Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.
Часто случается, что блаженный, желая уничтожить соперника, или выместить досаду, или выставить себя более в выгодном свете, или, наконец, для каких-нибудь других видов, роняет другого блаженного во мнении его предмета. Он взводит на него какую-нибудь небылицу или обнаруживает истину, которую тот скрывает. Это на языке блаженных называется подгадить. Блаженный,
528
которому подгажено, замечая перемену в предмете, часто не догадывается о причине. Тогда он принимает на себя вид отчаянного и так, ни с того ни с сего, при каждой встрече твердит пепиньерке:
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись? и т. п.,
а когда догадается, то ударяет себя кулаком в лоб и говорит с досадой: «Кто бы это подгадил мне?» И не узнав кто, начинает сам подгаживать всякому сплошь да рядом.
Так оканчивается любовь – и, посмотришь, через недельку затевается новая и с той и с другой стороны. Я знал блаженных, которые так проворно любили, что, перелюбив всех раза по два, возвращались по порядку к первым любвям в третий раз. Впрочем, есть блаженные, отличающиеся своим постоянством: те равнодушно смотрят на перемены, как дьяк, в приказах поседелый, и не тревожатся, что предмет их перескакивает из сердца в сердце.
Между тем тайна пепиньерки отправляется далее. Подруга ее, через час после того, встречается с своею избранною подругою и шепчет: «Лиза, Лиза!» или «Annette, Annette!» – и делает известный знак. «Тайна?» – «Тайна! Только, ради Бога, никому на свете, никому, никому…» Тут опять следует известная формула клятвы, а потом и тайна. «Такая-то несчастлива!» – «В самом деле?» Шепот. «Каково это!» И так далее секрет переходит к третьей, перебывает, как ходячая монета, у всех в кармане, потом передается в сдачу, тоже при размене важной тайны, и блаженному. И вот через две недели ее знают все пепиньерки и блаженные.
Пепиньерка, чередуясь с другими, выезжает или с начальницами, или с родными в гости, летом за город. Те, которые остаются, провожают ее почти со слезами, повторяя: «Счастливая, счастливая!» Потом не смыкают глаз, ожидая ее хоть до утра. А та, приехав и несмотря на усталость, не забудет рассказать ни одного обстоятельства из виденного и слышанного. Слушательницы вскакивают с постелей, опять-таки в чем есть, сбираются около приехавшей, и начинается – с одной стороны бесчисленные вопросы, с другой – безостановочный рассказ. «Счастливая! ах, счастливая!» – повторяют со вздохом затворницы.
529
Такова жизнь милой пленницы, пока наконец перед ней не падут затворы и тяжелая дверь не захлопнется за ней навсегда. Но долго, всю жизнь может быть, хранит она драгоценное воспоминание о неприступной обители. Пройдут годы – помчит ли ее великолепная карета с гербами мимо знакомых дверей, – она поспешно опустит стекло, высунется из окна и, забыв вооружиться лорнетом, прямо, просто, по-прежнему устремит глаза на завешенные окна. Былое зашевелится в ее памяти, и она с улыбкою скажет: «Там, в первый раз…»
– Что в первый раз? – вдруг спросит дремлющий подле муж.
– Это тайна пепиньерки! – ответит она и прошепчет со вздохом чье-то имя.
– Что, что? какой Иван Алекс…….
Но экипаж уже умчал ее, ветер унес вздох, стук колес заглушил последние слова.
Пойдет ли она скромно, пешком, под ношей горя, – остановится против угрю‹мого зда›ния,3 вспомнит Катю, Лизу, Надинь, бла‹женных›, тайны, улыбнется сквозь слезы и при‹молвит›: «Там я была счастливее!»
И плешивый, сгорбившийся бл‹аженный›, обрыскав свет, воротится к невским берегам. Проснувшись в одно утро, он скажет: «Сегодня пятница! пойти было…» И пойдет, и притащится кое-как, взглянет на колоннаду и задумается с улыбкой. «Хорошо бывало там, – прошепчет он, – помню, о, помню! каково-то теперь? Только кто ж бы это мне так подгадил тогда!» Кряхтя и охая, взойдет он на ступени. Ба! да тут другой швейцар! «Не знаешь ли ты, брат, у себя ли инспектриса Марья Николаевна?» – «Да она не инспектриса, а начальница!» – «Ба! А тут ли еще такие-то пепиньерки?» – с трепетом спросит он. Задумается швейцар. «Не знаю-с, позвольте справиться… Да их уж двадцать лет как нет в заведении!» – ответит он потом. Поникнет печально головою экс-блаженный, подобно тому монаху, который, прослушав неприметно тысячу лет пение райской птички, воротился домой и не узнал своего монастыря. «Бог знает, – скажет блаженный, – как примет меня новая начальница: она, бывши и инспектрисой, частенько, бывало, выгоняла вон!» – махнет рукой и побредет
530
прочь, прошептав: «Пепиньерки, пепиньерки! где-то они, мои голубушки!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жаль, что условия типа не позволяют мне начертать себе на память вещественного образа милого существа, называемого пепиньеркой. А сердце так и рвется, рука так и просится изобразить незабвенный лик. Не дерзнуть ли, презрев все условия и преграды? Нет! нет! это тайна блаженного; ее знают только пепиньерки, а прочим
Я не скажу, я не открою,В чем тайна вечная моя!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что скажут, прочтя всё это, пепиньерки?
