Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира
— А те ребята, которые пойдут на «Квакершу» с мистером Данном?
— Именно о них и речь. Они считают, что группа полностью укомплектована, и уже приобрели билеты в одном ряду.
Теперь Бэзил все понял. Поймав его взгляд, доктор Бейкон торопливо продолжил:
— Впрочем, могу предложить другое. Естественно, вам потребуется собрать группу, чтобы поделить на всех стоимость поездки учителя. Не позднее пяти часов найдите хотя бы двоих желающих и сообщите мне их фамилии. Я отправлю с вами мистера Руни.
— Спасибо, — выдавил Бэзил.
Доктор Бейкон помедлил. Под многолетней коростой цинизма шевельнулось желание разобраться в столь необычном деле и выяснить причину всеобщей нелюбви к этому пареньку. Похоже, и ученики, и учителя были настроены к нему крайне враждебно; притом что доктору Бейкону не впервой было улаживать всевозможные школьные коллизии, он ни разу не смог — ни самостоятельно, ни с помощью доверенных старшеклассников — докопаться до их причины. Скорее всего, причина в таких случаях была не одна; скорее всего, дело упиралось в какие-то неуловимые грани личности. Но не зря же Бэзил поначалу произвел на него весьма и весьма благоприятное впечатление.
Он вздохнул. Иногда такие конфликты рассасывались сами собой. Он не любил идти напролом.
— Надо постараться, чтобы в следующем месяце вам домой был отправлен более приемлемый отчет об успеваемости, Бэзил.
— Да, сэр.
Бэзил сломя голову помчался вниз по лестнице, в рекреацию. Была среда; почти все ученики отправились в городок Истчестер, куда Бэзилу путь был заказан: он до сих пор находился под домашним арестом. Обведя взглядом тех, кто слонялся у рояля и бильярдных столов, он понял, что найти компанию будет трудно. Не секрет, что в школе его считали последним человеком.
Началось это почти сразу. Через неделю с небольшим после приезда его окружили младшие мальчишки — возможно, кем-то науськанные — и начали обзываться: «Пузырь». На следующей неделе он дважды подрался, и оба раза столпившиеся зеваки яростно и красноречиво поддерживали его противников. Вскоре после этого при входе в столовую, когда он работал локтями в точности как все остальные, Карвер, капитан футбольной команды, развернулся, схватил его за шиворот и, не отпуская, задал ему форменную взбучку. Бэзил как бы невзначай присоединился к компании, собравшейся у рояля, и услышал: «Вали отсюда. Мы тебя не звали».
В полной мере Бэзил осознал свое положение примерно через месяц. Он был просто убит. Как-то раз после нестерпимых оскорблений он убежал к себе в комнату и разревелся. Некоторое время он держался особняком, но и это не помогло. Его начали шпынять за то, что он жмется по углам: дескать, замышляет грязные делишки. Совершенно подавленный, Бэзил стал недоуменно смотреться в зеркало, пытаясь разгадать подоплеку такой ненависти: может, у него какой-то не такой взгляд или кривая улыбка?
Теперь он понимал, что с самого начала повел себя неправильно: бахвалился, среди футболистов прослыл трусоватым, тыкал всех подряд носом в их ошибки, на уроках кичился своей — пусть и незаурядной — эрудицией. Но ведь он хотел исправиться и не мог взять в толк, почему ему нет прощения. Наверно, уже слишком поздно. Наверно, на него легло несмываемое клеймо.
Он и впрямь стал козлом отпущения, записным негодяем и, как губка, копил в себе чужую злость и досаду: так в отряде самый боязливый копит в себе страхи других, а другие от этого смелеют. Его не спасало даже то бесспорное обстоятельство, что от прежней самоуверенности, с которой он прибыл в Сент-Реджис, не осталось и следа. Теперь его задирали даже те, кто пару месяцев назад не посмел бы и рта раскрыть.
Все свои надежды он возлагал на поездку в Нью-Йорк, мечтая о передышке от ежедневных издевательств и о кратком погружении в долгожданный романтический мир. Что ни неделя, из-за его проступков мечта откладывалась: например, его постоянно ловили за чтением после отбоя (оно служило бледной заменой все того же отчаянного бегства от реальности), и оттого нетерпеливое ожидание перерастало в жгучий голод. Мысль о том, что и в этот раз он никуда не поедет, была просто невыносима, и он пробежал в уме список тех, кого мог бы позвать себе в компанию. Выбор оказался невелик: Толстый Гаспар, Тредуэй и Багз Браун. Стремительный обход их комнат показал, что все они воспользовались предоставляемой по средам возможностью пойти в Истчестер.
