Жоржи Амаду - Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка
– Ты бы всё-таки прилёг, пока будет готов обед.
«Прилёг»! Тут приляжешь! Генералу не сиделось и не лежалось. Наверняка это какая-то ошибка, недоразумение. Но какая же тут может быть ошибка? А если нет? А вдруг они решили присудить ему премию Машадо де Ассиза – самую почетную премию, ежегодно присуждаемую Бразильской Академией за цикл произведений? Бывали же случаи, когда академики, не зная, кого из двух известных писателей предпочесть, отдавали премию третьему, имя которого до этого даже не упоминалось. Генерал, хорошо осведомленный о правилах твёрдыни словесности, о нравах и обычаях членов Академии, знал, что, перед тем как присудить премию Машадо де Ассиза, кто-нибудь из академиков ведет тайные предварительные переговоры, но ему еще никогда не приходилось слышать, чтобы целая делегация являлась к писателю в дом и спрашивала, согласен ли он принять желанную награду, которая, кроме высокой чести, означала и солидную сумму. Нет, это не то… А что же тогда? Тут просто с ума сойдешь… Больше суток предстояло провести генералу в волнении и беспокойстве – Родриго сообщил, что делегация придёт завтра в шесть вечера. Двадцать девять часов – если быть точным – придется провести ему в муках ожидания.
Большой, дородный, краснолицый, взлохмаченный, генерал размеренным шагом ходит из угла в угол. Он и в пижаме никогда не будет похож на штатского – военная косточка, это сразу заметно и по лицу, и по движениям, и по той привычке командовать, которая стала частью его натуры… Так какого же чёрта все-таки идут к нему академики?
Он знает о смерти поэта Антонио Бруно и об освободившейся вакансии, но не решается и подумать о той связи, которая может существовать между визитом академиков и печальным событием с такими неожиданными и радостными последствиями. Беспочвенные фантазии никогда не посещают генеральскую голову, но сейчас против воли он принимается размышлять об этом невероятном предположении. Сесилия, узнав о разговоре с Родриго и о назначенной встрече, кричит ему из другой комнаты:
– Они хотят посадить тебя на место того академика, что недавно умер!
Ох, бедное сердце генерала Морейры…
– Не говори глупостей!
– Ну так, значит, придут с подписным листом, будут просить денег на чей-нибудь бюст. Они там, в Академии, только и делают, что воздвигают друг другу бюсты.
– Бюст, бюст!.. Сама не знаешь, что мелешь!
Дона Консейсан зовет к столу – обед опоздал на полчаса: господи боже мой, ну и денёк! Генерал Морейра с омерзением разглядывает тарелку с прописанной ему доктором диетической едой. Аппетит пропал начисто…
Звонит телефон, и генерал откладывает вилку. Это Сабенса, который просит извинить его за опоздание и сообщает, что свидание с доктором Линьяресом переносится на завтра. Президент находится у постели тяжелобольного и не может увидеться с Сабенсой. Но пусть дорогой генерал не беспокоится: через двадцать четыре часа его кандидатура с соблюдением всех формальностей будет утверждена президентом. Генерал, пытаясь скрыть беспокойство, с притворной радостью благодарит за хорошие новости.
За обедом дона Консейсан обсуждает с дочерью, что подать к приходу важных господ из Академии: ведь это настоящие «бессмертные», имеющие право носить расшитый золотыми пальмовыми ветвями мундир и получать жетон. В начале незабываемого 1937 года его превосходительство генерал Валдомиро Морейра с супругой получили приглашение на торжественную церемонию приема в члены Академии доктора Алкантары, политического деятеля из Сан-Пауло, и побывали в Малом Трианоне:
– Это великолепное зрелище! Кажется, что ты при дворе короля!
Да, вот Бразильская Академия – это дело! Из-за нее стоит тратить время и силы, стоит бороться за вакансии, но генерал, занятый выклянчиванием поддержки для вступления в другую академию – жалкую, маленькую столичную Академию словесности, расположенную в Нитерое, не дающую ни мундира, ни жетона, ни портретов в газетах, – даже не думает об этом. Зато эта мысль осеняет дону Консейсан, но она молчит: Морейра сегодня в отвратительном настроении, а у Сесилии ветер в голове. А вдруг дочь права, и академики придут с подписным листом, чтобы воздвигнуть бюст этому только что скончавшемуся поэту?.. Юбочник, говорят, был, каких мало. За гробом на кладбище шла целая толпа плачущих женщин. Ещё счастье, что Сесилия его не знала…
– Так что же подать? Пиво, лимонад? Может быть, пирожки или холодную курицу?
– Вообще ничего не надо. Пиво не подают, – режет в ответ генерал.
