Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА
— Кто похож на иностранца, тот и в японском платье будет похож! Короче говоря, как ты, Наоми!
Наоми, горделиво вскинув голову, радостно рассмеялась;
— Да, я похожа на полукровку!
— Кумагай-кун, — сказал Хамада (так он называл Матяна, видимо стесняясь меня и нервничая), — ты, кажется, еще не знаком с Кавай-саном?
— Нет, в лицо-то я его знаю и часто видел, но… — И Матян, названный «Кумагаем», по-прежнему стоя за стулом Наоми, бросил на меня недружелюбный взгляд.
— Разрешите представиться: Масатаро Кумагай. Прошу любить и жаловать…
— Его полное имя Масатаро, а уменьшительное — Матян. — Наоми, подняв голову, взглянула на Кумагая.
— Ну же, Матян, представься как следует!
— Нет, нельзя, если я буду много болтать, обнаружатся мои недостатки… Подробности прошу узнать от Наоми-сан, она расскажет…
— Ах, какой нехороший!.. Откуда же мне знать подробности?»
Раздался общий смех.
Мне было неприятно находиться в компании этих людей, но, видя хорошее настроение Наоми, я вынужден был смеяться.
— Хамада-кун, Кумагай-кун, присаживайтесь, — сказал я.
— Дзёдзи-сан, я хочу пить, — сказала Наоми. — Закажите какой-нибудь напиток! Хама-сан, что вы хотите? Лимонад?
— Мне все равно…
— А ты, Матян?
— Если вы меня угощаете, я предпочел бы виски с содовой.
— Фу! Терпеть не могу пьяниц. От них пахнет спиртным.
— Ничего. Некоторым женщинам это нравится.
— Например, Обезьяне?
— Что ж делать, если нет никого другого!
Наоми расхохоталась, раскачиваясь всем телом, ничуть не стесняясь окружающих.
— Дзёдзи-сан, позовите боя… Один стакан виски с содовой и три стакана лимонада!.. Впрочем, подождите, подождите! Не надо лимонада, лучше фруктовый коктейль.
— Фруктовый коктейль?
Я был удивлен, откуда Наоми знает этот напиток, о котором я даже не слыхал.
Но ведь коктейль — это, кажется, такое, вино?
— Ничего подобного. Дзёдзи-сан не знает. Хама-тян, Матян, послушайте! До чего же он темный, этот человек!
Говоря «этот человек», Наоми слегка ударила меня по плечу указательным пальцем.
— Поэтому с ним так скучно! Он такой неуклюжий, что давеча поскользнулся и чуть-чуть не упал.
— Это оттого, что пол скользкий, — сказал Хамада, как бы оправдывая меня. — В первый раз со всяким может случиться… А когда привыкнешь, так прямо прирастаешь к дощатому полу…
— А я как же? Я ведь тоже еще не привыкла к дощатому полу!
— Вы — другое дело. Наоми-сан храбрая, у вас прямо талант быстро сближаться с людьми.
— Да и у вас, Хамада-сан, тоже есть такой же талант!
— У меня?!
— Да, сумели же вы мигом подружиться с Кирако Харуно. Как ты считаешь, Матян?
— Верно, верно, — пробормотал Кумагай и, выпятив нижнюю челюсть, закивал в знак согласия. — Хамада, ты ухаживаешь за Кирако?
— Не болтай глупостей. Ничего подобного!
— А все-таки Хама-сан покраснел, значит, что-то есть. Послушайте, Хама-сан, позовите сюда Кирако! Ну, позовите! Познакомьте меня с ней!
— Опять вы смеетесь надо мной? У вас злой язык, не знаю, что и сказать…
— Да нет же, вовсе не смеюсь, позовите! Будет веселее!
— Не позвать ли и мне свою обезьяну?
— Отлично, отлично! — сказала Наоми, оглянувшись на Кумагая, — Обезьяну тоже позови, Матян! Будем все вместе!
— Хорошо, но только танцы уже начались. Сперва потанцуем…
— Хоть ты и противный, но ничего не поделаешь, идем.
— Молчи, молчи, сама только-только научилась…
— Дзёдзи-сан, я пойду танцевать, а вы смотрите. Потом я буду танцевать с вами.
Наверное, у меня было странное и печальное выражение лица, когда Наоми встала и, взявшись за руки с Кумагаем, смешалась со вновь ожившим потоком.
— Седьмым номером, кажется, фокстрот? — сказал Хамада, оставшись со мною вдвоем и не зная, по-видимому, о чем говорить.
Он достал из кармана программу, посмотрел ее и, неловко поднявшись, пробормотал.
— Простите, я вас оставлю. Я пригласил на этот танец Кирако-сан.
— Пожалуйста, не стесняйтесь!
Я должен был уныло следить за танцующими, в одиночестве сидя за столиком, на котором стояли стакан виски с содовой и три стакана фруктового коктейля, — бой принес их, когда я уже остался один. Вообще-то мне вовсе не хотелось танцевать. Я хотел только посмотреть, как танцует Наоми, поэтому для меня так было даже лучше. Поэтому, облегченно переведя дух, я жадно следил глазами за Наоми, мелькавшей в толпе танцующих.
