Джон Пристли - Добрые друзья
— З-заткнись!
— Тише, пожалуйста!
— Ш-ш-ш!
— В-вон со с-сцены!
— Ведите себя прилично, пожалуйста!
— Выдворите их из зала!
— Ш-ш-ш!
— Джентльмены, соблюдайте тишину, будьте любезны.
— A-а! У-у! З-заткни вар-режку!
— …и от имени всех артистов труппы я бы хотел попросить джентльменов на последних рядах вести себя потише (Вот-вот! Правильно!) и напомнить им, что остальные зрители тоже заплатили деньги и хотят получить удовольствие… (Вон со сцены!)… от достойной игры… проявите английскую порядочность… всем спасибо.
Публика встретила речь Джимми громкими аплодисментами, но после нее поднялось еще больше шума. Бедную миссис Джо, умолявшую Красное Солнышко закатиться на запад (как будто она вдруг усомнилась в его передвижениях и боялась какой-нибудь космической катастрофы), было почти не слышно: добропорядочные зрители в своем негодовании производили не меньше шума, чем хулиганы. Напрасно она делала паузы между куплетами — надменно расправив плечи и вскинув подбородок, точно герцогиня Доркинга перед революционным трибуналом. Тишина, которой она добивалась, не наступила. Бросив на белую манишку и голую руку взгляд, полный отчаяния и мольбы, она затянула вторую песню и предстала перед зрителями в образе шотландской девчушки, пылкой и несчастной дочери вересковых пустошей и горных долин, томящейся по нашему давнему знакомцу, Энгусу Макдональду. Ужель он не вернется, спрашивала она грудным голосом, — из-за морей домой? Чу! Послышался волынки зов? Должно быть, он действительно послышался, но все остальные услышали только последний отчаянный хрип («К порядку, господа, к порядку!») престарелого театрального служителя. Затем миссис Джо различила вдали топот марширующих ног, и зрители тоже услышали нечто подобное: затопали ногами господа с последних рядов. Да, то Энгус Любимый спешит домой с войны! Эту победную строчку она пропела во все горло, но даже тогда никто ее не услышал. Вместе с Энгусом домой пришла война. Бледная и дрожащая, миссис Джо трагически пошатнулась, уходя за кулисы, и не вернулась на рев зала — хотя по большей части он состоял из искренних восторженных аплодисментов.
Тем временем за кулисами мисс Трант и мистер Окройд пытались усмирить Джо, который порывался спуститься в зал и «оторвать мерзавцам поганые головы». Впрочем, сначала ему пришлось уделить внимание жене: безумно улыбнувшись, пожав плечами и всплеснув руками, она неожиданно разрыдалась.
— Меня так… так… не унижали… с тех пор, как мы выступали в Гримсби!.. Когда все перепились и швыряли в меня рыбой!
Джо пробормотал, что этим подонкам достанется кое-что похуже рыбы, и окружил любимую жену заботой истинного рыцаря. Наконец ее уговорили отдохнуть в гримерной, куда мисс Трант доставила одеколон и добрые слова. Четверо других образовали на сцене довольно шумный квартет, полный комических «штучек». Театральный служитель оставил тщетные попытки восстановить порядок. Два или три воинственных джентльмена из числа зрителей попытались взять на себя его обязанности, в результате чего сзади донеслись злобные крики и шум драки. Остальная публика пришла в нешуточное волнение. Один из самых громких и негодующих голосов принадлежал нашему другу, мистеру Монти Мортимеру — беспардонное поведение некоторых зрителей оскорбило его профессиональное чувство хорошего тона, ведь он многие годы не слыхал ничего подобного. Если на его постановках какие-нибудь завсегдатаи позволяли себе хоть самое скромное шипение или присвист, на следующее утро мистер Мортимер заполнял все газеты угрозами и статьями о невероятных заговорах. Теперь он голосил громче остальных ревнителей порядка и время от времени приподнимался в кресле, оглядываясь назад, словно хотел взять ход разбирательства в свои руки.
— Сейчас я все устрою, Джимми, — прошептал мистер Мортон Митчем с уверенностью человека, четырежды объехавшего вокруг света. — И не такие толпы усмирял. Я начну показывать фокусы, а ты подкармливай меня из зала.
Тут необходимо кое-что прояснить. Джимми должен был притвориться грубияном, который отпускал бы всякие колкости с последнего ряда, а мистер Митчем, разозлившись, в конечном итоге вызвал бы его на сцену — вместе с несколькими настоящими добровольцами из числа зрителей, — чтобы они «убедились своими глазами». Мистер Митчем был мастер своего дела и с помощью подсадных уток в зале умел развеселить публику. Такой трюк вполне мог сработать, создав порядок из преднамеренного хаоса. У Джимми были подозрения на этот счет, однако он решил, что попробовать все-таки стоит, и убежал в гримерную переодеваться. Оттуда он тайком пробрался на задние ряды, оставив на сцене одного мистера Митчема. Тот начал с игры на банджо, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Джо принес ему необходимые для фокусов принадлежности, и они начали хохмить.
