Чарльз Диккенс - Оливер Твист
— Эй, ты! Что съ тобой?
— Я очень голоденъ и очень усталъ, — отвѣчалъ Оливеръ и глаза его наполнились слезами. — Я издалека, и вотъ уже семь дней, какъ я иду.
— Семь цѣлыхъ дней! — воскликнулъ юный джентльменъ. — О, понимаю! По распоряженію клюва, да? Но, — продолжалъ онъ, замѣтивъ удивленіе Оливера, — ты я вижу, не понимаешь, что такое клювъ, мой наивный товарищъ!
На это Оливеръ отвѣчалъ ему, что онъ всегда слышалъ, что этимъ словомъ называютъ ротъ у птицъ.
— Э-э… молодо, зелено! — воскликнулъ молодой джентльменъ. — Клювомъ называютъ судью {Beak — клювъ, но на воровскомъ языкѣ — судья, полиція.}, а когда судья прикажетъ тебѣ идти, то ты пойдешь не впередъ, а наверхъ и никогда не сойдешь опять внизъ. Былъ ты когда нибудь на мельницѣ?
— На какой мельницѣ? — спросилъ Оливеръ.
— На какой! Да на мельницѣ…. въ такой маленькой, что вертишься въ ней, какъ въ каменной кружкѣ {Jug — кувшинъ, въ просторѣчіи — тюрьма.}. И чѣмъ больше попадаются люди въ просакъ, тѣмъ лучше она мелетъ, чѣмъ меньше попадаются, тѣмъ хуже, все оттого, что рабочихъ взять негдѣ. Идемъ, однако, — продолжалъ юный джентльменъ. Ты хочешь погрызть чего-нибудь, я тоже. Бѣда только, самъ я сижу на мели теперь…. Шиллиигъ, да пенни, вотъ и все. Ну, да раздобуду какъ нибудь. Вставаи же на ноги! Такъ! Скорѣе впередъ.
Юный джентльменъ помогъ Оливеру встать на ноги и повелъ его въ находившуюся поблизости мелочную давку, гдѣ купилъ порядочный кусокъ ветчины и четырехфунтовый хлѣбъ, который онъ называлъ «четырехъ-пенсовыми отрубями». Такіе хлѣбы часто предназначаются для сохраненія ветчины отъ пыли, для чего внутри хлѣба вырѣзается кусокъ мякиша и въ образовавшуюся полость кладется ветчина. Юный джентльменъ взялъ хлѣбъ подъ мышку и направился къ небольшому трактиру; войдя туда, онъ провелъ Оливера въ заднюю комнату и приказалъ подать себѣ туда пива. Оливеръ, воспользовавшись приглашеніемъ своего новаго друга, принялся съ нескрываемымъ аппетитомъ за трапезу, во время, которой странный мальчикъ время отъ времени внимательно наблюдалъ за нимъ.
— Въ Лондонъ идешь? — спросилъ мальчикъ, когда Оливеръ кончилъ ѣсть.
— Да.
— И квартира у тебя есть?
— Нѣтъ.
— А деньги?
— Нѣтъ.
Странный мальчикъ свистнулъ и заложилъ руки въ карманъ такъ далеко, какъ только позволяли ему его рукава.
— Вы живете въ Лондонѣ? — спросилъ Оливеръ.
— Да… живу, когда бываю у себя дома, — отвѣчалъ мальчикъ. — Тебѣ, я думаю, хотѣлось бы найти такое мѣстечко, гдѣ ты могъ бы провести ночь… правда?
— Да, — отвѣчалъ Оливеръ. — Съ тѣхъ поръ, какъ я ушелъ изъ провинціи, я ни разу еще не спалъ подъ крышей.
— Ну, не три своихъ глазъ изъ-за такихъ пустяковъ, — сказалъ юный джентльменъ. — Сегодня вечеромъ я думаю быть въ Лондонѣ; я знаю тамъ одного очень почтеннаго стараго джентльмена, который дастъ тебѣ квартиру моментально и никогда платы не спроситъ… разумѣется въ томъ случаѣ, если тебя приведетъ знакомый ему джентльменъ. А не знаетъ онъ развѣ меня? О, нѣтъ! Ни капельки! Ни въ какомъ случаѣ! Разумѣется нѣтъ!
