Стендаль - Красное и черное
…Так вот, и смерть, и жизнь, и вечность — все это должно быть очень просто для того, кто обладает достаточно мощными органами чувств, способными это объять… Мушка-однодневка появляется на свет в девять часов утра в погожий летний день, а на исходе дня, в пять часов, она уже умирает; откуда ей знать, что означает слово „ночь“?
Дайте ей еще пять часов существования, и она увидит и поймет, что такое ночь.
Вот так и я — я умру в двадцать три года. Дайте мне еще пять лет жизни, чтобы я мог пожить подле госпожи де Реналь.»
И он захохотал, как Мефистофель. «Какое безумие — рассуждать об этих великих вопросах!
1. Я не перестаю лицемерить — точно здесь кто-то есть, кто слушает меня.
2. Я забываю жить и любить, когда мне осталось жить так мало дней… Увы! Госпожи де Реналь нет со мной; пожалуй, муж не отпустит ее больше в Безансон, чтобы она не позорила себя.
Вот откуда мое одиночество, а вовсе не оттого, что в мире нет бога справедливого, доброго, всемогущего, чуждого злобы и мстительности!..
О, если бы он только существовал!.. Я бы упал к его ногам. „Я заслужил смерть, — сказал бы я ему, — но, великий боже, добрый, милосердный боже, отдай мне ту, кого я люблю!“»
Было уже далеко за полночь. Он заснул и проспал мирно часа два. Затем явился Фуке.
Жюльен чувствовал себя твердым и решительным, как человек, который ясно видит, что происходит в его душе.
XLV
— Не хочется мне преподносить такую неприятность бедному аббату Шас-Бернару, вызывать его сюда, — сказал он Фуке. — Он после этого три дня есть не будет. Постарайся раздобыть какого-нибудь янсениста из друзей аббата Пирара, чтобы это был не интриган.
Фуке только и ждал, когда его об этом попросят. Таким образом, Жюльен, соблюдая приличия, сделал все, что от него могло потребовать общественное мнение провинции. Благодаря аббату де Фрилеру и даже несмотря на неподобающий выбор духовника, Жюльен в своем заточении все же находился под покровительством конгрегации: веди он себя поумнее, ему бы помогли бежать. Но скверный воздух каземата оказывал свое действие, рассудок его слабел. Какое же это было для него счастье, когда к нему вернулась г-жа де Реналь!
— Мой долг прежде всего — быть с тобой, — сказала она ему, целуя его. — Я убежала из Верьера.
Жюльен нисколько не щадил себя перед ней; у него не было никакого мелкого самолюбия; он признался ей во всех своих слабостях. Она была с ним добрая, ласковая.
Вечером, как только она вышла из его каземата, она распорядилась немедленно позвать на дом к своей тетушке того самого священника, который вцепился в Жюльена, словно это была его добыча; поскольку он ничего другого и не домогался, как только расположить к себе молодых женщин из светского общества в Безансоне, г-жа де Реналь безо всякого труда уговорила его отправиться в аббатство Бре-ле-О служить мессы в течение девяти дней.
Нет слов, чтобы передать, в каком состоянии любовного безумства и восторга пребывал в это время Жюльен.
Раздавая золото направо и налево, пользуясь, а иной раз даже злоупотребляя влиянием своей тетушки, всем известной богачки и святоши, г-жа де Реналь добилась разрешения видеться с Жюльеном два раза в день.
Матильда, узнав об этом, едва не сошла с ума от ревности. Г-н де Фрилер вынужден был сознаться ей, что при всем своем авторитете он не решится пренебречь до такой степени всеми приличиями, чтобы предоставить ей возможность видеться со своим другом чаще, чем раз в день. Матильда устроила слежку за г-жой де Реналь, желая быть точно осведомленной о каждом ее шаге. Г-н де Фрилер изощрял все недюжинные способности своего острого ума, чтобы доказать ей, что Жюльен ее недостоин.
Но чем больше она терзалась, тем сильнее любила его; и не проходило дня без того, чтобы она не устроила ему ужасной сцены.
Жюльен всеми силами старался быть честным по отношению к несчастной молодой девушке, которую он так нелепо опозорил; но его неистовая любовь к г-же де Реналь постоянно брала верх. Когда все его малоискусные доводы не приводили ни к чему и ему не удавалось убедить Матильду в том, что визиты ее соперницы носят совершенно невинный характер, он говорил себе: «Скоро эта драма кончится, развязка близка, в этом мое оправдание, если уж я не умею притвориться получше».
Мадемуазель де Ла-Моль получила известие о смерти маркиза де Круазенуа. Г-н де Талер, этот баснословный богач, позволил себе высказать некоторые не совсем безобидные предположения по поводу исчезновения Матильды. Г-н де Круазенуа потребовал, чтобы он взял свои слова обратно. Г-н де Талер показал ему полученные им анонимные письма, полные столь точно совпадающих подробностей, что бедный маркиз не мог не увидеть в этом хотя бы доли правды.
