Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи
«По правде сказать, невелико вам нынче веселье, дворянам. Очень уж оплошали вы», — деланно соболезнует рассказчику, приехавшему «кончать» со своим родным гнездом Чемезовом, местный воротила Осип Дерунов. Грустная история распродажи Чемезова, где, по словам дворового человека Лукьяныча, «куда ни плюнь, все на пусто попадешь», позволила автору во всей красе, в обилии бытовых и психологических подробностей развернуть ту «любостяжательную драму», которой он стал «очевидцем и участником». Драма эта разворачивается в очерках «Столп», «Кандидат в столпы», «Опять в дороге». Рассказчик — лицо, в данном случае, страдательное — надевает здесь личину «разини», «слюнтяя», «дурака» — из тех самых, кого «облапошивают». Он своими боками постигает «жестокие, неумолимые нравы» этой «загадочной, запутанной среды», где закон борьбы за существование доведен до форм «поразительной простоты».
В названных очерках проходит ставшая сразу же классической галерея «столпов» стяжательства, «сноровистых и хищных людей», поедающих ближнего, озабоченных одним: как бы урвать, облапошить, объегорить, пустить по миру… Исследуются все их нехитрые и в то же время до крайности хитрые приемы обмана и надувательства, когда «несовершеннолетнего выдадут- за совершеннолетнего, каторжника за столпа, глухонемого за витию, явного прелюбодея за ревнителя семейных добродетелей». Низменная борьба и столь же низменная ненависть сотрясают основы общества, ведут жизнь, по мнению Салтыкова, к полному опустошению и нравственной выморочности.
Наивно думать, будто это ощущение трагической безысходности навевают на Салтыкова разоренные и вымороченные дворянские гнезда. Ненавидевший крепостничество Салтыков в ряде своих произведений, в том числе и в «Благонамеренных речах», запечатлел историческую обреченность русского дворянства, его антинародную, бесчеловечную суть. В очерке «Отец и сын» дана полная история жизни и гибели крепостника и солдафона, старого генерала Утробина.
Антошка-христопродавец, Антошка-кабатчик, Антошка-прасол, еще в недавнем прошлом — Антон «Стрела», стрелой летавший по базару на побегушках у купцов-толстосумов, а ныне — Антон Валерьянов Стрелов и был тот «homo novus <новый человек>, выброшенный волнами современной русской цивилизации на поверхность житейского моря», который надломил, погубил, проглотил генерала Утробина. И если иметь в виду самый процесс постепенного заглатывания кабатчиком Антошкой Стреловым генерала и экс-губернатора Павла Петровича Утробина, исследованный и воспроизведенный писателем с холодной точностью аналитика, то эта ситуация, с точки зрения Салтыкова, отнюдь не трагическая, а скорее — трагикомическая. Однако, если смотреть не в прошлое, но в будущее, не с точки зрения генерала Утробина, а с точки зрения народной, торжество этого плотоядного homo novus оборачивается, на взгляд Салтыкова, подлинной трагедией. Старое варварство пожирается новым варварством. И выживают на этом ристалище только те, кто принимает новую варварскую веру. Это молодой генерал Петенька Утробин, который мгновенно нашел общий язык с Антоном Стреловым и, подделав векселя на двадцать тысяч рублей, заложил, кабатчику не только остаток земли, но и жизнь своего отца. Это — «березниковская барыня», фарфоровая куколка кузина Машенька, которая вместе со своим мужем «благонамеренным рыбарем» Филофеем Промптовым душит крестьян по всем законам капиталистической эксплуатации, не уступая в алчности и беззастенчивости Стреловым и Деруновым.
Таким образом, не уходящая в небытие патриархальная помещичья Русь, но именно то новое, буржуазное, что шло ей на смену, что властно утверждало себя на путях капиталистических отношений — вторжение «чумазых» во все области русской жизни, — вызывало у Салтыкова острое, щемящее чувство беды.
Вот откуда пронзительное: «Са́ваны, са́ваны, са́ваны… Са́ваны и стоны…» «Жестокие нравы! Загадочный, запутанный мир!» — снова и снова повторяет Салтыков.
Писатель стремится постичь эту загадку, порожденную новым, пореформенным временем, идти вглубь, к характерам, выражающим время, к социальным отношениям, формирующим эти нравы и характеры.
