Михаил Булгаков - Великий канцлер
Впрочем, свита приезжего также примечательна. Она состояла из того самого длинного в пенсне и в клетчатом, с наглой рожей, и толстого черного кота.
Римский приветствовал Воланда с некоторым принуждением. В голове у директора была форменная каша. Он осведомился о том, где же аппаратура артиста, и получил от Воланда краткий ответ, что он работает без аппаратуры.
— Наша аппаратура, товарищ драгоценный, — ввязался в разговор никем не прошенный наглец в пенсне, — вот она. Эйн, цвей, дрей! — И тут длинный, повертев перед глазами недовольного Римского узловатыми пальцами, вытащил из-за уха у кота собственные Римского часы, которые, вне всяких сомнений, были при Римском во время входа в уборную. Шутовски раскланявшись, клетчатый буффон на ладони подал часы пораженному директору, и тот под восхищенные аханья портного и лиц, заглядывающих в дверь, водворил часы на место. У Римского мелькнула мысль о том, что встретиться с длинным в трамвае было бы крайне неприятно.
Тут загремели звонки со сцены, и под их грохот был выкинут второй фокус почище, чем с часами. Именно: кот подошел к подзеркальному столику, лапой снял пробку с графина, покачнул его, налил мутной воды в стакан и, овладев им обоими пухлыми лапами, с удовольствием выпил. При виде такой штуки даже и ахать не стали, а просто притихли.
Через три минуты с шелестом раздернулся занавес и вышел новый персонаж. Это был пухлый, как женщина, хронически веселый человек в подозрительном фраке и не совсем свежем белье. Весь зал нахмурился, увидев его. Это был конферансье Мелузи[28].
— Итак, товарищи, — громко заговорил Мелузи, — сейчас перед вами выступит знаменитый немецкий маг Воланд[29]. Вы сами понимаете, — хитро сощурив глаза, продолжал Мелузи, — что никакой магии на самом деле не существует. Мосье Воланд в высокой степени владеет техникой фокуса, а мы все за овладение техникой! Итак, попросим дорогого гостя!
Произнеся всю эту ахинею, Мелузи отступил, сцепил обе ладони и замахал ими.
Публика ответила аплодисментом.
Выход Воланда, клетчатого и кота был эффектен. Черномасочный великан в блистательном фраке с алмазами на пальцах, клетчатый, который теперь в ярком свете лампионов оказался явным клоуном, и кот выстроились перед рампой.
Отшумел аплодисмент. Сеанс пошел сразу же необычно и чрезвычайно заинтересовал публику.
— Кресло мне, — сказал Воланд.
И тут же неизвестно откуда появилось кресло, в которое и уселся Воланд. Публика притихла. Кулисы были забиты народом, кончившие свои номера артисты напирали друг на друга, и среди них виднелось бледное, хмурое лицо Римского.
Дальнейшее поведение Воланда еще более поразило публику. Развалившись в кресле, артист ничего не показывал, а оглядывал публику, машинально покручивая ухо любимого кота, приютившегося на ручке кресла.
Наконец артист прервал молчание.
— Скажи мне, рыцарь[30], — негромко осведомился он у клетчатого гаера, — так это и есть, стало быть, московское народонаселение.
— Точно так, — почтительно ответил клетчатый.
— Так, так, так... — загадочно протянул Воланд. — Давненько, давненько я не видел москвичей. Надо полагать, они сильно изменились. Город значительно изменился. Это я могу засвидетельствовать. Появились эти трамваи, автомобили...
Публика внимательно слушала, полагая, что это прелюдия к фокусам. На лице у Мелузи мелькнуло выражение некоторого недоразумения, и он чуть приподнял брови. Он счел нужным вмешаться.
— Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, которая значительно выросла в техническом отношении, и москвичами, — заговорил сладко Мелузи, по профессиональной привычке потирая руки.
Тут Воланд, клоун и кот повернули головы в сторону конферансье.
— Разве я выразил восхищение? — спросил артист у клетчатого.
— Нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, — доложил клетчатый.
— Так?..
— Просто он наврал, — пояснил клетчатый и обратился к Мелузи, прибавив: — Поздравляю вас соврамши.
На галерке кто-то рассмеялся, за кулисами разлилось недоумение. Мелузи вздрогнул.
— Но меня, конечно, не столько интересуют эти автобусы, брюки, телефоны и прочая...
— Мерзость! — подсказал клетчатый угодливо.
— Спасибо, — сказал Воланд, — ...сколько более важный вопрос — изменились ли эти горожане психологически?.. Э?
— Важнейший вопрос, сударь, — подтвердил и клетчатый.