«Она изумительно танцует!.. Нет, она не осрамится… Значит, она действительно способная девочка!»
Когда она плавно кружилась на кончиках пальцев в своих прелестных маленьких дзори и белых таби, ее длинные нарядные рукава развевались. При каждом шаге легко, как бабочка, взлетала верхняя пола ее кимоно. Белоснежные пальчики, уцепившиеся за плечо Кумагая тем жестом, каким гейши держат плектр для игры на кото тяжелый сверкающий пояс, плотно охватывающий талию, лицо, то анфас, то в профиль, открытая сзади шея, похожая на стебель цветка, — все выделяло ее из этой толпы… — в самом деле, национальный японский наряд тоже может поспорить с любым другим! Больше того, если раньше в душе я тревожился, что она одета чересчур ярко, то здесь — может быть, оттого, что остальные женщины, начиная с той, в розовом, тоже были одеты экстравагантно, — наряд Наоми вовсе не казался вульгарным.
Когда танец кончился, она вернулась к столу и сейчас же придвинула к себе стакан с фруктовым коктейлем:
— Уф, жара!.. Ну как, Дзёдзи-сан, видели, как я танцую?
— Да, конечно! Просто невозможно подумать, что это в первый раз!..
— Угу. А теперь уанстеп я буду танцевать с вами, хорошо?… Уанстеп — легкий танец.
— Где же остальные, Хамада-кун и Кумагай-кун?
— Сейчас придут вместе с Кирако и Обезьяной. Надо заказать еще два фруктовых коктейля!
— Послушай, эта в розовом, кажется, танцевала с европейцем?
— Да… Ну и смех… — Наоми поднесла стакан к пересохшим губам и быстро осушила его. — С этим европейцем она вовсе даже и не знакома Он неожиданно подошел к ней и пригласил ее танцевать. Это же оскорбительно! Разве можно приглашать, не представившись? Ясно, он принял ее за проститутку!
— Почему же она не отказалась?
— Потому-то я и говорю — смех, да и только!.. Раз он иностранец, эта Обезьяна не решилась ему отказать! Настоящая дура! Прямо срам…
— Да, но почему ты так грубо выражаешься? Кругом люди…
— Ерунда! Я знаю, что говорю. Этой женщине полезно все высказать откровенно, иначе она и нас поставит в неудобное положение. Матян сам смущен и собирается ее отругать!
— Но, может быть, лучше мужчина сделает ей замечание…
— Постойте, идет Хама-сан вместе с Кирако… Когда подходит леди, надо вставать…
— Позвольте представить, — сказал Хамада, останавливаясь перед нами, как солдат по стойке «смирно». — Госпожа Кирако Харуно…
Обычно в таких случаях я всегда сразу спрашиваю себя: хуже или лучше Наоми данная женщина? Я всегда считал Наоми образцом красоты. Кирако, с грациозными манерами и мягкой улыбкой в уголках рта, была года на два старше Наоми. Маленькая, живая, она выглядела такой же юной, как Наоми, а ее роскошный наряд, пожалуй, даже затмевал кимоно Наоми.
— Очень приятно!.. — скромно произнесла она, грациозно поклонилась, потупив свои большие, умные, лучистые глаза. Недаром она была актрисой, в ее манерах была та мягкость, которой не хватало Наоми, во всех своих речах и поступках часто переходившей границы живости и становившейся грубой. Наоми недоставало мягкости, ее речь звучала резко, вульгарно. Одним словом, по сравнению с Кирако Наоми казалась диким зверьком, а Кирако проявляла изысканность в каждом своем слове и жесте. Она производила впечатление драгоценного произведения искусства, тонкого и глубокого. Когда, сев за стол, она взяла стакан, я увидел ее руки от ладони до кончиков пальцев. Они были так изящны и тонки, что, казалось, сгибались под тяжестью повисших на них рукавов. Сколько я ни вглядывался и ни сравнивал их лица, гладкость кожи и нежность цвета, я все-таки не мог решить, кто из них лучше. Наоми походила на Мэри Пикфорд, на «yankee girl», а Кирако — на француженку или итальянку, красавицу, полную неуловимого изящества и благородства! Это были два цветка, но Наоми выросла в поле, а Кирако — в комнате. Ее маленький нос на круглом лице был так прекрасен и так нежен, что казался прозрачным. Можно было подумать, что его выточили руки какого-то совершенного мастера. Но лучше всего были ее зубы — ровная нитка жемчуга, блестевшая между алыми, как арбуз, губами.
Я чувствовал себя побежденным, но Наоми была тоже побеждена. После того как появилась Кирако, она утратила обычную самоуверенность, внезапно смолкла, и все общество пришло в уныние. Но Наоми не желала признать свое поражение, к ней скоро вернулось веселое настроение: в самом деле, она же сама просила позвать Кирако!
