Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
За этим последовал жест, полный отчаяния:
��Боже мой, ты неисправим!
Рыжий ничего не ответил. Он по-прежнему разглядывал пляж. Из всех летних развлечений мало что дает такой же стимул, как наблюдение за купающимся французом средних лет. Тут и драма, и боевик, и приключенческий роман. С первого момента, когда трепещущий палец ноги осторожно пробует воду, и до самого финала, когда купальщик по-тюленьи плюхается в воду, зрителю скука не грозит. Кроме того, рассуждая исключительно с эстетической точки зрения, вереница усатых крепышей в облегающих купальных костюмчиках на сверкающе голубом фоне взбодрит и унылого. Однако рыжеволосый молодой человек, до недавних пор состоявший на службе у мистера Скримджора, взирал на этот бесплатный цирк без всякой радости.
��Это просто безумие! Что ты собираешься делать? А нам что прикажешь делать? Что теперь, всю жизнь подыскивать тебе места, на которых ты не можешь удержаться? Уж поверь мне, мы� Это чудовищно! Невыносимо! Боже мой!
Тут брюнет, осознав, по-видимому, всю тщетность обычных слов (что не раз случалось с Салли в обществе ее брата Филлмора), резко повернулся и зашагал по пляжу прочь. Его эффектный уход был несколько испорчен, когда ветер сорвал у него с головы соломенную шляпу и бросил ее прямо под ноги проходящему малышу.
Он оставил после себя напоенную электричеством тишину, какая бывает вслед за громовым раскатом; оглушающую тишину, когда сам воздух протестующе трепещет. Сколько она могла продолжаться, не скажет никто, поскольку через минуту ее нарушил вполне земной звук. Низкий булькающий рык возвестил Ровилю о начале самой грандиозной в сезоне собачьей драки.
Все начал терьер с пятном на глазу. Так посчитала Салли. Таким, вероятно, будет и приговор истории. Даже лучший друг терьера, стремясь оправдать его, не смог бы отрицать, что именно он первым схватился за оружие. Однако будем справедливы: на самом деле, виновата была Салли. Сгорая от любопытства, почему мифический Скримджор предпочел обойтись без рыжего, она выдала пуделю три конфеты подряд. На третий раз терьер не выдержал.
Есть в собачьей драке какая-то дикая, неистовая ярость, перед которой простой смертный испытывает бессилие, как перед разбушевавшейся стихией. Она кажется никому неподвластной. Зритель сознает тщетность вмешательства и совершенно подавлен. К тому же, на этот раз речь шла о необычной драке, великолепной схватке, которую по достоинству оценил бы даже пресыщенный обитатель черных кварталов или разборчивый критик из шахтерского поселка в Ланкашире. Отовсюду спешили псы всех размеров, пород и мастей. Некоторые с лаем занимали места в зрительном зале, однако подавляющее большинство тут же бросалось в бой ради принципа. Нимало не заботясь о первопричинах, они были вполне довольны тем, что удалось поучаствовать. Терьер, ухватив пуделя за левую заднюю ногу, вновь формулировал свои цели. Беспутная дворняга, судя по всему, пыталась обратить в свою веру совершенно незнакомого селихемского терьера.