Господин де Талер позволил себе при этом некоторые весьма неделикатные шутки. Вне себя от ярости и горя маркиз потребовал столь решительных извинений, что миллионер предпочел драться на дуэли. Глупость восторжествовала, и юноша, наиболее достойный любви из всех молодых парижан, погиб на двадцать четвертом году жизни.
Смерть эта произвела неизъяснимое и крайне болезненное впечатление на ослабевшую душу Жюльена.
— Бедный Круазенуа, — сказал он Матильде, — держал себя по отношению к нам в высшей степени порядочно и честно; ведь он должен был ненавидеть меня после всех ваших неосторожных выходок в гостиной вашей матушки. Что ему стоило вызвать меня на ссору? Ведь ненависть, когда она приходит на смену презрению, отличается обычно лютой яростью.
Смерть г-на де Круазенуа изменила все планы Жюльена относительно будущего Матильды; несколько дней он всячески старался доказать ей, что ей следует выйти замуж за г-на де Люза.
— Это человек робкий, не такой уж иезуит, — говорил он, — и он безусловно добьется известного положения. Он отличается несколько более мрачным, устойчивым честолюбием, чем бедный Круазенуа, у него нет герцогов в родне, и он, не задумываясь, с радостью женится на вдове Жюльена Сореля.
— И к тому же на вдове, которая презирает всякие высокие чувства, — холодно сказала Матильда, — ибо она достаточно жила на свете: прошло всего полгода, и она уже видит, что ее возлюбленный изменяет ей с другой женщиной, виновницей всех бедствий.
— Вы несправедливы. Посещения госпожи де Реналь послужат необыкновенной пищей для красноречия адвоката, который ходатайствует в Париже о моем помиловании: он изобразит им убийцу, удостоенного заботливым вниманием самой его жертвы. Это может произвести впечатление, и, быть может, в один прекрасный день вы еще увидите меня героем какой-нибудь мелодрамы… — И так далее, и так далее.
Дикая ревность и при этом полная невозможность отомстить, длительное горе без всякой надежды впереди (потому что, если допустить даже, что Жюльена удастся спасти, каким образом снова овладеть его сердцем?), стыд и мука от сознания, что она сейчас больше, чем когда-либо, любит этого неверного возлюбленного, — все это повергло м-ль де Ла-Моль в мрачное молчание, из которого ее не могли вывести ни предупредительное внимание г-на де Фрилера, ни грубоватая откровенность Фуке.
Что касается Жюльена, он, если не считать тех минут, которые у него отнимало присутствие Матильды, жил только любовью и почти не думал о будущем. И такова непостижимая сила этого чувства, когда оно бьет через край и когда в нем нет никакого притворства, что и г-жа де Реналь почти разделяла его безмятежную радость.
— В те прежние дни, — говорил ей Жюльен, — когда мы бродили с тобой в вержийских лесах, я мог бы быть так счастлив, но бурное честолюбие увлекало мою душу в неведомые дали. Вместо того чтобы прижать к сердцу эту прелестную ручку, которая была так близко от губ моих, я уносился мечтами в будущее; я весь был поглощен бесчисленными битвами, из которых я должен был выйти победителем, чтобы завоевать какое-то неслыханное положение… Нет, я, наверно, так бы и умер, не узнав, что такое счастье, если бы ты не пришла ко мне сюда, в тюрьму.
Два происшествия одно за другим нарушили мирное течение этой жизни. Духовник Жюльена, несмотря на то, что он был янсенистом, не уберегся от козней иезуитов и, сам того не подозревая, сделался их орудием.
В один прекрасный день он пришел к Жюльену и заявил ему, что, если он не хочет впасть в смертный грех самоубийства, он должен попытаться сделать все, что только можно, чтобы получить помилование. А поскольку духовенство пользуется большим влиянием в министерстве юстиции в Париже, ему представляется сейчас весьма легкий способ: торжественно обратиться в лоно церкви, и так, чтобы это приобрело широкую огласку.
— Широкую огласку! — повторил Жюльен. — Вот как? Значит, и вы тоже, отец мой, пытаетесь разыграть комедию наподобие миссионера!
— Ваш возраст, — строго перебил его янсенист, — привлекательная внешность, коей наделило вас провидение, причины, побудившие вас к преступлению и поныне остающиеся загадкой, героические попытки мадемуазель де Ла-Моль, предпринятые в вашу пользу, — словом, все, вплоть до удивительной дружбы, которую выказывает вам сама ваша жертва, — все это сделало вас героем в глазах молодых женщин Безансона. Они для вас забыли решительно все, даже политику…
