.
Негры не способны — биологически, органически, непоправимо не способны постичь какую-либо науку, кроме сложения и вычитания, немудреной стряпни и управления автомобилем, а вся их философия укладывается в сонник. По каким-то таинственным причинам они также не способны мыться и поэтому — противнее животных, ведь те как-никак вылизывают свою шкуру.
У всех без исключения негров такие скверные манеры, что их никогда не приглашают ни в приличные дома, ни на собрания большинства рабочих союзов, ибо даже в этих организациях, к которым Нийл, как добропорядочный банковский деятель, относился с неодобрением, и то каждому ясно, что негры — это сплошь бездельники, штрейкбрехеры и шпионы.
Негры — это животные в физическом смысле. И в культурном смысле — для них все равно, что Бетховен, что св.Августин. И в нравственном смысле — они не могут удержаться от воровства и насилия, от лжи и предательства. Да, это самые настоящие животные — нечто среднее между человеком и обезьяной.
Если ты негр, ты знаешь, что и твои дети — как бы ты их ни любил и ни заботился о них, как бы ни были они белокуры и светлокожи — обречены стать такими же уродами и обманщиками, тупицами и кретинами, как и ты, и их дети тоже, и дети их детей — до скончания века, по проклятию Иезекииля.
«Но я же не такой, и мама не такая, и Бидди, и бабушка Жюли. Мы обыкновенные порядочные люди. Значит, это ошибка. Мы вовсе не негры, просто было два разных Ксавье Пика.
Не валяй дурака, Кингсблад. В глубине души ты отлично знаешь, что он был твоим предком. А, будь он проклят за его черную кожу! Бедная маленькая Бидди!
Пусть так. Но если Бидди — негритянка, значит, все, что я слышал о неграх, ну да, и о евреях, о японцах, о русских, о религии и политике, — все это тоже, может быть, ложь?
Раз уж ты негр, так и будь негром и борись, как негр. Проверь себя и, если можешь, — борись.
Но я должен узнать, что такое негр; я должен досконально узнать, что я такое!»
Его попытки додумать что бы то ни было разбивались о видение задорного и наивного личика Бидди — маленькой герцогини Пикардийской, наследницы королевы Екатерины Арагонской — и глумящихся над нею соседей; да она, оказывается, негритянка, отвратительная карикатура на ребенка, с плоским черепом, с непристойными ужимками, — гнать таких надо, а туда же, лезут с парадного крыльца!
«Она не такая. Мы не такие. Негры не такие. Или я ошибаюсь?»
Доктор Вервейс рассказал, что нашлось письмо Ксавье Пика генералу Генри Сибли, и тут же передал письмо Нийлу.
Бумага сильно пожелтела, но чернила не выцвели, и почерк был ровный и изящный — почерк образованного человека. Нийл подумал, что, если не считать доктора Вервейса с его помощником и генерала Сибли, он, может быть, первым прикоснулся к этому письму с тех пор, как сто лет назад Ксавье писал его при свете свечи или северного солнца на грубом дощатом столе или на борту челна.
«Когда Вы были здесь, высокоуважаемый генерал, и оказали мне честь откушать у меня рыбы и чая, поскольку в нашей глуши я не имел возможности предложить Вам более достойное угощение, я рассказывал Вам, что я чистокровный негр и родился на Мартинике и что если во мне есть примесь французской, или испанской, или португальской крови, то очень незначительная.
Жена моя была индианкой из племени оджибвеев, а дорогая моя дочь Сидони недавно вышла замуж за француза Луи Пезо, и хотя сам я горжусь неграми, потому что это такой мужественный и сердечный народ, но в Южных штатах жизнь их превратили в невыносимую пытку, и я не хочу, чтобы Сидони и ее детей считали неграми и чтобы они страдали так, как страдают там мои соплеменники, которых в лицо называют грязными животными. Мне хотелось бы уберечь внуков от этой участи. Поэтому прошу Вас отныне числить меня французом.
Староват я стал для работы в глуши и почти все выполнил, что наметил себе в жизни, и страшно мне думать, что моих внуков, может быть, ждут плети, так прошу Вас, высокоуважаемый генерал Сибли, никому не рассказывайте, какая черная у меня кожа.
Должен добавить, что индейским дамам этот цвет, видимо, очень нравится, а здешние воины в один голос уверяют, что я первый белый человек, побывавший в их краю. Mes estimes les plus distinguees.[6]
Кс.Пик».
Доктор Вервейс заговорил:
— Замечательный, видно, был старик — куда благороднее, чем сеньер де Сен-Люсон или другие парижские царедворцы, которых судьба забрасывала на границу. Если у вашего приятеля-военного хватит на то смелости и силы воображения, — он может гордиться своим предком. А знаете, в том, что он говорит, много правды. Индейцы на северной границе делили людей на краснокожих и белых, так что негры, подобные Ксавье, действительно были первыми «белыми людьми», принесшими бедным язычникам блага цивилизации — бутылку, бомбу и библию. Они сыграли ту же роль, что адмирал Перри, когда он заставил Японию отворить свои двери внешнему миру, и если результаты оказались столь же плачевными, то не по их вине… А взгляните, какие все королевские имена: Сидони вышла замуж за Луи, а их сына, о котором ничего, кроме имени, нам не известно, звали Александр!
Та самая цепь, о которой говорила ему бабушка Жюли: Ксавье, Сидони, Луи Пезо, Александр, а если он раскроет тайну, этой цепью будут скованы и он и Бидди.
Если…
«А я так ясно себе представлял, — думал он, возвращаясь местным поездом в Миннеаполис, — что у Ксавье была золотистая бородка!
Это я, с моей рыжей шевелюрой, потомок негров? Или Бидди? Бабушка Жюли — та, правда, смуглая. О господи, и зачем я должен думать об этом?
Говорят, цветные иногда сходят за белых, если кожа у них достаточно светлая. Я-то, конечно, сойду. Что за самомнение, с чего я взял, что бог предназначил мне быть мучеником? Да и хорош мученик, который готов принести мать и дочь в жертву своему идиотскому тщеславию! Все может остаться, как было. Должно остаться, хотя бы ради Бидди! Ты что же, родную мать готов обречь на участь парии, а?
Не может человек так поступить!
А что если это уже многим известно? Если во мне можно распознать негра? Южане уверяют, что это всегда видно. Вот тот пассажир, что уставился на меня из угла, — видит он, что я негр? Или все всегда об этом догадывались?»
14
В Миннеаполисе он шел по вестибюлю своей гостиницы, не отрывая глаз от черно-белых шашек мраморного пола, с раздражением отмечая, что пол именно черный с белым, шагая напряженно, как пьяный, который выдает себя тем, что слишком старается не шататься. Он гадал, много ли людей смотрит на него, подозревая в нем негра. Уилбур Федеринг, который торговал съестными продуктами в Гранд-Рипаблик, но родился в штате Миссисипи, нередко утверждал, что может безошибочно распознать негра, который пытается сойти за белого, даже если в нем всего одна шестьдесят четвертая черной крови. Если Уилбур догадается, от него пощады не жди.
Дойдя до середины вестибюля, он чуть не остановился, чтобы взглянуть на свои руки. Он где-то слышал, что негра в любом колене, будь он белолиц, как Нарцисс, всегда выдают синеватые лунки ногтей. Ему не терпелось взглянуть на свои ногти. Но он заставил себя держать руки по швам (так что люди и в самом деле удивленно поглядывали на сердитого человека с деревянной походкой) и так дошагал до лифта. С изощренной небрежностью (как ему казалось) он ухитрился опереться рукой о стенку лифта и посмотреть на свои ногти.