Римского, конферансье, артистов в кулисах охватило полнейшее недоумение, но, как бы угадав их чувства, артист молвил снисходительно:
— Ну, мы заболтались, однако, а публика ждет чудес белой магии. Фагот, покажите им что-нибудь простенькое.
Зал шевельнулся, и тысячи четыре глаз сосредоточились именно на клетчатом.
Тот щелкнул пальцами, крикнул залихватски:
— Три... четыре!
И тотчас, поймав в воздухе атласную колоду карт, начал ее тасовать. Колода развернулась сыплющейся лентой, а потом, фыркнув, перелетела через сцену и сложилась в лапе у кота. Тот немедля соскочил с кресла, стал на задние лапы, а передними стасовал колоду и выпустил ее лентой в воздух. Колода с шелестом змеей взвилась над головами, а затем клетчатый, раскрыв рот, как птенец, всю ее, карту за картой, проглотил.
— Класс! — шепнули за кулисами. Кот потряс публику. Из-за этого даже и аплодисмент не вырвался. Жонглеров публика уже видела, но никто никогда не видел, чтобы животное могло проделать такой фокус с колодой.
Тем временем клетчатый воскликнул — гап! — и выстрелил из неизвестно откуда появившегося в руке у него пистолета, а Воланд указал пальцем в партер и сказал звучно:
— Колода эта теперь в кармане у вас. Да, да. Седьмой ряд, место семнадцатое.
В партере зашевелились, и затем какой-то гражданин, густо покраснев, извлек из кармана колоду. Стали привставать.
Гражданин застенчиво тыкал колодой в воздух.
— Пусть она останется у вас на память. Она вам пригодится для покера, гражданин Парчевский. Вы совершенно справедливо заметили вчера, что жизнь без покера представляет собой одну волынку.
И видно было, как в седьмом ряду тот, фамилия которого точно была Парчевский, выпучил глаза и колоду положил на колени.
— Стара штука, — раздался голос на галерке, — они уговорились!
— Вы полагаете? — ответил голос со сцены, — так вот что: она у вас в кармане!
Скептик сунул руку в карман штанов, но вытащил из кармана не колоду, а пачку червонцев, перевязанную банковским способом. И на пачке той была надпись — «1000 рублей».
— Червонцы, червонцы, — послышались голоса на галерке.
— Это червонцы... — недоуменно улыбаясь, сообщил скептик, не зная, что ему делать с пачкой.
— Разве червонцы хуже игральных карт? — спросил Воланд. — Впрочем, если они вам не нравятся, отдайте их соседу.
Слова Воланда вызвали большой интерес на галерке, но червонцев скептик никому не отдал, а стал ковырять в пачке, стараясь дознаться, настоящие это деньги или какие-то волшебные.
— Сыграйте со мной в такую колоду! — весело попросил кто-то в ложе.
— Авек плезир, — отозвался клетчатый и крикнул, — прошу всех глядеть в потолок! Три!
Тут же сверкнул огонь и бухнул выстрел. В потолке что-то треснуло, а затем меж нитями трапеций, притянутых к куполу, мелькнули белые листки и затем, трепеща и крутясь, пошли книзу. Две тысячи голов были задраны кверху.
Один листок, два, десять, затем дождь стал гуще, и менее чем через минуту падающие червонцы достигли партера.
Листы валили и валили, и червонный дождь становился все гуще. Большинство бумажек падало в центр партера, но некоторые относило к ложам.
Снежный денежный дождь произвел очень большое впечатление на публику. Вначале это было просто удивление, причем головы опускались по мере снижения крупного снега. Затем глаза стали вертеться — следили полет денег.
Когда же червонцы стали падать на головы, колени, касаться рук, глаза насторожились.
Одна рука вытянулась, взяла, другая... Начали рассматривать, мять... А они все сыпались и сыпались.
Беспокойно зашевелилась галерка. Тогда кот отмочил такую штуку: войдя на авансцену, он надул щеки и дунул вверх. Вихрем тотчас понесло бумажки на галерею, которая встретила их гораздо более оживленно, нежели партер.
Гамму чувств можно было точно определить. Началось со внимания, а затем во всех глазах ясно выразилось одно желание — понять, настоящие или нет?
Многие глаза устремились сквозь бумажки на свет огней, и тотчас праведные и несомненные водяные знаки кинулись в глаза. Запах также не вызывал ни малейшего сомнения: это был очаровательный, ни с чем не сравнимый, лучший на свете запах свежих червонцев. С номерами и сериями и многочисленными и солидными подписями.
Настоящие? Тут зловещий блеск показался во многих очах. Вывод напрашивался сам собой: если подлинные, то не попробовать ли... и... и...
