Константин Станюкович - Жрецы
Это подробное объяснение, которое почему-то сочла нужным дать Маргарита Васильевна, вызвало в ней досаду, и она покраснела.
— В таком случае виноват. С Невзгодиным, конечно, тебе будет веселее! — произнес Заречный взволнованным голосом.
— Разумеется, веселее, чем с твоими профессорами.
— А ты, Рита, все еще в чем-то обвиняешь профессоров и главным образом меня? — чуть слышно спросил он.
Рита молчала.
— О, как ты жестока, Рита, — с мольбою шепнул Заречный… — Обвинять других легко.
— Я и себя не оправдываю! — ответила так же тихо Рита и громко прибавила: — А ты Василья Васильевича не узнаешь?
Услыхав свое имя, Невзгодин подошел.
Бывшие соперники встретились сдержанно. Они раскланялись с преувеличенной вежливостью, молча пожали друг другу руки и несколько секунд глядели один на другого, не находя, казалось, о чем говорить.
Молодая женщина наблюдала обоих.
Она видела в лице мужа скрытую неприязнь и поняла, что источник ее — ревность. В Невзгодине, напротив, она не заметила ни малейшего недоброжелательства к мужу. Одно только равнодушие. И это кольнуло ее женское самолюбие. Она вспомнила, как страстно относился прежде Невзгодин к своему счастливому сопернику.
Наконец Заречный сказал:
— Вас, я слышал, можно поздравить, Василий Васильич?
— С чем?
— Вы женились.
— Как же. Совершил сей долг! — шутливо промолвил Невзгодин.
Тон этот не понравился Заречному.
— И, говорят, избрали карьеру писателя?
— По крайней мере, хочу попробовать.
— И будете жить в Москве?
«А тебе, верно, этого не хочется. Уже возревновал!» — подумал Невзгодин и ответил:
— Не решил еще…
— Надеюсь, мы будем иметь честь вас видеть у нас… Вы где остановились?
Невзгодин сказал.
— На днях я буду у вас, Василий Васильич.
С этими словами Заречный поклонился и отошел, далеко не успокоенный в своих ревнивых чувствах. Такие господа, как Невзгодин, легко смотрят на брак. Недаром же он выразился о своей женитьбе в шуточном тоне. И отчего жена его не с ним?
Тем временем Звенигородцев отыскал юбиляра на угловом диване и проговорил:
— Ну, брат Андрей Михайлыч, пойдем на заклание.
— Пойдем! — покорно ответил юбиляр, поднимаясь.
Звенигородцев на минутку остановил его и спрашивал:
— Кого посадить около тебя? Молоденьких дам желаешь?..
— Зачем же дам, да еще молоденьких? — смущенно возразил старик, озираясь: нет ли вблизи жены.
— Ты находишь это несколько легкомысленным для юбилея?
— Пожалуй, что так…
— И, быть может, Варвара Николаевна этого не одобрит? — лукаво подмигнул глазом Звенигородцев и засмеялся. — Ну в таком случае ты будешь сидеть между своими сверстниками — коллегами… Или хочешь, чтоб около тебя сидела супруга твоя Варвара Николаевна? — спросил самым, по-видимому, серьезным тоном Иван Петрович, хорошо знавший, как побаивается Косицкий своей жены.
— Как знаешь… Я ведь сегодня собой не распоряжаюсь… Только удобно ли на юбилее устраивать семейную обстановку?..
— Конечно, не следует… Ее и так достаточно. Так ты будешь между коллегами. Этак выйдет солиднее… Ну, идем!
Звенигородцев с торжественностью подвел юбиляра к столу и указал ему место на самой середине. По бокам и напротив уселись профессора, в том числе и Заречный, и несколько более близких знакомых юбиляра. Супругу его Звенигородцев усадил невдалеке около одного молчаливого профессора.
Скоро все расселись за столами, и тотчас же замелькали белые рубахи половых, которые разносили тарелки с супом и блюда с пирожками, предлагая «консомэ или крем д'асперж».
В зале наступило затишье.
— Поглядите, Василий Васильич, нет ли здесь Аносовой. Я своими близорукими глазами не увижу! — проговорила Маргарита Васильевна, озирая столы.
— Вы думаете, так легко ее заметить в этой массе публики!
— Такую красавицу? Она невольно бросится в глаза.
— Ну, извольте.
Невзгодин обглядел столы и промолвил:
— Не вижу великолепной вдовы.
— Значит, ее нет. Странно!
— Отчего странно?
— Обещала быть, а она, как кажется, из тех редких женщин, которые держат слово.
В эту самую минуту сидевший за столом напротив Невзгодина, скромного вида, в новеньком фраке, молодой рыжеватый блондин в очках, все время беспокойно поглядывавший на двери, не дотрогиваясь до супа, внезапно поднялся со своего места, около которого был никем не занятый прибор, и двинулся к выходу.
