Акутагава Рюноскэ - Новеллы
Тому, кто хочет писать, стыдиться себя — преступно. В душе, где гнездится такой стыд, никогда не пробьется росток творчества.
О том жеМногоножка. Попробуй походить на ногах.
Бабочка. Ха, попробуй полетать на крыльях.
О том жеВозвышенность духа писателя помещается у него в затылке. Сам он видеть ее не может. Если же попытается увидеть во что бы то ни стало, то лишь сломает шею.
О том жеВсе таланты с давних пор вешали шляпу на гвоздь в стене так высоко, что нам, простым смертным, не достать. Конечно, не потому, что нет подставки.
О том жеВедь такие подставки валяются в лавке любого старьевщика.
О том жеКаждому писателю свойственно чувство чести столяра. Ничего позорного в этом нет. Каждому столяру свойственно чувство чести писателя.
О том жеМало того, каждый писатель в известном смысле держит лавку. Я не продаю своих произведений? Это когда нет покупателей. Или когда можно не продавать.
О том жеНе без оснований можно считать, что счастье актеров и певцов в том, что произведения их искусства не сохраняются.
ЗащитаЗащищать себя труднее, чем защищать других. Кто сомневается, пусть посмотрит на адвокатов.
ЖенщинаЗдравый ум приказывает: «Не приближайся к женщинам».
Но здоровый инстинкт приказывает совсем обратное: «Не избегай женщин».
ПриродаПричина нашей любви к природе — по крайней мере, одна из причин, — это то, что природа не ревнует и не обманывает, как мы, люди.
СудьбаСудьба неизбежнее, чем случайность. «Судьба заключена в характере», — эти слова родились отнюдь не зря.
ИскусствоСамое трудное искусство — это всю жизнь оставаться свободным. Только словом «свободный» не надо бездумно щеголять.
Свободный мыслительСлабость свободного мыслителя состоит в том, что он свободно мыслит. Он не может сражаться яростно, как фанатик.
ТолстойКогда прочтешь «Биографию Толстого» Бирюкова, то ясно, что «Моя исповедь» и «В чем моя вера» — ложь. Но никто не страдал так, как страдал Толстой, рассказавший эту ложь. Его ложь сочится алой кровью больше, чем правда иных.
СтриндбергОн знал все. Но он не открывал беззастенчиво все, что знал. Беззастенчиво все… Нет, он, как и мы, был немного расчетлив.
О том жеСтриндберг в «Легендах» рассказывает, что он пробовал, мучительна ли смерть. Но такую пробу нельзя сделать, играя. Он один из тех, кто «хотел умереть, но не мог».
Некий идеалистОн сам нисколько не сомневался в том, что он реалист. Однако, думая так, он в конечном счете был идеалистом.
ЛюбовьЛюбовь — это половое чувство, выраженное поэтически. По крайней мере, не выраженное поэтически половое чувство не заслуживает названия любви.
СамоубийствоЕдинственное общее для всех людей чувство — страх смерти. Не случайно нравственно самоубийство не одобряется.
СмертьМайнлендер очень правильно описывает{532} очарование смерти. В самом деле, если по какому-нибудь случаю мы почувствуем очарование смерти, не легко уйти из ее круга. Больше того, думая о смерти, мы как будто описываем вокруг нее круги.
СудьбаНаследственность, окружение, случайность — вот три вещи, управляющие нашей судьбой. Кто радуется, пусть радуется. Но судить других — самонадеянно.
НасмешникиКто насмехается над другими, сам боится насмешек других.
Человеческое, слишком человеческоеЧеловеческое, слишком человеческое — большей частью нечто животное.
Некий талантОн был уверен, что может стать негодяем, но не идиотом. Но прошли годы, он не стал негодяем, а стал идиотом.
ГрекиО греки, поставившие над Юпитером бога мести! Вы знали всё и вся.
О том жеНо это в то же время показывает, как медленен наш прогресс, прогресс людей.
Священное писаниеМудрость одного лучше мудрости народа. Если бы только она была проще…
Некий сатанистОн был поэт-сатанист{533}. Но, разумеется, в реальной жизни он только раз на горьком опыте убедился, что значит выйти из зоны безопасности.
ГордостьБольше всего мы гордимся тем, чего у нас нет. Например, Т. владел немецким, но на столе у него всегда лежали только английские книги.
