Край льда - Кюсаку Юмэно
«Я украл казенные деньги и сбежал, — признался он. — Завтра вечером поднимется большая шумиха. Ха-ха! Не знаю, сколько дней пути до Иланя, но, если поможешь, я дам тебе треть, то есть пятьдесят тысяч иен. Ну как, недурно? Не бойся, не обману».
Продолжая целиться в меня, он раскрыл левой рукой рюкзак, разорвал газетную обертку и вытащил огромную пачку банкнот. Держа во рту бумажку в двадцать иен, он принялся считать.
«Тут триста двадцать иен, держи, это на текущие расходы. Все по-честному, никаких фальшивок», — сказал он, протягивая деньги. Желая усыпить его бдительность, я сделал вид, что согласен, и тогда он добавил: «Вот видишь, стоило выпить — и мы поняли друг друга. Только не вздумай валять дурака, иначе...»
Я покорно взвалил рюкзак на спину и, пытаясь побороть неловкость и страх, молча побрел по травянистой равнине. Похоже, Хосигуро хорошо был знаком с местностью...
Через некоторое время солнце село, и я увидел молодой месяц, который вскоре скрылся за облаками. Тогда господин интендант велел мне зажечь карманный фонарик. В его свете я был виден как на ладони, и о побеге не могло быть и речи. Рюкзак сделался невыносимо тяжелым, к тому же я изрядно продрог и уже не сомневался, что буду убит, как только доберемся до Иланя.
Я не представлял, где мы находимся, но вскоре увидел на другом берегу Сунгари зарево людских жилищ и, обернувшись, спросил у Хосигуро (погруженный в свои мысли, тот брел, опустив голову), где мы заночуем. Господин интендант ответил, что в каком-нибудь из китайских домов, однако на том плоскогорье не было построек.
Мы прошли еще один ли. Из-за поклажи и лишнего веса я совсем выбился из сил и, остановившись, отчаянно крикнул: «Больше не могу, давайте остановимся здесь!» «Ты прав, заночуем в поле. В домах небезопасно!» — устало и доброжелательно ответил он. Дрожа от холода, я снял рюкзак и тут заметил покосившуюся хибару — до нее было метров двести. Я предложил Хосигуро отправиться туда, и он согласился. При ближайшем рассмотрении грубая дощатая постройка метра в два шириной оказалась будкой сторожа на переправе. Сквозь дырявые стены поблескивали в свете звезд воды Сунгари.
«Зайди внутрь!» — приказал господин интендант и фонариком осветил мне путь. Затем, не выпуская пистолета из рук, он помочился, зайдя за будку.
Сердце мое выпрыгивало из груди. Я сделал, как он хотел, потом бросил рюкзак на пол, положил на него включенный фонарик, пулей вылетел прочь и успел пробежать метров двадцать по высокой траве, прежде чем Хосигуро спохватился. «Тонаси! Стой! Ты где?» — донес до меня ветер. Обернувшись, я увидел человека в пиджаке, который целился в меня из пистолета, и снова рванул вперед. Где-то над моим плечом просвистели громкие выстрелы. Шляпа свалилась. Не помня себя от страха, я пополз по траве, благодаря чему выжил. Третий выстрел раздался довольно далеко, но оглянувшись, через некоторое время, я увидел черную фигуру — она преследовала меня практически по пятам.
Слева несла свои бледные воды Сунгари, справа раскинулось бескрайнее холмистое плоскогорье, а между ними пронзали воздух оглушительные выстрелы. Вскоре я заметил уходящую влево тропинку и побежал по ней вверх. Выстрелы стихли. В течение получаса я шел, разгребая высокую траву руками. Я жутко устал и все еще задыхался. Не выдержав, я рухнул на землю, но пронизывающий холод заставил меня вскочить. Голодный и сонный, я брел неведомо куда.
Настало утро, а в полдень я вышел на какую-то широкую дорогу и вскоре оказался в китайской деревне. Объясняться пришлось по-русски и жестами. Меня накормили гаоляном и уложили на соломе в сарае. Я проспал почти сутки, а когда наконец проснулся, отблагодарил хозяев монеткой и стал твердить: «Харбин! Харбин!» Старый китаец, кажется, понял меня и, опираясь на костыли, вывел через широкую равнину на шоссе. Кивая, он указал на запад. Та ли это дорога, по которой мы ехали позавчера, я не знал, да и в направлении не был уверен... К сожалению, повозок долгое время не было, и я до вечера шел пешком, пока наконец меня не подобрала одна телега. Ночью мы мчались во весь опор. Глаза слипались, я потерял счет деревням, которые мы проезжали, и только дивился, как далеко меня забросило. И лишь сегодня, увидев яркие огни Харбина, я немного успокоился. Вот все деньги — шестнадцать банкнот по двадцать иен, они были в кармане штанов. Я очень устал, пожалуйста, разрешите мне поспать.
Договорив, Тонаси вновь откинулся в кресле и, отмахнувшись от предложенной мною сигареты, задремал. Несчастный так устал, что сам на себя не был похож... В бессильном отчаянии он вернулся, чтобы сдаться страшной военной полиции. Думаю, среди собравшихся я охотнее прочих верил Тонаси. Нет, лучше сказать, что я от всего сердца сочувствовал ему...
Когда допрос завершился, я тут же помчался на первый этаж и налил себе крепкого горячего чая. Предельно откровенные показания переводчика разгромили в пух и прах мои наивные умозаключения.
Вскоре военная полиция взялась за дело. Стоило стражам порядка услышать рассказ Тонаси, как лица их засияли. Поисковая комиссия заседала уже несколько дней, а они, так обрадовавшись, будто схватили удачу за хвост, принялись кивать и обмениваться взглядами.
Поручик, ожидавший с нетерпением, когда Тонаси допьет чай, обратился ко мне и вызвал автомобиль, словно дело было чрезвычайной срочности. Затем он стал тормошить Тонаси, который опять уснул.
— Эй! Переводчик Тонаси. Подъем! Пока тебя не станут наказывать. Конечно, ты получишь свое, но позже. А сейчас надо осмотреть место преступления. Понял?
Сотрясаемый офицером, Тонаси вяло кивнул, будто разбуженный ребенок. Подали автомобиль, присутствующие поднялись. Кажется, полицейские все делали синхронно: каждый из них открыл выдвижной ящик, достал документы и канцелярские принадлежности. Видимо, работа поисковой комиссии подходила к концу.
— Эй, дежурный! Сюда можешь больше не приходить, но еще два-три дня ты останешься приписанным к поисковой комиссии. Ефрейтор оповестит тебя, когда она будет распущена, — сказал мне поручик.
— Слушаюсь! Еще два-три дня буду приписан, ефрейтор оповестит! — оттарабанил я.
— Ха-ха-ха! — На лице фельдфебеля появилась редкая улыбка. — А