В дверях показалась Аносова.
— Вот и она! Смотрите, что за красота! — шепнула Маргарита Васильевна.
— Что и говорить: великолепна… И, кажется, напротив нас сядет. А кто этот блондин?
— Это племянник и наследник Аносовой! — сказал кто-то.
— Но долго ему дожидаться наследства! — раздался чей-то голос.
Все глаза устремились на эту высокую, статную, ослепительную красавицу в роскошном, но не бьющем в глаза черном бархатном платье, обшитом белыми кружевами у лебединой шеи, в длинных перчатках почти до локтей, с крупными кабошонами в ушах, которая плывущей неспешной походкой, слегка смущенная и зардевшаяся, шла к столу в сопровождении блондина.
— Вот, тетенька… Других мест не мог достать! — проговорил он с особенною почтительностью.
— Чем худы места… Отличные! — весело промолвила она, опускаясь на стул.
Звенигородцев уже летел со всех ног к Аносовой.
— Аглая Петровна!.. Здравствуйте, божественная, и пожалуйте за стол юбиляра. Для вас берег место, чтобы сидеть подле… И Андрей Михайлович будет очень рад видеть вас поближе.
— Мне и тут хорошо… Благодарю вас, Иван Петрович. Да кстати у меня vas-a-vis [7] добрая знакомая! — прибавила Аносова, увидав против себя Заречную.
Щеки ее как будто зарумянились гуще, и она, ласково улыбаясь своими большими ясными глазами, приветно, как короткой знакомой, несколько раз кивнула Заречной и сдержанно, почти строго, чуть-чуть наклонила голову в ответ на поклон Невзгодина, не глядя на него.
«Ишь… королевой себя в публике держит. Боится „морали“!» — усмехнулся про себя Невзгодин, не без тайного восхищения посматривая на великолепную вдову, которую он видел в первый раз в параде, и вспомнил, как просто она себя держала с ним в Бретани.
— И жарко же здесь! — обратилась она, снимая перчатки, к Заречной и, по-видимому, не обращая ни малейшего внимания на Невзгодина.
Маргарита Васильевна деликатно согласилась, что жарко, хотя и приписала румянец Аносовой другой причине.
Спокойным жестом своей белой холеной руки Аглая Петровна отстранила тарелку с супом.
— Я очень рада, что случай свел меня сидеть против вас, Маргарита Васильевна. По крайней мере, есть с кем перемолвиться словом!.. — с заметным оживлением продолжала Аносова. — А вы не думайте, что я люблю опаздывать. Я этого не люблю. Но раньше не могла приехать: было серьезное дело. Впрочем, я послала сюда артельщика и просила его дать знать, когда будут садиться за стол, и, как видите, ошиблась на несколько минут! — прибавила она, улыбаясь чарующей улыбкой и открывая ряд чудных зубов.
«Все статьи свои показывает!» — решил Невзгодин и уже настраивал себя недоброжелательно против «великолепной вдовы», которая не удостоивала его ни одним словом, точно летом и не называла его приятелем и не звала непременно побывать у нее в Москве.
— Рыбы прикажете, Маргарита Васильевна?
— Пожалуйста…
Он положил ей на тарелку рыбы и, наливая в рюмку белого вина, прошептал:
— Так даже очень нравится?
Маргарита Васильевна усмехнулась и, точно поддразнивая, утвердительно кивнула головой.
— А вы, Василий Васильич, давно сюда пожаловали? — обратилась наконец Аглая Петровна к Невзгодину после того как покончила с рыбой и запила ее рюмкой белого вина.
— Третьего дня, Аглая Петровна.
Взгляды их встретились. И в глазах у обоих мелькнуло что-то не особенно приветливое.
— Собираетесь и меня удостоить посещением? — кинула с едва заметной усмешкой Аносова.
— Обязательно собираюсь удостоиться этой чести, Аглая Петровна. Только боюсь…
— Какой пугливый! Чего вы боитесь?
— Помешать вам. Вы, говорят, всегда заняты.
— Кто это вам сказал? — вспыхивая, отвечала Аносова. — Верно, сами сочинили ради красного словца. Положим, занята, но у меня есть время и для знакомых… От трех до шести я дома… Маргарита Васильевна подтвердит это.
— Охотно, Аглая Петровна… Но вы мало знаете Василия Васильича… Он любит иногда поднять на зубок… Вдобавок и беллетрист. Его повесть в январе будет напечатана.
— Вы летом этого мне не говорили, Василий Васильич? — промолвила Аглая Петровна.
— Да разве нужно трубить о своих грехах?..
— Значит, и нас грешных когда-нибудь опишете?
— Вас с особенным удовольствием, Аглая Петровна, возвел бы в перл создания.
— Только ему недостает изучения. Он вас недостаточно знает, — вставила Маргарита Васильевна.