— А сейчас я попрошу на сцену нескольких добровольцев, — медленно и хрипло пробасил мистер Митчем. — Они докажут уважаемым зрителям, что здесь нет никакого обмана.
То был сигнал для Джимми, сидевшего на последнем ряду, к началу комической сценки. Но что-то, по всей видимости, пошло не так: до сцены долетали только крики самого настоящего спора. И вдруг зал огласил негодующий вопль Джимми:
— Эй, ребята, погодите! Вы что делаете?! Пустите меня!
— Ну, кто выйдет на сцену? — повторил мистер Митчем.
Тут начался хаос, и сколько-нибудь упорядоченное повествование будет здесь неуместно. В темноте зала мистер Митчем различил какое-то движение в сторону сцены.
— Дайте свет! — прошипел он, но свет не загорелся. Справа от просцениума была небольшая дверка, а за ней — несколько каменных ступеней, ведущих за кулисы. Несколько человек с последних рядов устремились к этой двери. Весь партер — передние и задние ряды — был поделен вдоль широким проходом, перегороженным по середине лишь толстым канатом. По этому проходу прямо к сцене двигались, толкая и пихая друг друга, несколько силуэтов. Из группы доносились негодующие крики Джимми. До сих пор все шло хорошо, но вот тут-то и начался хаос: беспорядочная игра света, тени и стремительно развивающихся событий.
— Отпустите, говорю!
— Эй, ты чего задумал?
— Выведите их из зала!
— Где свет, дурачье?
— Ах так!
Опять крики — других зрителей и некоторых зрительниц. В проходе рядом со сценой завязалась настоящая драка. Джимми принимал в ней участие. Неизвестно откуда выскочивший здоровяк бросился прямо в дерущуюся толпу и раскидал нескольких человек. То был Джо.
— А ну вон отсюда! — взревел он. И кто-то действительно покинул место событий — раздался треск, потом удар: кому-то достался крепкий тумак от разъяренного артиста. Опять крики, вопли и хруст. Человека, потерявшего сознание, подняли и унесли с дороги. Наконец загорелся свет — медленно и неохотно, словно ему было стыдно за происходящее.
— Господи! — заорал Иниго, выглянув из-за рояля в зал. — Это же Монти Мортимер!
Так оно и было. Мистер Монти Мортимер вмешался в драку, попал под горячую руку Джо и схлопотал от него тумак, но земных пределов еще не покинул. Впрочем, мы с вами его больше не увидим. Прощай, Монти!
Кто-то прокричал, чтобы опустили занавес; человек двадцать что было мочи звали полицию; еще сто просто вопили. Свет вновь погас — на сей раз мгновенно. Затем потухли и софиты. Зал погрузился в темноту и превратился в кромешный ад.
— Эй! — закричал мистер Окройд, когда трое или четверо незнакомцев взобрались по ступенькам за кулисы. Вид у них был самый угрожающий. — Вы что тут делаете?!
— Выходим на сцену, — ответил один, а второй выпятил губу и прорычал: — С дор-роги!
— А ну брысь отсюда! — злобно проговорил мистер Окройд.
В следующий миг его ударили в спину, бросив на самого крепкого хулигана, а тот одним ударом отшвырнул его к стене. Потухли все огни — негодяи добрались до распределительного щитка. Мистер Окройд прыгнул вперед, врезался в кого-то, получил по голове, но все же успел отвесить ближнему изрядного тумака. Раздался вопль рабочего сцены. Зрители кричали не переставая. Мистер Окройд устремился к щитку, однако путь все время преграждали какие-то люди и вещи. Вдруг завязалась потасовка, мистер Окройд споткнулся, полетел на пол, и прямо на него упало еще несколько человек.
— Пожар! Пожар! — прокричал рядом чей-то голос.
— Пожар! Пожар! Пожар! — подхватило множество голосов, срывающихся на крик.
Мистер Окройд кое-как поднялся на ноги.
— Нет тут никакого пожара! — отчаянно завопил он.
— Пожара нет! — крикнули со сцены. — Оставайтесь на своих местах, пожалуйста!
В зале стоял невероятный, чудовищный гам. Со всех сторон доносились крики и треск.
— Да включите же свет! — взревел кто-то. — Свет, свет! — И издалека: — По-жар! Пожа-ар! Пожа-ар-р!
