Жорж Санд - Замок Персмон

— Нет, — ответил я. — Еще успею!

— Да, когда состаритесь, то поздно будет и никакая порядочная девушка за вас не пойдет. Если бы вы проявили благоразумие, пока вы еще молоды и красивы, то я нашла бы для вас партию повыше той, на которую вы можете надеяться.

Я сначала посмеялся над Шарлет, но она так сильно затронула мое любопытство, что я пустился в расспросы. Она сказала, что состояние — больше миллиона, что девушка из знатной семьи и что я не только знаю ее, но уже был в нее влюблен.

— Уж не малютка ли де Нив? — спросил я.

— Малютка де Нив теперь девушка девятнадцати лет, красивая и добра, как ангел, — ответила она.

— Но ведь она в монастыре?

— Да, по другую сторону стены, о которую вы опираетесь.

— Не выдумывайте!

— Так и есть. Старый дом, в котором мы живем, примыкает к монастырским постройкам. Я переехала сюда вскоре после того, как мамзель Мари перевели. Я дала слово не оставлять ее, и мы условились о том, как нам действовать. Я не могла скрыть, что была ее кормилицей, но сумела разыграть целый спектакль. Монашенки, которые хотели заставить ее постричься, сначала не доверяли мне, когда я приходила просить у них работу, и ловко выспрашивали меня, надеясь узнать, не потворствую ли я упорству их воспитанницы. Но я была похитрее их; я отвечала, что Мари поступает плохо, что лучше всего уйти от света и что будто бы я сама всегда говорю ей об этом. Нам устроили встречу, но мы были настороже: Мари встретила меня холодно, а я держалась с резкостью ворчливой ханжи. Она меня прогнала. Фарс был разыгран. Монашенки полюбили меня и поручили мне стирку церковного белья. Я так хорошо мыла и гладила, так прилежно посещала службу, что скоро стала своим человеком в монастыре. Теперь я туда хожу, когда мне вздумается, и вижу Мари каждый день. Пойдем со мной на лестницу, и я покажу вам секрет, о котором вы никому не скажете. Ваша сестра — лучшая подруга моей девочки, и вы ведь не захотите сделать ее еще несчастнее.

Я поклялся хранить тайну и взобрался по крутой лесенке при свете огарка, который держала Шарлет. Я очутился на старом чердаке, где на протянутых веревках сохли стихари, покрывала и полотенца, обшитые кружевами.

— Вот, — сказала мне Шарлет, — мое ремесло и мой Доход. Аббаты, служащие в монастырской церкви, говорят, что нигде им не подают белья такого белого, так хорошо накрахмаленного и так хорошо пахнущего; но это вас не интересует. Погодите! Вы здесь в самом монастыре, — видите дверь над четырьмя ступеньками? — она выходит на колокольню. Мой муж, очень набожный человек, взялся присматривать за колоколами и в случае нужды их чинить. У него есть ключ от этой двери и когда он спит, я могу достать этот ключ. А когда Маори захочет, она может пройти через эту дверь и убежать из монастыря. Понимаете?

Я понял и чуть не сошел с ума при мысли о такой заманчивом приключении. В сравнении с ним все мои городские похождения были совершенно пустячными, и я не ушел из дома в тот вечер. Я провел его в разговорах с Шарлет, которая вернулась ко мне, уложив мужа спать. Эта бесовская баба вскружила мне голову, и не скрою от вас, дядя, будь это возможно, я похитил бы барышню в тот же вечер, отложив все раздумья на потом.

Однако нужно было согласие мадемуазель де Нив, а она еще ни о чем не подозревала. Мысли Шарлет зародились в ее голове внезапно, после встречи со мной, Впереди было еще несколько дней, чтобы все обдумать, и я предвидел целую кучу препятствий. Мадемуазель де Нив не знала меня, не имела обо мне никакого представления, кроме разве воспоминаний о смешных письмах, которые, возможно, все еще приписывала мне; она — аристократка, она богата и, по всей видимости, горда, наверное, она негодует на Шарлет за ее нелепые планы… Как же я удивился, когда на следующий вечер Шарлет сказала мне:

— Все идет отлично, она не отказалась сразу; она хочет сперва на вас посмотреть, идите завтра в монастырь на обедню; она будет за занавесью и поглядит на вас. Только стойте с серьезным видом и не отрывайте глаз от молитвенника. Я вам дам свой, да и сама буду неподалеку, чтобы наблюдать за вами. Надо быть осторожными.

Я был очень осторожен, никто ничего обо мне не сказал, а Мари разглядела меня как нельзя лучше. Вечером Шарлет показала мне письмо от нее, которое я выучил почти наизусть:

«Дорогой друг, я видела его; не знаю, красив он или нет, я ничего в этом не смыслю, но лицо у него доброе — и сестра его говорила, что он очень хороший. Что того, чтобы выйти за него замуж, то это надо обдумать Скажи ему, чтобы возвращался через год; если он решится, может быть, и я тоже; но сейчас ничего не могу обещать, и пусть он это знает».

