Чингиз Айтматов - Тополек мой в красной косынке
Машина с натугой выбралась на какой-то подъем и покатила вниз, под гору. Закружилась, опрокинулась ночь перед глазами. Руки уже не подчинялись мне. Все больше набирая скорость, полетела машина по дороге вниз. Потом раздался глухой удар, скрежет, фары вспыхнули, и темнота залила мне глаза.
Где-то в глубине сознания кольнула мысль: «Авария!»
Сколько я пролежал так, не помню. Только услышал вдруг голос, словно бы издалека, как через вату в ушах: «Ну-ка, посвети!» Чьи-то руки ощупали мою голову, плечи, грудь. «Живой, пьяный только», — сказал голос. Другой ответил: «Надо дорогу освободить».
— Ну-ка, друг, попробуй немного подвинуться, отгоним машину, — руки легонько толкнули меня в плечо.
Я застонал, с трудом поднял голову. Со лба стекала по лицу кровь. В груди что-то мешало выпрямиться. Человек чиркнул спичкой. Глянул на меня. Потом еще раз чиркнул и снова глянул, будто глазам не верил…
— Ты что же это, друг! Как же это, а? — с огорчением проговорил он в темноте.
— Машина… здорово побита? — спросил я, сплевывая кровь.
— Нет, не очень. Закинуло только поперек дороги.
— Ну, так я уеду сейчас, пустите! — Непослушными, дрожащими руками я попытался выключить зажигание и нажать стартер.
— Погоди! — крепко обхватил меня человек. — Хватит баловаться. Вылезай. Переспишь ночь, а утром видно будет…
Меня вытащили из кабины.
— Отгоняй машину на обочину, Кемель, там разберемся!
Он перекинул мою руку через плечо и потащил меня в темноте куда-то в сторону. Мы шли долго, пока добрались до какого-то двора. Человек помог мне войти в дом. В передней комнате горела керосиновая лампа. Человек посадил меня на табуретку, принялся стаскивать полушубок. И тогда я посмотрел на него. И вспомнил. Это был дорожный мастер Байтемир, тот самый, с которым мы буксировали когда-то машину на перевале. Стыдно стало, и все-таки я обрадовался, хотел было извиниться, поблагодарить его, но в это время грохот упавших на пол поленьев заставил меня обернуться. Я глянул и медленно, с усилием привстал с места, будто на плечи мне свалилось что-то непомерно тяжелое. В дверях возле рассыпанных дров стояла Асель. Она стояла неестественно прямая и как неживая смотрела на меня.
— Что это? — тихо прошептала она.
Я чуть было не крикнул «Асель!», но ее отчужденный, неподпускающий взгляд не дал проронить ни слова. Сгорая от позора, я опустил голову. В комнате на мгновение стало до жути тихо. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не Байтемир. Он как ни в чем не бывало опять усадил меня на место.
— Ничего, Асель, — спокойно сказал он. — Разбился немного шофер, отлежится… Ты бы лучше йод нам дала.
— Йод? — голос ее потеплел, встревожился. — Йод соседи брали… Я сейчас! — спохватилась она и выбежала из дверей.
Я сидел, не двигаясь, прикусив губу. Хмель точно вышибло из головы, протрезвел в мгновение ока. Только кровь с шумом колотилась в висках.
— Обмывать надо сначала, — сказал Байтемир, разглядывая ссадины на моем лбу. Он взял ведро и вышел. Из соседней комнаты выглянул босоногий мальчик лет пяти в одной рубашонке. Он смотрел на меня большими любопытными глазами. Я сразу узнал его. Не пойму как, но узнал, сердце мое узнало.
— Самат! — сдавленным голосом прошептал я и потянулся к сыну.
В это время Байтемир появился в дверях, и я почему-то испугался. Он, кажется, услышал, как я назвал сына по имени. Стало очень неловко, будто поймали меня, как вора. Чтобы загладить смущение, я вдруг спросил, прикрывая рукой ссадину над глазом:
— Это ваш сын? — Ну зачем мне надо было так спрашивать? До сих пор не могу простить себе.
— Мой! — по-хозяйски уверенно ответил Байтемир. Поставил ведро на пол, поднял Самата на руки. — Мой, конечно, собственный, так ведь, Самат? — приговаривал он, целуя мальчонку и щекоча его шею усами. В голосе и поведении Байтемира не было ни тени фальши. — Ты почему не спишь? Ух ты, мой жеребенок, все тебе надо знать, ну-ка, беги в постель!
— А мама где? — спросил Самат.
— Сейчас придет. Вот она. Ты иди, сынок.
Асель вбежала, молча окинула нас быстрым, настороженным взглядом, подала Байтемиру пузырек с йодом и увела сынишку спать.
Байтемир намочил полотенце, вытер кровь с моего лица.
— Терпи! — пошутил он, прижигая ссадины, и строго сказал: — Прижечь бы тебя за такое дело покрепче, да ладно, гость ты у нас… Ну вот и порядок, заживет. Асель, нам бы чайку.
