Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
— Увы! — говорил Матье, сидя у постели Марианны и держа ее лихорадочно горевшую руку в своей, — стоило ли бороться, стоило ли побеждать, чтобы теперь нас постигло такое горе, терзали тяжкие муки! И все же мы будем бороться до последнего вздоха, ведь человек завоевывает счастье свое в страданиях и слезах… Будем же надеяться, бороться, побеждать и жить!
Но Марианна утратила все свое мужество, совсем пала духом.
— У меня нет больше сил, я побеждена… Раны, которые наносили мне чужие, легко затягивались. Но эта рана — от моей же крови, во мне самой течет эта кровь… моя собственная кровь душит меня… Все, созданное нами, разрушено. Теперь, на пороге смерти, наша радость, наше здоровье, наша сила — все это оказалось миражем.
И Матье, охваченный мучительным страхом перед грядущей катастрофой, встал и ушел, чтобы в соседней комнате в одиночестве выплакать свое горе, — ему уже чудилось, что Марианна покидает его, что он останется один.
А эта грязная ссора между мельницей и фермой разгорелась из-за тех самых пустошей Лепайера, что врезались в поместье Шантебле. Уже много лет, как исчезла прежняя романтическая, обвитая плющом мельница с ее древним колесом, поросшим мхом. Грегуар, осуществивший наконец идею отца, снес ее, поставил на ее месте большую паровую мельницу, с просторными подсобными помещениями, и соединил ее железнодорожной веткой прямо со станцией Жанвиль. Сам же Грегуар, начавший богатеть с тех пор, как весь хлеб из их округа стали возить на его мельницу, остепенился, располнел и в свои без малого сорок лет сохранил от бесшабашной молодости лишь прежние вспышки гнева, подавлять которые умела только его жена, Тереза, женщина решительная и добрая. Раз двадцать он собирался порвать со своим тестем, мельником Лепайером, который не смирился даже в семьдесят дет. Хотя старику и не удалось воспрепятствовать постройке новой паровой мельницы, хотя никто не слушал его предсказаний о неизбежном крахе, он продолжал злобствовать и на все лады поносил процветающее предприятие зятя, досадуя, что оказался не прав. Карта его снова была бита: не только Шантебле с его неслыханными урожаями опровергло его утверждения, что старая негодница земля не в состоянии больше родить, но теперь и мельница, которую он презирал, как ни на что не пригодную развалюху, и та возродилась: на ее месте поднялся гигант, ставший в руках Грегуара источником огромного богатства. А самое нелепое, что старик, как назло, продолжал жить, словно бы лишь для того, чтобы присутствовать при собственном своем поражении, хотя он упорно не желал признавать себя побежденным. Ему оставалась единственная радость — слово, которое дал ему Грегуар и пока еще не нарушил: не уступать ферме принадлежавший ему клин земли. Он даже добился от зятя обещания, что эту полосу никчемной земли не будут возделывать. Вид этих бесплодных пустошей, уныло врезавшихся в цветущие нивы Фроманов, утешал мельника в его лютой злобе, ибо они одни еще спорили с окружающим изобильем. Частенько Лепайер, гордо выпрямив костлявую спину, прогуливался 110 своим владениям, словно старый король, повелитель бурьяна и камней, наслаждавшийся их убожеством. К тому же он искал любого предлога, чтобы затеять ссору. И вот однажды он обнаружил, что владельцы фермы посмели распахать кусок его пустоши… Этого оказалось достаточно. Он раздул инцидент до таких размеров, что долголетнему счастью и миру Фроманов грозила теперь гибель.
Грегуар, человек вспыльчивый, в делах отличался упрямством и никогда не отступал от своих прав. Когда тесть сообщил ему, что владельцы фермы имели наглость распахать около трех гектаров принадлежащих ему пустошей и если не положить этому конец, вероятно, намерены и дальше продолжать свои захватнические действия, — Грегуар незамедлительно пожелал сам заняться расследованием дела, ибо не мог допустить, чтобы его ущемляли подобным образом. К несчастью, установить точно границы владений не удалось. Таким образом, владельцы фермы имели все основания утверждать, что ошибка произошла случайно или что они вообще не вышли за пределы своих владений. Но Лепайер яростно настаивал на своем, уточнял, собственноручно начертил палкой линию границы между обоими владениями, клялся, что отмерил их с точностью до десяти сантиметров. Дело приняло плохой оборот, — после объяснения между братьями Грегуар вышел из себя, наговорил Жерве грубостей, порвал с ним все отношения и возбудил дело. Жерве не замедлил ответить угрозой на угрозу и заявил, что впредь не пошлет на мельницу ни единого зернышка. Разрыв деловых отношений оказался тяжелым ударом для Грегуара, так как именно Шантебле, в основном поставлявшее зерно для помола, способствовало процветанию мельницы.