– Ну тогда хотя бы фруктовый ликёр? Или чай? Они ведь у себя в Академии пьют чай?
– Лучше всего просто кофе, мама.
Генерал согласен с дочерью: и с тем, что следует подать только кофе, и – страшась и надеясь – с предположением, которое она высказала только что: «Они хотят посадить тебя на место того академика, что недавно умер!»
Двадцать девять часов ожидания и наверняка бессонная ночь! Если сердце выдержит, то, значит, врач, пользующий генерала, ни черта не смыслит в медицине.
МАНЁВР КАНДИДАТА
На следующий день в одиннадцать утра генерал Валдомиро Морейра официально известил, что выдвигает свою кандидатуру в Академию Рио-де-Жанейро. Письмо с этим сообщением было вручено верному Сабенсе, а тот, получив подтверждение президента, сел на трамвай и привез эту замечательную новость в Гражау, где жил генерал.
Через восемь часов – в семь вечера – генерал стал кандидатом в Бразильскую Академию, приняв предложение представительной делегации академиков и вручив письмо Афранио Портеле. Генерал никогда и не подозревал, что местре Портела читал его книги, что знаменитый автор «Женщины в зеркале» обнаружит такое глубокое знание образов, запечатленных в трехтомных «Историях из бразильской истории», и проблем, всесторонне рассмотренных в «Языковых пролегоменах».
Искушённый читатель, Афранио Портела, как он сам говорит, «проследил пядь за пядью, книга за книгой весь блистательный путь интеллектуального творчества генерала». Кажется, что академик только что прочёл труды Морейры: он без запинки приводит по памяти длинные отрывки, наизусть цитирует целые сцены и диалоги.
– У вас необыкновенная память, местре! – Генерал польщен.
– Ваши книги я перечитываю по много раз, – застенчиво улыбается в ответ академик.
Эвандро Нунес дос Сантос, хоть и знает, что на войне все средства хороши, старается не смотреть на кума. Сам он припечатывает восторженные излияния Портелы выразительными определениями: «Замечательно!», «Мастерски!», «Великолепно!» – и лаконичные похвалы старого ученого, которого все побаиваются, значат очень много, они попросту драгоценны. Трое остальных академиков подпевают этому хвалебному хору. Смущенный генерал не знает, что сказать: ему кажется, что он недооценивал собственное творчество.
Через некоторое время он зовет жену и дочь: пусть послушают, какие почести воздает ему представительная делегация, выражающая мнение едва ли не всей Академии. Пусть услышат, как высоко ценят книги их мужа и отца академики. Дона Консейсан взволнованна, Сесилия потрясена.
Через сорок минут после того как академики разместились по двум большим автомобилям и отбыли, генерал позвонил Сабенсе: сообщил, что отказывается баллотироваться, потребовал назад своё письменное заявление и пообещал рассказать ошеломляющие новости, «Приходите ужинать, и я вам всё расскажу. Вы ахнете!»
– Так что же, не считать вас больше кандидатом? – спрашивает измученный Сабенса: после стольких хлопот, после того, как он заручился наконец поддержкой президента, это известие для него как снег на голову.
– Отчего же не считать?.. Считайте, считайте, только смотря какой Академии…
– Я ничего не понимаю!
– Вы всё поймете, когда я вам объясню. Скажите Линъяресу, что я благодарен ему за предложение, но вынужден его отклонить. Он может считать это место вакантным.
Предложение? Какое предложение? Сабенсе ли не знать, что предложением и не пахло, что потребовались титанические усилия для того, чтобы уговорить доктора Линьяреса. Не будь его собеседник генералом – Сабенса уважает чины, – он послал бы его подальше. Однако он сдерживается и меланхолически кладет трубку. Хлопоты по выдвижению генерала в Академию открывали перед ним двери гостеприимного дома Морейры, а в этом доме… «бабочкою сновиденной там Сесилия порхает, там Сесилия порхает и желанье пробуждает…». Клодинор Сабенса время от времени тоже грешит стишками.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ПОДСЧЁТ СИЛ
Неделю назад, на похоронах Бруно, их было двое: Афранио Портела и Эвандро Нунес дос Сантос. Потом к ним примкнул Родриго Инасио Фильо. В доме генерала присутствовало уже пятеро: три вышепоименованных академика, Энрике Андраде, биограф Руя Барбозы, Рио Бранко и Набуко[12] и драматург Фигейредо Жуниор, пьесы которого раньше широко шли по всей стране, а после провозглашения Нового государства исчезли с театральных афиш. Они затрагивали социальные проблемы, а герои их – будь то эллины или жители штата Сеара – защищали свободу и гражданские права.