ИдолНикто не возражает против низвержения идолов. Вместе с тем никто не возражает и против того, чтобы его самого сделали идолом.
О том жеНо превратить кого бы то ни было в настоящего идола никто не может. Разве что судьба.
По-человеческиОсобенность людей состоит в том, что мы совершаем ошибки, которых боги не делают.
НаказаниеНет более мучительного наказания, чем не быть наказанным. Но поручатся ли боги, что ты останешься ненаказанным, это другой вопрос.
ЯУ меня нет совести. У меня есть только нервы.
О том жеЯ был равнодушен к деньгам. Конечно, потому, что на еду их хватало.
НародИ Шекспир, и Гете, и Ли Тай-бо, и Тикамацу Мондзаэмон погибнут{534}. Но искусство оставит семена в народе. В 1923 году я написал: «Пусть драгоценность разобьется, черепица уцелеет»{535}. В этом своем убеждении я и поныне ничуть не поколебался.
О том жеСлушайте удары молота. Доколе существует этот ритм, искусство не погибнет. (Первый день первого года Сёва{536}.)
О том жеКонечно, я потерпел неудачу. Но то, что создало меня, создаст кого-нибудь другого. Гибель одного дерева частное явление. Пока существует великая земля, хранящая бесчисленные семена в своем лоне.
1923–1926
Из заметок «Тёкодо»
Перевод Н. Фельдман
ГенералВ моем рассказе «Генерал» власти вычеркнули ряд строк. Однако, по сообщениям газет, живущие в нужде инвалиды войны ходят по улицам Токио с плакатами вроде таких: «Мы обмануты командирами, мы — подножка для их превосходительств», «Нам жестоко лгут, призывая не вспоминать старое» и т. п. Вычеркнуть самих инвалидов как таковых властям не под силу.
Кроме того, власти, не думая о будущем, запретили произведения, призывающие не хранить [верность императорской армии]. [Верность], как и любовь, не может зиждиться на лжи. Ложь — это вчерашняя правда, нечто вроде клановых кредиток{537}, ныне не имеющих хождения. Власти, навязывая ложь, призывают хранить верность. Это все равно что, всучивая клановую кредитку, требовать взамен нее монету.
Как наивны власти.
Искусство выше всегоВершина принципа «искусство выше всего» — творчество Флобера. По его собственным словам, «бог является во всем им созданном, но человеку он свой образ не являет. Отношение художника к своему творчеству должно быть таким же». Вот почему в «Мадам Бовари» хоть и разворачивается микрокосм, но наших чувств он не затрагивает.
Принцип «искусство выше всего», — по крайней мере, в литературном творчестве — этот принцип, несомненно, вызывает лишь зевоту.
Ничего не отбрасыватьНекто скверно одетый носил хорошую шляпу. Многие считали, что ему лучше обойтись без такой шляпы… Но дело в том, что, за исключением шляпы, он не носил ничего хорошего. И вид у него был обшарпанный.
У одного рассказы сентиментальны, у другого драмы интеллектуальны, это то же самое, что случай со шляпой. Если хороша только шляпа, то вместо того, чтобы обходиться без нее, лучше постараться надеть хорошие брюки, пиджак и пальто. Сентиментальным писателям следует не подавлять чувства, а стремиться вдохнуть жизнь в интеллект.
Это не только вопрос искусства, это вопрос самой жизни. Я не слыхал, чтобы монах, который только и делает, что подавляет в себе пять чувств, стал великим монахом. Великим монахом становится тот, кто, подавляя пять чувств, загорается другой страстью. Ведь даже Унсё{538}, услыхав об оскоплении монахов, вразумляет учеников: «Мужское начало должно полностью выявляться».
Все, что в нас имеется, надо развивать до предела. Это единственный данный нам путь к тому, чтоб достигнуть совершенства и стать буддою.
Исторические рассказыПоскольку рассказ исторический, то и обычаи и чувства людей изображаемой эпохи обычно более или менее правдивы. Но хорошо иметь произведения, где главной темой была бы какая-нибудь одна особенность эпохи, — например, моральная особенность. Так, в период Хэйан представления об отношениях мужчины и женщины сильно отличались от теперешних. Пусть бы писатель описал это объективно, так, будто сам был другом Идзуми Сикибу{539}. Подобный исторический рассказ по контрасту с современностью, естественно, вызывал бы у нас множество мыслей. Такова Изабелла у Мериме. Таков пират у Франса{540}.
