Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

— Но ее отец не имел в виду такого человека, как Боко.

— Да, возможности людской фантазии ограничены.

— Боко отличный малый.

— Ничего подобного. Отличный малый, как бы не так! Назови мне хоть одно достойное дело, совершенное этим Фитлуортом, которое бы заслужило ему уважение и почет.

Я на минуту задумался. Но когда Вустеры задумываются, они обычно что-нибудь да придумают.

— Вы, возможно, не знаете, — сказал я ему, — а ведь он как-то раз дал пинка Эдвину.

Это возымело действие. Челюсть у дяди отвисла, и пальцы на ногах задергались, словно их овеял мимолетный зефир.

— Это правда?

— Спросите Флоренс. Спросите мальчика, который чистит сапоги и ножи.

— Вот это да!

Он посидел немного, погруженный в раздумье. Видно было, что мои слова произвели сильное впечатление.

— Признаюсь, — проговорил он наконец, поднеся бутылку ко рту и осушив ее на целую треть, — твое сообщение побуждает меня взглянуть на этого молодого человека несколько благожелательнее. Да, до некоторой степени, не спорю, я изменил свое отношение к нему. Видишь, в каждом из нас есть добро.

— Тогда, может быть… Он помотал головой.

— Нет, Берти, я не могу согласиться на этот брак. Взгляни с моей точки зрения. Человек живет совсем рядом со мной. Под тем предлогом, что он муж моей воспитанницы, он бы стал постоянно мозолить мне глаза. Выйдешь прогуляться в парк — смотри под ноги, не прячется ли он в траве? Сядет с нами за стол обедать — того гляди что-нибудь выползет из солонки. Никакая нервная система этого не выдержит.

Я понял его.

— Но вы еще не знаете последней новости, дядя Перси. Через месяц Боко уезжает в Голливуд. Представьте себе, Америка находится в трех тысячах миль от нас, а Голливуд — еще за три тысячи миль, на другом краю Америки!

Он выпучил глаза. — Это правда?

— Совершеннейшая.

Он помолчал немного, сосредоточенно считая на пальцах.

— У меня получается: шесть тысяч миль.

— Правильно.

— Шесть тысяч миль, — повторил он, как бы пробуя слова на вкус. — Ну, это совсем другое дело. Ты думаешь, Зенобия его любит?

— Всей душой.

— Странно. Удивительно. И финансовое положение у него действительно такое хорошее, как ты говорил?

— Еще лучше. Издатели кричат от ужаса, как малые дети, когда его агент заглядывает к ним обговорить условия очередного контракта.

— А насчет Голливуда? Ты уверен, что я не запутался в счете? Шесть тысяч миль — это верно?

— Может быть, немного больше.

— Ну, раз так, в таком случае, черт возьми…

Я вижу, железо горячо, и значит, самое время Боко его ковать.

— Сейчас я вам его пришлю, — говорю, — вы с ним переговорите и обсудите начерно условия. Вам никуда не надо идти. Автомобиль — его. Увидите, вы потом будете меня благодарить, когда поймете, какой подарок поднесли двум любящим сердцам весенней радостной порой.

— Тир-лим-пом-пом-пом! — милостиво отозвался мой старый родич, сердечно помахав мне ногой, и еще раз приложился к бутылке.

Я не стал терять ни единого мгновения, а помчался в бальную залу, определил в толпе Боко и направил его к цели, снабдив необходимыми добрыми напутствиями: «Держи хвост пистолетом!» и «Желаю удачи!» После чего привел в действие свой добрый старый «бентли» и укатил домой, радуясь, что благополучно завершил это скользкое дельце.

Первой моей заботой по прибытии на место было сорвать с себя проклятую полицейскую форму. Прокравшись во тьме к речному берегу, я предал ее хладным волнам, которые могли выбросить, а могли не выбросить ее на сушу где-нибудь в другом месте, откуда она, в конечном итоге, вернулась бы к законному владельцу. А затем примчался домой и нырнул под одеяло.

Но усталые вежды сон сомкнул мне не сразу, так как чья-то злодейская рука засунула мне в постель ежа, можно сказать — злого китовраса. Я, естественно, решил, что рука эта Боко Фитлуорта, и хотел было переложить животное на его ложе, однако рассудил, что Боко-то получит заслуженный урок, но каково будет китоврасу? Так что я отнес его в сад и выпустил на траву.

Затем, закончив труд дневных забот, лег и заснул безмятежным сном.