Бэзил раздумывал недолго. До пяти часов оставалось совсем немного времени, и выход был только один: пуститься за ними вдогонку. Нарушение домашнего ареста было для него не внове, хотя последняя попытка закончилась неудачей и новым сроком. У себя в комнате он натянул теплый свитер (пальто слишком явно выдавало бы его намерения), сверху набросил пиджак, а кепку засунул в задний карман. Беззаботно насвистывая, он спустился по лестнице и зашагал по траве в сторону спортивного зала. Остановился, как будто заглядывая в окна — сначала в то, что ближе к дорожке, а потом и в угловое. Затем быстро (но не слишком) переместился к зарослям сирени. Обежал угол, припустил по длинной лужайке, которая не просматривалась из окон, и, раздвинув проволочное ограждение, пробрался на территорию соседней усадьбы. Свобода. На холодном ноябрьском ветру Бэзил надел кепку; до городка было полмили пути.
В Истчестере, фермерском поселении городского типа, располагалась небольшая обувная фабрика. Школяры облюбовали все заведения, рассчитанные на фабричных рабочих: киношку, передвижную закусочную, получившую название «Дог», и Бостонскую кондитерскую. Перво-наперво Бэзил отправился к «Догу» — и тут же встретил одного из кандидатов на поездку. Это был Багз Браун, истеричный малый, у которого случались припадки; однокашники старательно обходили его стороной. Много лет спустя он стал блестящим адвокатом, но тогда, в Сент-Реджисе, слыл типичным придурком, так как причине своей нервной организации днями напролет из давал дикие вопли.
Обычно он водился с мелюзгой, еще не впитавшей предрассудки старших; именно в таком обществе и застал его Бэзил.
— Ву-ии! — заголосил Багз. — Ии-ии-ии! — Поднеся ладонь ко рту и часто-часто хлопая себя по губам, он изобразил нечто вроде «уа-уа-уа». — Ба, Пузырь Ли! Это Пузырь Ли! Пуз-Пуз-Пуз-Пуз-Пузырь Ли!
— Погоди, Багз, — в тревоге сказал Бэзил, опасаясь, как бы тот окончательно не спятил, пока не дал себя уломать. — Слушай, Багз, дело есть. Кончай блажить, Багз, помолчи минуту. Ты готов после обеда в субботу поехать со мной в Нью-Йорк?
— Хи-ии-ии! — завопил Багз, огорчив Бэзила. — Уи-ии-ии!
— Кроме шуток, Багз, ты готов? При желании могли бы поехать вместе.
— Мне к врачу назначено, — сказал Багз, внезапно успокоившись. — Провериться, насколько я чокнутый.
— А в другой день нельзя провериться? — без тени юмора спросил Бэзил.
— Вуии-ии-ии! — вскричал Багз.
— Ладно тогда, — поспешно отступился Бэзил. — Ты Толстого Гаспара, случайно, не видел?
Багз орал благим матом, но Толстого видел кто-то другой: Бэзила направили в Бостонскую кондитерскую.
Это был дешевый, липкий сахарный рай. Запах его, удушающий и тошнотворный, пронизывал всю округу и вызывал у взрослых повышенную потливость ладоней; посетителей он встречал, как нравственный заслон — прямо на пороге. Внутри, под тучей мух, напоминавшей плотное черное кружево, рядком сидели мальчики, поглощая вместо обеда бананы с мороженым под взбитыми сливками, арахис в кленовом сиропе и пломбир с воздушным рисом, шоколадом и орешками. Бэзил нашел Толстого Гаспара в стороне, за столиком.
Для Бэзила он был маловероятным и в то же время самым желательным компаньоном. Его считали неплохим парнем; более того, он был настолько добродушен, что прилично обходился с Бэзилом и на протяжении всей осени не сказал ему худого слова. Бэзил понимал, что он таков по натуре, но все же надеялся, что Толстый просто к нему хорошо относится, как люди из прежней жизни; сейчас ему отчаянно захотелось его уговорить. Но это было из области мечтаний: при появлении Бэзила к нему повернулись каменные лица двух других парней, сидевших за тем же столиком, и надежда стала таять.
— Послушай, Толстый… — начал он, осекся, но тут же выпалил: — Я под арестом, но сбежал, чтобы с тобой переговорить. Доктор Бейкон сказал, что в субботу отпустит меня в Нью-Йорк, если я найду двух попутчиков. Я позвал Багза Брауна, но он не может, вот я и решил позвать тебя.
Он умолк, терзаясь смущением, и стал ждать. Вдруг двое приятелей Толстого разразились оглушительным смехом:
— Багз еще мозгами не трахнулся!
Толстый Гаспар колебался. В субботу он всяко не мог поехать в Нью-Йорк и в других обстоятельствах нашел бы способ отказаться не обидев. Он ничего не имел против Бэзила или кого бы то ни было другого, но у мальчиков способность противостоять общественному мнению развита довольно слабо, и он повелся на презрительный хохот дружков.
