Любовь Овсянникова - Вершинные люди
Не высыпалась, конечно. Мечтала выспаться и думала о том, что никогда не захочу иметь детей.
Но молоко — это было утро…
А в дневные мои обязанности входила доставка кирпича к возводимым стенам. Нужно его здесь было как можно больше, равномерно нагроможденного кучками по периметру дома. Занятие носильщика кирпичей, будучи совершенно не по мне, давалось с трудом, ведь приходилось курсировать от ворот, где хранился основной запас, через весь двор и дальше кругами вдоль стен. После работы папа возвращался домой, наскоро ужинал и шел на строительную площадку, чтобы из этих кирпичей возводить стены дальше. Ну на сколько рядов я могла наносить того кирпича, учитывая, что нужен был и облицовочный белый и красный, который шел на внутреннюю часть? Пусть на один-два ряда, пусть даже на три. Все равно этого было мало, и приходилось еще и еще подносить его непосредственно в процессе папиной работы. К тому же вечером я забирала из ясель или садика Свету и между доставкой кирпича нянчилась с нею.
Короче, папе моих заготовок не хватало, он злился и ругался. Ему приходилось бросать кельму и становиться носильщиком самому, а потом продолжать основное дело.
Вот в течение дня я и старалась — любым способом, в несколько заходов, с перерывами и отдыхом — обеспечить хороший задел, даже мечтала удивить папу и так много наносить к месту его работы кирпичей, чтобы он похвалил меня. Но ни разу я этого не добилась. Хоть и руки были ободраны, и царапины болели и пекли при мытье, но с той частью своих обязанностей я справлялась не вполне удовлетворительно.
Мама приходила с работы позже и сражу же хваталась за стряпню — без холодильников и газа, имея один только примусок, ей нелегко приходилось каждодневно кормить семью, а ведь надо было и молоко ребенку вскипятить, и первое сготовить и на второе расстараться.
Так что мои дни протекали в трудах, а вечера — в неимоверных трудах.
Уставала я от такой жизни неимоверно, завидовала девчонкам, которые могли вечером, по прохладе, погулять на стадионе, поиграть в волейбол, побегать или, надев чистые платья, пройтись по селу и поговорить друг с другом. Для меня это оставалось несбыточной мечтой, и жаловаться было некому. Может, поэтому я плохо изучила свое село и мало имела подруг — не было у меня на это времени.
Тем не менее Люба Сулима меня навещала, иногда даже помогала носить кирпич, иногда жаловалась на своего отца или выслушивала мои рассказы о прочитанных книгах.
Но вот случилась неприятность. О ней я напишу в книге о маме{10}, тут же только скажу, что на мою маму внезапно набросилась с топором наша соседка, больная шизофренией женщина, и маме чудом удалось спастись. Это было ужасное происшествие. Мама, конечно, заявила о нем в сельсовет, но там дела решались медленно, и пока что все оставалось без изменений. Никто эту сумасшедшую не изолировал, так она и жила у нас под боком со своим бредом и топором, представляя для нас нешуточную опасность. Я боялась за маму, когда она оставалась без защиты. И я представляю, как мама тревожилась за меня, на целые дни оставляя одну дома.
Вот об этом я в тот день и рассказала Любе.
— Давно это было? — спросила она.
— Нет, позавчера, — ответила я. — А что?
— Не знаю. Думаю, что больные быстро забывают свои поступки. Но раз это было позавчера, то она, конечно, помнит, — рассуждала Люба.
— И что из этого?
— А вот что: давай проучим ее, припугнем, а? Она поймет, за что получает трепку, и притихнет.
— Как? Она может не испугаться. Она же не понимает, что правда, а что выдумка — сама мелет черте что. Вот и наших угроз не поймет.
— Что, например, она мелет?
— Будто к ней на вертолете прилетает Хрущев, а я у нее всю картошку вырыла.
— Да? — удивилась моя подружка. — Ну ничего, поймет, не такая она придурковатая, как прикидывается.
И я согласилась на Любин план, так велико было мое желание добиться гарантий нашей общей с мамой безопасности, ведь на папу соседка бы не стала набрасываться, я думаю.
Мы с Любой набрали в руки по несколько яиц. Люба, правда, просила тухлые, чтобы зловонные были до невозможности. Но таких не нашлось и пришлось взять свежие — прямо с гнезд. Затем подошли к нашей меже с этой соседкой и начали там шуметь и что-то выкрикивать, короче, добиваться, чтобы она подошла к нам. Когда она приблизилась на достаточное расстояние, мы разбили по одному яйцу и бросили ей в лицо, а сами отбежали. Как мы и хотели, она погналась следом, и в ее руках был тот же самый топор, что и на днях. Мы не испугались, ибо знали, что это играет нам на руку, и опять бросили ей в лицо разбитые яйца. Так повторяли несколько раз, пока сами не заскочили в наш новый дом, где по периметру высота стен достигала окон. Оконные лутки вставлены не были, только стояли наготове. А вот дверь уже была встроена в стену. Сумасшедшая заскочила за нами, чего только и надо было — мы тут же перепрыгнули через стены, выбравшись наружу, подбежали к двери, закрыли ее и подперли, чтобы изнутри нельзя было открыть.