ГЛАВА 27

Когда я проснулся наутро, солнце уже сияло высоко в небе, ну, может быть, не так высоко, но все-таки. Сквозь закрытую дверь из комнаты Боко доносились размеренные звуки, туда-сюда, словно пилили сук, — верный знак, что он еще спит. Меня подмывало растолкать его и справиться, как вчера обошлось дело, но я все-таки воздержался. Он, наверное, поздно вернулся, подумал я, и нуждается в сне, который, я слышал, Дживс называл «природы утомленной оживителем». Я облачился в купальный костюм, накинул халат и двинулся на реку, но едва только вышел за калитку, как появилась Нобби верхом на велосипеде.

Даже самому случайному наблюдателю сразу стало бы очевидно, что она в отличном настроении. Глаза ее сияли, как говорится, подобно двум звездам, и она немедленно издала ликующий вопль, радостнее которого никогда еще не исторгало девичье горло.

— Привет, Берти! Все замечательно, а? Колоссально?

— По-моему, да, — ответил я. — Будем надеяться. Я оставил дядю Перси в размягченном состоянии, и Боко пошел вступить с ним в переговоры. Все должно было сойти благополучно.

— Так ты ничего не знаешь? Разве Боко тебе не рассказал?

— Мы с ним еще не виделись. Наши минуты сна и бодрствования не совпали. Когда он возвратился, я спал, а когда я встал, он еще не проснулся.

— А, понятно. Он пришел под мое окно на рассвете, швырнул в стекло горсть камешков и обо всем мне доложил. Все сошло, как по маслу.

— Да?

— По словам Боко, это был не разговор, а пир любящих сердец. Дядя Перси послал его в бар, он принес еще бутылку шампанского, и они ее распили на двоих, как два морских волка, отпущенные на берег.

— И дядя дал согласие?

— Боко говорит, недвусмысленное. Он так тебе благодарен, Берти, за все, что ты сделал! И я тоже. Хочешь, я тебя поцелую?

— Как тебе будет угодно, — любезно согласился я. Она меня чмокнула и укатила по направлению к дому.

А я пошел своим путем на берег.

Разрезая плечом кристальное лоно вод, я, как вы легко можете себе представить, ликовал. Рассказ Нобби не оставлял сомнений, что счастливых концов хватит теперь на долю всех. Я, правда, упустил спросить, когда она собирается показать Флоренс мое письмо, но, конечно, еще до обеда я буду с честью освобожден от моих брачных обязательств. А что до нее и Боко, то очень может быть, что еще до наступления ночи их соединят священные узы брака. Боко не делал секрета из того обстоятельства, что выправленная брачная лицензия уже давно лежит у него в ящике стола, готовая сделать свое дело, как только выстрелит стартовый пистолет.

Вдобавок ко всему, полицейская форма Чеддера по прозвищу Сыр спокойно плывет по реке в море, и абсолютно не видно, чтобы между ней и Бертрамом существовала хоть какая-то связь. Подозрение, конечно, может закрасться в голову молодому честолюбивому полисмену, так что при следующей встрече со мной он, пожалуй, взглянет волком и даже скрипнет зубом; однако на то, чтобы он мог собрать против меня груз неопровержимых улик, которые приведут меня на скамью подсудимых, а оттуда в узилище под замковым рвом, — ни малейшей надежды.

Словом, я возвратился в дом уверенный, что сегодня у меня самый счастливый день во всем счастливом году.[136] Встреченный упоительными ароматами, истекающими из столовой, я со всех ног бросился к себе и оделся с быстротою молнии. В зоне кормления я застал Боко, занятого восстановлением истраченных сил, и Нобби, сидящую во главе стола и жадно внимающую каждому его слову.

— А-а, Берти, доброе утро, — приветствовал меня Боко. — Ну, раз ты пришел, я лучше буду рассказывать сна чала.

Я слушал его, затаив дыхание. Хотя в общем и целом сюжет был мне известен от Нобби и я знал, как там все кончается, я, не отрываясь, глядел ему в рот.

— А письменного согласия ты от него не получил? — спросил я, когда он договорил.

— Да нет, — признался он. — Как-то в голову не пришло. Но если ты думаешь, что он может дать задний ход, то не беспокойся. Ты даже не представляешь, Берти, какая между нами дружба. Мы обменивались рукопожатиями, хлопали друг дружку по спине. Только что не обнимались. Он теперь во мне души не чает. Скажу тебе для наглядности, что он хотел бы иметь такого сына, как я, его собственные слова.

— Еще бы, когда имеешь такого сына, как Эдвин.

— Берти, не порть настроение, не набрасывай тень на это чудесное утро. Еще он сказал, что желает мне крупного успеха в Голливуде, чтобы я оставался там работать как можно дольше, хоть бы и всю жизнь. Понятно, что он имел в виду. Его, как и других людей, давно огорчают порочные нравы киномира, и он возлагает надежды на то, что мне удастся повысить там общий уровень.