Юный джентльменъ улыбнулся, какъ бы желая показать, что въ маленькихъ отрывкахъ его фразъ заключается крайне игривая иронія, и довольный собой залпомъ докончилъ пиво.
Неожиданное предложеніе ночлега было слишкомъ соблазнительно, чтобы отказаться отъ него, тѣмъ болѣе, что непосредственно за нимъ слѣдовало увѣреніе въ томъ, что старый джентльменъ безъ сомнѣнія доставитъ Оливеру какое нибудь мѣстечко и въ самомъ непродолжительномъ времени. Это привело къ дружеской и откровенной бесѣдѣ, изъ которой Оливеръ узналъ, что друга его зовутъ Джекъ Доукинсъ и что онъ пользуется исключительнымъ расположеніемъ и покровительствомъ упомянутаго выше джентльмена.
Нельзя сказать, чтобы наружность мистера Доукинса говорила особенно въ пользу удобствъ, доставляемыхъ его патрономъ тѣмъ, которыхъ онъ бралъ подъ свое покровительство; но такъ какъ онъ говорилъ все время легкомысленно и несвязно, а затѣмъ совершенно откровенно сознался въ томъ, что товарищамъ своимъ онъ больше извѣстенъ подъ названіемъ «ловкаго Доджера {Dodger — плутъ.}», то Оливеръ рѣшилъ, что онъ, вѣроятно, очень беззаботенъ и расточителенъ, а потому благодѣтель его махнулъ на него рукой. Находясь подъ такимъ впечатлѣніемъ, онъ втайнѣ рѣшилъ, что онъ постарается какъ можно скорѣе внушить старому джентльмену хорошее мнѣніе о себѣ. Если же Доджеръ окажется неисправимымъ, въ чемъ онъ былъ почти увѣренъ, то постарается отклонить отъ себя честь дальнѣйшаго знакомства съ нимъ.
Такъ какъ Джекъ Доукинсъ отказался войти въ Лондонъ раньше наступленія ночи, то было уже одиннадцать часовъ, когда они подошли къ Айлингтону. Отъ Энджеля они прошли на улицу Сентъ-Джонсъ, повернули въ переулокъ, кончавшійся у Седлеръ-Уэльскаго театра, затѣмъ по Эксмоузъ-Стриту и Канписъ-Роу, прошли по небольшому двору пріюта, затѣмъ, наискось черезъ Хокдей, далѣе по Малой Сафронъ-Гиль и по Большой Сафронъ-Гиль, гдѣ Доджеръ пустился скорымъ шагомъ, рекомендуя Оливеру не отставать отъ него.
Не смотря на то, что все вниманіе Оливера было занято его проводникомъ, онъ все же не могъ удержаться отъ искушенія бросить нѣсколько взглядовъ на ту и другую сторону улицы, по которой они шли. Болѣе грязнаго и отвратительнаго мѣста онъ ни разу еще не видѣлъ. Улица была очень узкая, грязная и воздухъ въ ней былъ пропитанъ зловоніемъ. Здѣсь было вездѣ очень много маленькихъ лавочекъ, единственнымъ товаромъ которыхъ были, повидимому, только дѣти; не смотря на такой поздній часъ ночи, они то выползали изъ дверей лавочекъ, то вползали туда или во весь голосъ ревѣли внутри. Единственными торговыми учрежденіями, которыя, повидимому, процвѣтали среди этой грязи и нищеты, были трактиры, наполненные самыми безшабашными ирландцами, которые ругались, что называется во всю. Крытые проходы и дворы, то тамъ, то здѣсь идущіе въ сторону отъ главной улицы, открывали видъ на небольшое помѣщеніе, гдѣ пьяные мужчины и женщины буквально валялись въ грязи; изъ нѣкоторыхъ дверей, пробираясь осторожно, какъ тѣни, выходили какіе то люди весьма подозрительной наружности, отправляясь, по всей вѣроятности, въ какую-нибудь, далеко не безупречную экспедицію.