С той поры положение дел все ухудшалось, всякое примирение стало невозможным, тем более что Амбруаз, которому было поручено найти почву для соглашения, погорячился и только окончательно восстановил друг против друга обе стороны. Братоубийственная война разгоралась все с большей силой, — теперь в ней уже участвовали три брата. Не означало ли это конец всему? Не погубит ли семью этот дух разрушения и неистовства, не рухнет ли она под вихрем безумия и ненависти после стольких лет разумной, слаженной жизни, полной любви и преданности?
Разумеется, Матье пытался вмешаться. Но с первых же слов понял, что, если он потерпит неудачу, если его отцовский авторитет будет поколеблен, тогда уже дело ничем не поправить. И он выжидал удобного момента, отнюдь не отказавшись от борьбы. Однако эта затянувшаяся распря все сильнее тревожила его. Ведь делу всей его жизни — маленькому народу, порожденному им, маленькому царству, созданному им под благодатными лучами солнца, отныне грозила гибель.
Созидание не может существовать без любви, одна лишь любовь, вызвавшая его к жизни, способна его и увековечить, и кончается оно, как только рвутся скрепляющие его братские узы. И, может быть, тот, кто надеялся оставить после себя дело рук своих в полном расцвете добра, радости и силы, еще увидит его растоптанным, разбитым, поверженным во прах и оно умрет, прежде чем умрет он сам. А ведь еще вчера каким прекрасным и добрым было его творение, — и Шантебле, плодородие которого сказочно увеличивалось от года к году, и мельница, огромное процветающее предприятие, тоже рожденное его замыслом, не говоря уже о других огромных состояниях, приобретенных на стороне, в Париже, его сыновьями-победителями! И ото прекрасное дело, созданное верой в жизнь, разрушат братоубийственные распри, подрывающие самые основы жизни!
Как-то под вечер, когда уже сгущались сумерки последних грустных сентябрьских дней, Марианна попросила подкатить к окну кресло, в котором она угасала от подтачивавшей ее безмолвной тоски. За ней ухаживала лишь Шарлотта, и в доме, что поднялся на месте старого охотничьего домика и сделался теперь слишком просторным для семьи, оставался только ее младший сын, Бенжамен. С тех пор как началась вражда, мать заперла для всех двери своего жилища и решила открыть их лишь в тот счастливый день, когда дети помирятся и придут к ней, как раньше, чтобы обнять друг друга. Но она уже потеряла надежду на эту радость, которая одна только и могла вернуть ее к жизни, принести исцеление. И в этот сумеречный час, когда Матье пришел и сел подле нее, они рука в руке, по старой привычке, молча глядели на расстилавшуюся перед ними долину, на бескрайние поля своего поместья, терявшиеся в тумане, на мельницу там, вдалеке, у берегов Иезы, на ее высокую трубу, из которой тянулся дым, и даже на Париж, что лежал за горизонтом, где подымалось красноватое зарево, подобное пламени огромной кузницы.
Минуты шли. Чтобы хоть немного рассеяться, Матье в этот день долго бродил, дошел до ферм Марей и Лиллебон. Наконец он произнес вполголоса, словно говорил сам с собой:
— Никогда еще пахота не производилась при столь благоприятных условиях. Там, на плоскогорье, усовершенствованный метод обработки значительно улучшил землю. Плуг разрыхлил перегной на осушенных болотах, да и здесь, на песчаных склонах, земли стали плодородней благодаря системе орошения, которую придумал Жерве. С тех пор как поместье перешло в его руки и в руки Клер, ценность его возросла почти вдвое; оно будет процветать и впредь, ибо победы труда не знают границ.
— К чему все это, когда нет больше лада в семье? — прошептала Марианна.
— Потом, — продолжал Матье, помолчав с минуту, — я спустился к Иезе и увидел издали, что Грегуару привезли новую машину, изготовленную специально для него на заводе Дени. Ее как раз разгружали во дворе. По-видимому, она увеличит мощность жерновов и сэкономит на добрую треть затрачиваемую энергию. При таких орудиях земля может давать океаны хлеба и прокормить несметное множество людей: для всех хватит! А машина с каждым своим ритмичным вздохом будет приносить мельнице все новые богатства.