Я бы не возражал против испытания менее продолжительного, и потому теперь буду краток, рассказывая о том, что пережил, чтобы не утомить вас. Шарлет смогла добиться более благоприятного ответа, и я возвратился домой с мыслями об этом новом романе. Не стану лгать вам и выдавать себя за святого; я не отказывал себе в развлечениях, но через год, то есть в прошлом году, тайно вернулся в Клермон и поселился у Шарлет.

Подчиняясь настойчивому желанию Мари, я ничего не сказал сестре. Кроме того, я был уверен, что Мьет не стала бы хлопотать за меня. Я только знал от нее, что Мари твердила ей о намерении убежать из монастыря, а Эмили убеждала ее потерпеть до совершеннолетия и предлагала убежище у себя, как только Мари станет свободной по закону. Но это не входило в мои планы: после достижения совершеннолетия Мари не нуждалась бы больше в моей помощи и у нее не было бы ни малейшего основания предпочесть меня кому-либо другому.

Однако моя покорность наложенному искусу очень расположила ее в мою пользу. На этот раз я увиделся с ней на чердаке Шарлет. Я был ослеплен ее красотой, она была в костюме послушницы, вся с головы до ног в белом и бледная, как полотно; но какие глаза, какой рот, какие руки! Я влюбился до безумия и, несмотря на присутствие Шарлет, признался ей в этом.

— Вот чего я боялась, — ответила она мне, — вы рассчитывали на взаимность и, если я не скажу вам сейчас же да, вы меня возненавидите!

— Нет, — сказал я, — конечно, я буду страдать, но подожду еще немного.

— Немного? Ну так слушайте, я вам верю теперь и надеюсь, что вы поможете мне убежать из монастыря, где я умираю от тоски, как видите; но замуж я пока не хочу и пойду не иначе, как за человека, который будет любить меня совершенно бескорыстно. Если вы такой человек, то должны доказать мне это и помочь без всяких условий.

Это решение не испугало меня. Как не заставить полюбить себя, если ты этого действительно хочешь; к тому же я сознавал, что я не хуже других. Я поклялся во всем, чего она потребовала. Она сказала мне, что после выхода из монастыря думает спрятаться у Мьет и там видеться со мной тайно, для того чтобы получше меня узнать; но она знала также, что Мьет будет против ее брака со мной. Стало быть, нужно было скрывать от нее все.

— Я не назначаю срока, — прибавила она, — я уже убедилась в вашей честности и в вашей преданности. Когда появится возможность выйти на свободу, я пришлю вам вот это колечко. Это будет значить: «Я вас жду, проводите меня к вашей сестре».

Я страстно влюбился в Мари после этого свидания и, клянусь, дядя, не обращал больше внимания ни на какую другую женщину. Второе мое испытание длилось дольше, чем я ожидал, почти так же долго, как первое. Я узнал через Шарлет, приезжавшую на один день в Риом, что Мьет настаивает в своих письмах, чтобы Мари дождалась совершеннолетия. Подруги переписывались через Шарлет.

Я все больше падал духом по мере приближения ее совершеннолетия. Я говорил себе, что, не похитив ее, останусь для Мари только другом. Но два месяца назад, в одно прекрасное утро, я получил тоненькое золотое колечко, вложенное в конверт! Я поехал, помчался, полетел, явился на свидание…

— И похитил ее. Значит, кончен бал!

— Нет, дядя, все только начинается.

— Понимаю; но есть вещи, о которых я не желаю слышать…

— Но позвольте, дядя, мадемуазель де Нив имеет полное право на уважение…

— Меня это не касается.

— То есть вы сомневаетесь в этом. Но я надеюсь, вы поверите мне, если я вам скажу, что во всей этой истории я разыгрывал роль не Полишинеля, с которым вы иногда удостаиваете меня сравнивать, а Пьеро, достающего каштаны из огня для…

— Для кого?

— Для Арлекина.

— А кто Арлекин?

— Разве вы не догадались?

— Нет; или что же, ты ревнуешь к Анри, потому что он сегодня вечером танцевал с хорошенькой крестьяночкой?

— Да, ревную, потому что имею основания.

— В таком случае рассказывай дальше.

— Слушайте. Я приехал в Клермон инкогнито, пробрался ночью к Шарлет, выразил ей свою радость и свою признательность.

— Послушайте, — сказала она мне, — красивые слова — это всего лишь слова. Я ввязалась в серьезное дело, и если муж не убьет меня, когда узнает, что я затеяла, то во всяком случае прибьет. Вы хотите похитить несовершеннолетнюю. Ее мачеха поднимет скандал, может, даже начнет процесс, меня к нему привлекут, в любом случае меня выгонят из монастыря, где я имею такой хороший заработок. Я знаю, что мамзель Мари богата и щедро вознаградит меня за все, что я для нее делаю; но мой муж ничего не знает, ни в чем не замешан, а ведь и он тоже лишится места звонаря и должен будет уехать куда-нибудь подальше, во избежание всяких толков. А где он найдет работу после такой истории? Не сделаете ли вы что-нибудь, чтобы обеспечить моего бедного мужа? Я ничего не смыслю в делах, не знаю, может ли мамзель Мари чем-нибудь помочь мне, для этого я и свела вас с нею, зная, как вы богаты и великодушны. Все люди меняются; если вы позабудете про мои услуги, то вы ничем не связаны, ничего мне не предлагали, ничего не обещали.