Оливеръ начиналъ уже подумывать, не лучше ли будетъ улизнуть оттуда, когда они подошли къ самому концу улицы. Его спутникъ схватилъ его за руку, толкнулъ въ открытую дверь дома, находившагося вблизи Фильдъ-Лена, и потащилъ его въ проходъ, затворивъ предварительно дверь за собою.
— Кто тамъ? — крикнулъ чей то голосъ въ отвѣтъ на свистъ Доджера.
— Плюмми и Слемъ! — отвѣчалъ Доджеръ.
Надо полагать, что слова эти были заранѣе условленнымъ паролемъ, такъ какъ вслѣдъ за этимъ на стѣнѣ въ противоположномъ концѣ прохода, показался слабый свѣтъ свѣчи и изъ кухни въ томъ мѣстѣ, гдѣ находилась лѣстница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.
— Васъ двое? — спросилъ онъ, вытягивая дальше руку со свѣчой, а другою рукой прикрывая глаза. — Кого ты привелъ?
— Новаго товарища, — отвѣчалъ Джекъ Доукинсъ, толкая Оливера впередъ.
— Откуда онъ?
— Изъ земли простофилей. Гдѣ Феджинъ? Наверху?
— Да, сортируетъ платки. Идите же! — мужчина скрылся за дверью, а вмѣстѣ съ нимъ и свѣча.
Оливеръ, ощупывая путъ одной рукой, а другой держа крѣпко руку товарища, съ трудомъ подымался по темной, сломанной лѣстницѣ, тогда какъ проводникъ его шелъ совершенно свободно, видимо хорошо знакомый съ этимъ домомъ. Онъ открылъ дверь задней комнаты и втащилъ туда за собою Оливера.
Стѣны и потолокъ этой комнаты были почти черные отъ долголѣтней грязи и копоти. Противъ плиты стоялъ большой столъ, на которомъ горила свѣча, стояла бутылка имбирнаго пива, двѣ или три оловянныхъ чашки, хлѣбъ, масло и тарелка. На сковородкѣ, стоящей на плитѣ, жарились сосиски; подлѣ плиты у сковородки стоялъ старый еврей; отталкивающее лицо котораго было слегка закрыто нависшими красновато-рыжими волосами. Одѣтъ онъ былъ въ сѣромъ, фланелевомъ халатѣ съ открытой впереди грудью; вниманіе его было, повидимому, раздѣлено между сковородкой и вѣшалкой, на которой висѣло множество шелковыхъ носовыхъ платковъ. Нѣсколько постелей, состоявшихъ изъ грубыхъ соломенниковъ, лежали другъ подлѣ друга на полу. Кругомъ стола сидѣли четыре или пять мальчишекъ, не старше Доджера; они курили глиняныя трубки и пили водку съ важностью, присущею подросткамъ. Всѣ они столпились вокругъ своего товарища, когда тотъ шепнулъ что то на ухо еврею, а затѣмъ всѣ повернулись и съ улыбкой смотрѣли на Оливера. То же самое сдѣлалъ и еврей.
— Это онъ самый, Феджинъ, — сказалъ Джекъ Доукинсъ, — мой другъ Оливеръ Твистъ.
Еврей засмѣялся и, отвѣсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, выразивъ надежду, что онъ будетъ имѣть честь ближе познакомиться съ нимъ. Тогда молодые джентльмены, съ трубками окружили его, крѣпко пожимая ему руки, особенно ту, которая держала маленькій узелокъ. Одинъ молодой джентльменъ позаботился о томъ, чтобы повѣсить его шапку, другой очень обязательно засунулъ руки въ его карманы, говоря, что хочетъ самъ все вынуть изъ нихъ, чтобы онъ уже не безпокоился объ этомъ, когда будетъ ложиться спать, потому что очень усталъ. Не знаю, какъ далеко зашли бы эти любезности, не прогуляйся вилка еврея по головамъ и плечамъ этихъ крайне обязательныхъ юношей.
