Френсис Фицджеральд - Великий Гэтсби
– Послушайте, старина, – наклоняясь ко мне, сказал Гэтсби, – вы на меня не рассердились утром, в машине?
Я увидел знакомую уже улыбку, но на этот раз я на нее не поддался.
– Не люблю загадок, – ответил я. – Почему вы не можете просто и откровенно сказать, что вам от меня нужно? Зачем было впутывать мисс Бейкер?
– Да нет, какие же загадки, – запротестовал он. – Во-первых, мисс Бейкер – спортсменка высокого класса, она бы ни за что не согласилась, если бы тут было что не так.
Он вдруг взглянул на часы, сорвался с места и опрометью выбежал вон, оставив меня в обществе мистера Вулфшима.
– У него разговор по телефону, – сказал мистер Вулфшим, проводив его глазами. – Замечательный человек, а? И красавец, и джентльмен с головы до ног.
– Да.
– Он ведь окончил Оксворт.
– Умгм!
– Он окончил Оксвортский университет в Англии. Вы знаете, что такое Оксвортский университет?
– Кое-что слышал.
– Один из самых знаменитых университетов в мире.
– А вы давно знаете Гэтсби? – спросил я.
– Несколько лет, – сказал он горделиво. – Имел удовольствие познакомиться сразу после войны. Стоило побеседовать с ним какой-нибудь час, и мне уже было ясно, что передо мной человек отменного воспитания. «Вот, – сказал я себе. – Такого человека приятно пригласить к себе в дом, познакомить со своей матерью и сестрой». – Он помолчал. – Я вижу, вы смотрите на мои запонки.
Я и не думал на них смотреть, но после этих слов посмотрел. Запонки были сделаны из кусочков слоновой кости неправильной, но чем-то очень знакомой формы.
– Настоящие человеческие зубы, – с готовностью сообщил он. – Отборные экземпляры.
– В самом деле! – Я присмотрелся поближе. – Оригинальная выдумка.
– Н-да. – Он одернул рукава пиджака. – Н-да. Гэтсби очень щепетилен насчет женщин. На жену друга он даже не взглянет.
Как только объект этого интуитивного доверия вернулся к нашему столику, мистер Вулфшим залпом проглотил кофе и встал.
– Благодарю за приятную компанию, – сказал он. – А теперь побегу, чтобы не злоупотреблять вашим гостеприимством, молодые люди.
– Куда вы, Мейер, посидите, – сказал Гэтсби не слишком настойчиво.
Мистер Вулфшим простер руку, вроде как бы для благословения.
– Вы очень любезны, но мы люди разных поколений, – торжественно изрек он. – У вас свои разговоры – о спорте, о барышнях, о… – Новый взмах руки заменил недостающее существительное. – А мне уж за пятьдесят, и я не хочу больше стеснять вас своим обществом.
Когда он прощался, а потом шел к выходу, его трагический нос слегка подрагивал. Я подумал: уж не обидел ли я его неосторожным словом?
– На него иногда находит сентиментальность, – сказал Гэтсби. – А вообще он в Нью-Йорке фигура – свой человек на Бродвее.
– Кто он, актер?
– Нет.
– Зубной врач?
– Мейер Вулфшим? Нет, он игрок. – Гэтсби на миг запнулся, потом хладнокровно добавил: – Это он устроил ту штуку с «Уорлд Сириз» в тысяча девятьсот девятнадцатом году.
Я остолбенел. Я помнил, конечно, аферу с бейсбольными соревнованиями «Уорлд Сириз», но никогда особенно не задумывался об этом, а уж если думал, то как о чем-то само собой разумеющемся, последнем и неизбежном звене какой-то цепи событий. У меня не укладывалось в мыслях, что один человек способен сыграть на доверии пятидесяти миллионов с прямолинейностью грабителя, взламывающего сейф.
– Как он мог сделать такую вещь? – спросил я.
– Использовал случай, вот и все.
– А почему его не посадили?
– Не могли ничего доказать, старина. Мейера Вулфшима голыми руками не возьмешь.
Я настоял на том, чтобы оплатить счет. Принимая сдачу от официанта, я вдруг заметил в другом конце переполненного зала Тома Бьюкенена.
– Мне надо подойти поздороваться со знакомым, – сказал я. – Пойдемте со мной, это одна минута.
Том, завидев нас, вскочил и сделал несколько шагов навстречу.
– Где ты пропадаешь? – воскликнул он. – Хоть бы по телефону позвонил, Дэзи просто в ярости.
– Мистер Гэтсби – мистер Бьюкенен.
Они подали друг другу руки, и у Гэтсби вдруг сделался натянутый, непривычно смущенный вид.
– Как ты вообще живешь? – допытывался Том. – И что тебя занесло в такую даль?
– Мы здесь завтракали с мистером Гэтсби.
Я оглянулся, но мистера Гэтсби и след простыл.