Он пристально вглядывается в новоявленных столпов общества — в Антона Стрелова и Пантелея Егорова, Федора Чурилина по прозвищу Заяц, который пока еще только «кандидат в столпы», и Осипа Иваныча Дерунова, превратившегося уже в «столпа» общегосударственного масштаба, в незыблемую опору существующего порядка вещей, — вглядывается, с тем чтобы найти наконец ответ на вопрос: какова природа этого нового общественного явления, вызванного к жизни эпохой реформ 60-х годов и претендующего на руководящее положение в русском обществе?
Исследуемые Салтыковым характеры как бы списаны с натуры, взяты непосредственно из действительности. Всей своей очерковой манерой, столь типичной для «Благонамеренных речей», строго реалистичной и в портрете, и в описаниях, и в бытовых деталях, и в психологических подробностях, лишенных обычных для Салтыкова элементов гротеска и фантасмагории, писатель подчеркивает жизненную реальность этих фигур, как бы документальность изображения. Он находится в положении первооткрывателя — ему важно пока что рассмотреть и описать этот открытый им жизненный тип, запечатлеть его хотя бы эскизно, но с максимумом достоверных подробностей. В конечном счете и расторопный Заяц, и Антон Стрелов, и Пантелей Егоров, и наиболее полно, глубоко разработанный Салтыковым образ Осипа Дерунова — лишь мало разнящиеся друг от друга ипостаси этого нового социального типа, утвердившегося в русской действительности па переломе 70-х годов, русского буржуа эпохи первоначального накопления, аморального, бескультурного, бесчеловечного хищника, ради денег способного на все.
Первое, что поражает Салтыкова в этом новом герое, — полная и абсолютная безнравственность, не останавливающаяся перед любым мошенничеством и даже преступлением, если оно не «грозит Сибирью» и ведет к обогащению. Обогащение Осипа Дерунова начинается с того, что он «проезжего купца обворовал»; Пантелей Егоров, «из шельмов шельма», местного купца Мосягина «жену соблазнил и вместе будто бы они в ту пору дурманом его опоили и капиталом его завладели»; Антон Стрелов с помощью обмана и поддельных векселей имением генерала Утробина завладел, и т. д.
Писатель демонстрирует удивительный динамизм методов обогащения, их стремительную и наглядную эволюцию, когда «с исчезновением старозаветной обстановки» исчезала и «прежняя загадочность; выжимание гроша втихомолку сменилось наглым вожделением грабежа».
Он показывает, как одновременно с этим менялся и облик воротил. Разительна метаморфоза, случившаяся, например, с Осипом Ивановичем Деруновым.
Фигура эта — крупнейшее достижение писателя в типологии «Благонамеренных речей», наиболее значительное художественное олицетворение зарождающейся пореформенной буржуазии. Деруновский тип, показанный Салтыковым в эволюции и развитии, свидетельствует, что в критике буржуазного предпринимательства писатель не ограничивается морально-психологическим аспектом, но поднимается до социально-исторической критики капитализма. Буржуазный аморализм, с точки зрения Салтыкова, не причина, но следствие капиталистической погони за наживой.
Осип Дерунов в начале своего жизненного пути выступает как деловитый и умный мещанин, оборотистый, но не лишенный приятности хозяин-приобретатель. Отмена крепостного права создала необходимые социально-экономические условия для его возвышения, превратила его в «столпа». Путь наживы и приобретательства, на который он вступил, и определил его нравственность, точнее — безнравственность, полный аморализм. Не безнравственность сделала Дерунова буржуазным хищником, а буржуазное хищничество сделало его безнравственным. Этот вывод чрезвычайно важен для салтыковской критики капитализма. В своем отношении к капитализму Салтыков был не просто морализатором, осуждающим безнравственность буржуазии, но и социологом, выявлявшим истинную взаимосвязь буржуазного, хищнического сознания и принципа частной собственности[496].
Салтыкова волнует и другой аспект: взаимоотношение хищничества и власти. Метаморфозы, превращения Осипа Дерунова показывают, как этот цинический и безнравственный человек, не брезгавший любой «уголовщиной», как-то незаметно, вдруг стал силой общегосударственной, опорой власти, ее «столпом». Он держит «монополь» не только на винокуренные заводы и кабаки, но и на «благонамеренные речи»; он первый охранитель «устоев», «основ», «краеугольных камней». А государственные «устои», «основы» и «краеугольные камни» охраняют его.
«Теперь Дерунов — опора и столп, — резюмирует писатель. — Авторитеты уважает, собственность чтит, насчет семейного союза нимало не сомневается».