— Ведьма, теперь ты попалась! — шипели мы, продолжая забрасывать сумасшедшую бабу яйцами.
Преодолеть стены она не могла, равно как и найти что-то, чтобы подставить под ноги, там было что называется шаром покати — уж об этом-то мы с Любой позаботились заранее. Что она хрипела в ответ, я не помню.
— Сейчас мы тебя здесь прибьем, и нам ничего не будет — ты же сама сюда прибежала, да еще с топором. Все поймут, что ты первая напала на нас.
Мы еще что-то говорили, давая ей понять, что она получает по заслугам за свою выходку против моей мамы.
— За свою маму я убью тебя, вот смотри! — орала я, войдя в раж, и уже бросала в нее не яйца, которые давно закончились, а кирпичные обломки.
Люба была права. Эта женщина оказалась вполне вменяемой, во всяком случае она поняла, за что получает взбучку и что получит и впредь, если будет набрасываться на людей.
— Я порубаю вам стены, — попыталась она угрожать.
— Ага, давай! Ты же сумасшедшая, ты же на всех с топором бросаешься! Вот нам и поверят, что мы защищались. Люба, бросай камни побольше, и целься в ее дурную башку! — орали мы друг дружке и что-то бросали, чтобы убедительнее выглядеть.
Наконец она остановилась и начала просить не убивать ее.
— А ты что позавчера сделала? Ты что сделала, гадина, все равно за это убью тебя! — ярилась я, и, наверное, в тот момент убила бы, если бы не Люба, которая то и дело прыскала смехом. Я боялась, что она вообще расхохочется и испортит всю затею. Но она удержалась, зато и мне позволила прийти в себя. — Обещай при свидетелях, что забудешь о нашем существовании!
— На черта вы мне нужны! — соседка попыталась лечь животом на стену и перекатиться наружу. Но живот оказывался слишком для этого низко, да и мы не давали ей выбраться, отталкивая длинными рейками назад.
— Обещай не трогать своих соседей! — еще более зычно кричала Люба. — Иначе живой отсюда не выйдешь! Я тоже сумасшедшая, мне море по колено!
Глядя на нее, можно было поверить этим словам — ее глаза горели, волосы растрепались, лицо раскраснелось, и вся она была заряжена неутомимым азартом, словно молния электричеством. Наверное, я тоже выглядела устрашающе.
— Я больше не буду драться, — присмирелым голосом пообещала наша соседка.
— Точно? Клянись здоровьем!
— Не буду, — повторила она. — Клянусь своим здоровьем.
— Кричи об этом громче, мерзкая гадина! — потребовала я.
Баба выпучила и без того булькатые{11} глаза, надулась и заорала:
— Я больше не буду бросаться с топором на соседей!
— Нет, это не годится. Выходит, что с топором не будешь, а с булыжником как? Повторяй заново!
— Я больше не буду бросаться на сосе-едей!
— Ладно, живи, — сказала я. — Но если ты подойдешь ближе, чем на метр к нашей меже, то я найду, как тебя прикончить. Запомни. И чтобы до вечера духу твоего тут не было.
И мы с Любой просто ушли, пошли на ставок купаться. Все равно я боялась оставаться дома, пока эта ведьма не успокоится. Вернулась я под вечер, уже со Светой, приведя ее из садика. Папа с дядей Ваней возился с установкой оконных луток.
— Почему дверь была подперта? — спросил он.
Пришлось мне рассказать историю с соседкой, мол, у той опять был приступ агрессии, и я вынуждена была обороняться.
— Это ты хорошо придумала, — похвалил меня дядя Ваня. — Заманить ее сюда и закрыть, пока убежишь подальше. Молодец!
— Оно само так получилось.
И я почти не врала, просто опустила то, что была с Любой и что мы сами спровоцировали опасную женщину на нападение и немного побили ее камнями, чтобы проучить. Мне повезло, что при этом присутствовал дядя Ваня, который был депутатом местного совета. Скоро он поставил вопрос о больной соседке в официальном порядке, и ее изолировали от людей.
4. Юность — в стихах
Я хорошо помню нашу первую встречу с Раей Иващенко, подругой своей юности. Собственно, это была не встреча — мы просто впервые увиделись, разминувшись на пустынной улице села.