– Как-то раз, в октябре девятьсот семнадцатого года… (рассказывала мне несколько часов спустя Джордан Бейкер, сидя отменно прямо на стуле с прямою спинкой в саду-ресторане при отеле «Плаза»)… я шла по луисвиллской улице, то и дело сходя с тротуара на газон. Мне больше нравилось шагать по газону, потому что на мне были английские туфли с резиновыми шипами на подошве, которые вдавливались в мягкий грунт. На мне была также новая клетчатая юбка в складку, ветер раздувал ее, и каждый раз, когда это случалось, красно-бело-синие флаги на фасадах вытягивались торчком и неодобрительно цокали.
Самый большой флаг и самый широкий газон были у дома, где жила Дэзи Фэй. Ей тогда было восемнадцать, на два года больше, чем мне, и ни одна девушка во всем Луисвилле не пользовалась таким успехом. Она носила белые платья, у нее был свой маленький белый двухместный автомобиль, и целый день в ее доме звонил телефон, и молодые офицеры из Кэмп-Тэйлор взволнованно домогались чести провести с нею вечер: «Ну хоть бы один часок!»
В тот день, подходя к ее дому, я увидела, что белый автомобиль стоит у обочины, и в нем сидит Дэзи с незнакомым мне лейтенантом. Они были настолько поглощены друг другом, что она меня заметила, только когда я была уже в трех шагах.
– А, Джордан! – неожиданно окликнула она. – Будь добра, подойди сюда на минутку.
Мне крайне польстило, что я могла ей понадобиться, – из всех старших подруг она всегда была для меня самой привлекательной. Она спросила, не в Красный ли Крест я иду, щипать корпию. Я сказала, что да. Так, может быть, я передам, чтобы сегодня ее там не ждали?
Она говорила, а офицер смотрел на нее особенным взглядом – всякая девушка мечтает, что когда-нибудь на нее будут так смотреть. Мне это показалось очень романтичным, оттого и запомнилось надолго. Звали офицера Джей Гэтсби, и с тех пор я его четыре года в глаза не видела – так что, когда мы встретились на Лонг-Айленде, мне и в голову не пришло, что это тот самый Гэтсби.
Дело было в девятьсот семнадцатом. А на следующий год и у меня уже завелись поклонники, а кроме того, я стала участвовать в спортивных состязаниях, и мы с Дэзи виделись довольно редко. Она развлекалась в другой компании, постарше, если вообще развлекалась. Ходили о ней какие-то фантастические слухи – будто зимой мать однажды застигла ее, когда она укладывала чемодан, чтобы ехать в Нью-Йорк прощаться с каким-то военным, отправлявшимся за океан. Конечно, ее не пустили, но после этого она несколько недель не разговаривала ни с кем в доме. И больше она никогда не флиртовала с военными, ограничивая свой круг теми молодыми людьми, которые из-за близорукости или плоскостопия были непригодны для службы в армии.
К осени она снова стала прежней Дэзи, веселой и жизнерадостной. Сразу после перемирия состоялся ее первый бал, и в феврале все заговорили о ее помолвке с одним приезжим из Нового Орлеана. А в июне она вышла замуж за Тома Бьюкенена из Чикаго, и свадьба была отпразднована с размахом и помпой, каких не помнит Луисвилл. Жених прибыл с сотней гостей в четырех отдельных вагонах, снял целый этаж в отеле «Мюльбах» и накануне свадьбы преподнес невесте жемчужное колье стоимостью в триста пятьдесят тысяч долларов.
Я была подружкой невесты. За полчаса до свадебного обеда я вошла к ней в комнату и вижу – она лежит на постели в своем затканном цветами платье, хороша, как июньский вечер – и пьяна как сапожник. В одной руке у нее бутылка сотерна, а в другой какое-то письмо.
– Поз-поздравь меня, – бормочет. – Напилась первый раз в жизни, и до чего ж, ах до чего ж хорошо!
– Дэзи, что случилось?
Сказать по правде, я испугалась: мне никогда не приходилось видеть девушку в таком состоянии.
– Вот, п-пожалуйста. – Она порылась в корзинке для мусора, стоявшей тут же на постели, и вытащила оттуда жемчужное колье. – Отнеси это вниз и отдай, кому следует. И скажи, что Дэзи пер-редумала. Так и скажи им всем: «Дэзи пер-редумала».
И в слезы – плачет, просто рыдает. Я бросилась вон из комнаты, разыскала горничную ее матери, мы заперли дверь и втолкнули Дэзи в ванну с холодной водой. Она ни за что не хотела выпустить из рук письмо. Так и сидела с ним в ванне, сжав его в мокрый комок, и только тогда позволила мне положить его в мыльницу, когда увидела, что оно расползается хлопьями, точно снег.
Но ни одного слова она больше не вымолвила. Мы дали ей понюхать нашатырного спирту, положили лед на голову, а потом снова натянули на нее платье, и когда полчаса спустя она вместе со мною спустилась вниз, жемчужное колье красовалось у нее на шее, и инцидент был исчерпан. А назавтра, в пять часов дня, она, не моргнув глазом, обвенчалась с Томом Бьюкененом и уехала в свадебное путешествие по южным морям.