Что скажут блаженные? а?
Я знаю.
– Каково это! – скажут пепиньерки, – какого он об нас мнения! О противный!
– Подгадил! сильно подгадил! – примолвят блаженные.
531
1 Пусть будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает (фр.)
2 гримаску, маленькую ужимку (фр.)
3Здесь и далее копия повреждена; пропуски в тексте восполняются по смыслу.
[Балакин А. Ю., Гродецкая А. Г.] Примечания к тексту «Пепиньерка» // Гончаров И. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. СПб.: «Наука», 1997. Т. 1. С. 811-820.
ПЕПИНЬЕРКА
(С. 514)
Автограф неизвестен.
Впервые опубликовано: РЛ. 1997. №3. С. 121-131.
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по писарской копии из архива А. В. Никитенко (ИРЛИ, ф. 205, № 19570) с частично сохранившимся посвящением: «Посвящается пепиньеркам» (далее три слова стерты), датой: «Декабрь 1842 года», подписью: «Старый блаженный» (далее одно слово зачеркнуто) и немногочисленными карандашными пометами неизвестной рукой в тексте и на полях; верхний край первого листа рукописи обрезан.
Датируется на основании пометы в копии.
Об авторстве Гончарова свидетельствует его письмо к Е. В. Толстой от 8 сентября 1855 г., в котором он, в частности, говорил: «Вы недавно спрашивали меня о “Пепиньерке”1 – вот она. Я с трудом отрыл ее в куче старых моих рукописей. Посмотрите, как она побледнела и выцвела – точь-в-точь как и в моей памяти. Теперь я больше люблю классных дам, и то не настоящих, а будущих. Едва ли Вы прочтете две первые страницы. Когда минует надобность, возвратите мне рукопись…».2
П. Н. Сакулин, публикуя впервые письма Гончарова к Е. В. Толстой и не будучи знаком с текстом «Пепиньерки», высказал предположение, что ее сюжет связан с увлечением писателя В. Л. Лукьяновой, «красивой смольнянкой», которая до начала 1850-х гг. была гувернанткой в доме сестры писателя А. А. Кирмаловой, позднее – классной дамой в Николаевском институте. «Гончаров вел с нею переписку и в Петербурге часто виделся с ней; ее портрет в бархатной раме стоял у него на столе» (см.:
811
ГМ. 1913. № 11. С. 51).3 Иную версию выдвинул Н. Г. Евстратов: опираясь на данные переписки Майковых начала 1840-х гг., он связал содержание утраченного произведения Гончарова с его посещениями Екатерининского института и предположил, что «Пепиньерка» могла быть той самой «комедией», о чтении которой в институте В. Ап. Солоницын сообщал Ап. Майкову в письме от начала марта 1843 г.4 «Скучно, брат, мы проводим время, – признавался он в этом письме, – праздник не в праздник; дорожка в институт почти заглохла, изредка зайдешь туда, да хоть бы и не ходить. Недавно мы еще были там втроем: Иван Александрович, Валерушка и я. Первый читал свою комедию, в которой очень недурно изображены все наши институтские плутни. Надо сказать, что себя он не пощадил более всех, но, как кажется, комедией остались недовольны, натурально, с женской стороны… Эгоизм их потерпел поражение, особенно главы-то… Маленькие губки надулись, Челаева5 стонала, а впрочем, есть надежда, что все это кончится скоро как нельзя лучше. Характер нынешних заседаний наших вообще есть раздор» (ИРЛИ, № 17370, л. 17).
Возможно, об этом публичном чтении в институте, вызвавшем «недовольство» слушательниц, Гончаров писал Ап. Майкову 2 марта 1843 г.: «Напрасно Вы думаете, что я влюблен: фи! нисколько! Валериан даже нарочно водил меня в институт развивать во мне чувства, а я там всем и нагруби».
Текст «Пепиньерки» не подтверждает версии Евстратова, за исключением того, что очередной гончаровский «этюд», как и «‹Хорошо или дурно жить на свете?›», действительно связан с Екатерининским институтом. Даже принимая во внимание нерешительность и колебании начинающего автора, трудно предположить, что произведение, написанное в декабре 1842 г., читалось в «жилище ангелов» только два-три месяца спустя. Несмотря на общий игривый тон «Пепиньерки» и присутствие в ней живых диалогов и ряда бесспорно сценичных,