— Сейчас.
Байтемир постелил на кошму ватное одеяло, положил подушку.
— Пересаживайся сюда, отдохни немного, — сказал он.
— Ничего, спасибо! — пробормотал я.
— Садись, садись, будь как у себя дома, — настаивал Байтемир.
Я делал все, как во сне. Сердце будто кто-то зажал в груди. Все во мне напряглось в тревоге и ожидании. Эх, зачем только родила меня мать на свет!
Асель вышла и, стараясь не смотреть на нас, взяла самовар, унесла во двор.
— Я сейчас помогу тебе, Асель, — сказал вслед Байтемир. Он пошел было за ней, но Самат снова прибежал. Он совсем не собирался спать.
— Ты что, Самат? — добродушно покачал головой Байтемир.
— Дядя, а ты прямо из кино вышел? — серьезно спросил меня сын, подбегая поближе.
Я смекнул, в чем дело, а Байтемир расхохотался.
— Ах ты, несмышленыш мой! — смеялся Байтемир, опустившись возле малыша на корточки. — Уморил… Мы ездим на рудник кино смотреть, — обернулся он ко мне. — Ну и он с нами…
— Да, я из кино вышел! — поддержал я общее веселье.
Но Самат нахмурился.
— Неправда! — заявил он.
— Почему же неправда?
— А где сабля, которой ты сражался?
— Оставил дома…
— А ты мне покажешь? Завтра покажешь?
— Покажу. Ну-ка, иди сюда. Как тебя звать, Самат, да?
— Самат. А тебя как, дядя?
— Меня… — я умолк. — Меня дядя Ильяс, — с трудом выдавил я.
— Ты иди, Самат, ложись, поздно уж! — вмешался Байтемир.
— Папа, можно я немножко побуду! — попросил Самат.
— Ну ладно! — согласился Байтемир. — А мы сейчас чай принесем.
Самат подошел ко мне. Я погладил его руку: он был похож на меня, очень похож. Даже руки были такие же, и смеялся он так же, как я.
— Ты кем будешь, когда вырастешь? — спросил я, чтобы как-то завязать разговор с сыном.
— Шофером.
— Любишь ездить на машине?
— Очень-очень… Только меня никто не берет, когда я поднимаю руку…
— А я покатаю тебя завтра. Хочешь?
— Хочу. Я тебе альчики[7] дам свои! — Он побежал в комнату за альчиками.
За окном выбивались из самоварной трубы языки пламени. Асель и Байтемир о чем-то разговаривали.
Самат принес альчики в мешочке из шкуры архара[8].
— Выбирай, дядя! — рассыпал он передо мною свое разноцветное, крашеное хозяйство.
Я хотел взять один альчик на память, но не посмел. Дверь распахнулась, и вошел Байтемир с кипящим самоваром в руках. Вслед за ним появилась Асель. Она принялась заваривать чай, а Байтемир поставил на кошму круглый столик на низеньких ножках, накрыл скатертью. Мы с Саматом собрали альчики, положили их обратно в мешочек.
— Богатство свое показывал, ох, и хвастунишка ты! — ласково потрепал Байтемир за ухо Самата.
Через минуту мы все уже сидели за самоваром. Я и Асель делали вид, будто никогда не знали друг друга. Мы старались быть спокойными и, наверно, поэтому больше молчали. Самат, примостившись на коленях Байтемира, льнул к нему, вертел головой:
— У-ух, всегда у тебя усы колются, папа! — и сам же лез, подставлял под усы щеки.
Нелегко мне было сидеть рядом с сыном, не смея его так назвать и слушая, как он называет отцом другого человека. Нелегко знать, что Асель, моя любимая Асель, вот тут рядом, а я не имею права прямо взглянуть ей в глаза. Как она очутилась здесь? Полюбила и вышла замуж? Что я мог узнать, если она даже не подавала вида, будто знает меня, словно я был совершенно чужим, незнакомым человеком? Неужели она так возненавидела меня? А Байтемир? Разве он не догадывается, кто я на самом деле? Разве он не заметил нашего сходства с Саматом? Почему он даже не вспомнил о встрече на перевале, когда мы буксировали машину? Или вправду забыл?
Еще тяжелей стало, когда легли спать. Постелили мне тут же на кошме. Я лежал, отвернувшись к стене, лампа была чуть пригашена, Асель убирала посуду.
— Асель! — тихо позвал ее Байтемир через раскрытую дверь смежной комнаты.
Асель подошла.
— Ты бы постирала.
Она взяла мою клетчатую рубашку, которая была вся в крови, и принялась стирать. Но тут же прекратила стирку. Слышу, прошла к Байтемиру.
— А воду из радиатора слили? — тихо спросила она. — Вдруг мороз прихватит…
— Слили, Кемель слил! — так же тихо ответил Байтемир. — Машина почти в целости… Утром поможем…
