Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
В. Малахов говорит об этом взгляде: «Условно говоря, этот тип мышления называется эссенциализмом… Неразлучная спутница эссенциализма — интеллектуальная процедура, которая в философии науки называется гипостазирующей реификацией. Гипостазирование, — это принятие предмета мыслимого за предмет как таковой, а реификация — это принятие того, что существует в человеческих отношениях, за нечто, существующее само по себе. Если гипостазирование — это превращение мысли в вещь, то реификация — это превращение отношения в вещь. В любом случае и то и другое предполагает овеществление того, о чем мы мыслим» [114].
Глава 3 Нарушение логики: некогерентность рассуждений
Одним из главных признаков рационального мышления, которое и служит основанием «общества знания», является связность, внутренняя непротиворечивость умозаключений. Речь идет о необходимости выстраивать такую цепочку логических шагов, чтобы одно звено умозаключения было соизмеримо с другими, могло взаимодействовать с ними, образуя систему. Эта система должным образом организует имеющуюся в наличии информацию, превращая ее в знание, позволяющее разрешить конкретную проблемную ситуацию. Рациональное умозаключение порождается из элементов уже имеющегося знания, соединяет их в систему с новым качеством.
Это обеспечивается совместимостью и соизмеримостью использованнных понятий и отсутствием разрывов в логике. Утверждения, высказанные на языке несоизмеримых понятий и с провалами в логике, не связываются в непротиворечивые умозаключения. Они некогерентны (incoherent).
Во время перестройки «стандарты» внутренней противоречивости заявлений задавали руководители высшего ранга («архитекторы перестройки») — М. С. Горбачев и А. Н. Яковлев. Возьмем важнейшее утверждение, которое Горбачев высказал в обоснование перестройки, перефразируя Андропова: «Мы не знаем общества, в котором живем». Из этого утверждения он сделал вывод о необходимости радикальной (революционной) перестройки этого общества. Это острая некогерентность. Если оператор не знает системы, он просто не имеет права ее «перестраивать», ибо это неминуемо кончится катастрофой. Логичным следствием утверждения Горбачева мог бы быть только призыв к срочному изучению нашего общества.
Этого нарушения логики большая часть интеллигенции не заметила. Некогерентность рассуждений на время стала важной деформацией общественного сознания.15 Она распространялась так быстро, что казалось, будто возникла (или была создана) особая программа по разрушению логики — своеобразная программа-вирус, разрушающая все программное обеспечение российского «общества знания». Поскольку эта программа через политические действия и с помощью СМИ была внедрена в массовое сознание, строительство «общества знания» в России будет наталкиваться на большие трудности, пока «вирус» не будет удален из интеллектуального пространства.
С уходом Ельцина на вооружение был взят нелепый тезис о том, что никакого плана действий в реформе не было, все как-то само собой покатилось, покатилось — и вот, страна оказалась в глубоком кризисе. В 2003 г. А. Н. Яковлева спрашивают, как «архитектора перестройки», о ее программе — ведь функция архитектора в том и состоит, чтобы создать образ здания и план его постройки. А. Н. Яковлев отвечает: «Интересно, как вы себе представляете „план перестройки“? Это что, перечень мероприятий, утвержденный на политбюро, согласованный с министерствами и ведомствами, включая КГБ? Такого плана действительно не было и быть не могло. Того, кто его предложил бы, тут же поставили бы к стенке» [207].
Яковлев уходит от ответа на вполне разумный вопрос с помощью иронии, но она не может скрыть некогерентности ответа. Почему же, если бы Горбачев предложил «перечень мероприятий, утвержденный на политбюро, согласованный с министерствами и ведомствами, включая КГБ», то его «тут же поставили бы к стенке»? Кто бы его поставил к стенке, если КГБ и прочие ведомства этот перечень изучили и одобрили? С другой стороны, косвенно Яковлев признает, что план перестройки существовал. Ведь ему лично было известно главное содержание плана — оно таково, что если бы этот план стал достоянием гласности, то авторов его следовало бы тут же поставить к стенке, это кажется самому Яковлеву естественным и правильным с точки зрения интересов государства и общества.
В том же интервью Яковлев прямо говорит: «Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен — лукавил не раз. Говорил про „обновление социализма“, а сам знал, к чему дело идет… Есть документальное свидетельство — моя записка Горбачеву, написанная в декабре 1985 года, то есть в самом начале перестройки. В ней все расписано: альтернативные выборы, гласность, независимое судопроизводство, права человека, плюрализм форм собственности, интеграция со странами Запада… Михаил Сергеевич прочитал и сказал: рано. Мне кажется, он не думал, что с советским строем пора кончать».
Это говорит действительный член Российской Академии наук, блюститель норм «общества знания».
Не видеть несвязности в утверждениях стало нормой. Они не вызывали ни вопросов, ни недоумения. Это красноречиво проявилось в заявлениях множества представителей властной элиты, в том числе тех, кто по должности относился как раз к смотрителям «общества знания».
Профессор А. Ципко пишет о процессах в странах Восточной Европы: «Все эти страны идут от коммунизма к неоконсерватизму, неолиберализму, минуя социал-демократию. Тут есть своя логика. Когда приходится начинать сначала, а иногда и с нуля, то, конечно же, лучше идти от более старых, проверенных веками ценностей и принципов» [186].
Здесь крайняя некогерентность (не говоря уж о несоответствии фактам). Что значит, например, что Польша в 1989 г. «начала сначала, а то и с нуля»! И почему неолиберализм, возникший в конце 60-х годов XX века, «проверен веками»? Уж если А. Ципко считает, что «лучше идти от проверенных веками ценностей и принципов», то надо было бы брать за образец первобытно-общинный строй, он проверен двумястами веков. Или уж на худой конец рабство — тоже десять веков его проверяли. Ведь уже из программы средней школы известно, что частная собственность и капиталистическое предпринимательство — очень недавние и специфические явления.
Академик Т. И. Заславская в конце 1995 г. на международном форуме «Россия в поисках будущего» делает главный, программный доклад. Она говорит о дефиците, якобы преодоленном благодаря повышению цен: «Это — крупное социальное достижение… Но за насыщение потребительского рынка людям пришлось заплатить обесцениванием сбережений и резким падением реальных доходов. Сейчас средний доход российской семьи в три раза ниже уровня, позволяющего, согласно общественному мнению, жить нормально» [75].
Перед нами острая некогерентность. Люди погрузились в бедность, они не могут покупать прежний набор продуктов и, таким образом, выброшены с рынка (что и стало механизмом «преодоления дефицита» в условиях спада производства) — а ведущий социолог называет это «крупным социальным достижением»!
Следует заметить, что некогерентность резко усиливается гипостазированием, применением вместо жестких рациональных понятий туманных образов, искажающих реальность. Здесь Т. И. Заславская подняла тему дефицита. Это было ключевое слово в обосновании реформы. Утвердилось, что в советское время «мы задыхались от дефицита», а благодаря реформе дефицита не стало, а возникло изобилие. Но как может образоваться изобилие при спаде производства? Много производили молока — это был дефицит; снизили производство вдвое — это изобилие. Так подрывается здравый смысл, не говоря уж о более сложных инструментах рациональности.
Вот что означает понятие дефицит в его жестком значении: в 1985 г. РСФСР в среднем на душу населения было потреблено 23,2 кг рыбы, а 1997 г. в РФ — 9,3 кг. В результате реформы возник дефицит рыбы как продукта питания — при ее наличии на прилавках как ложного знака изобилия. Люди, которые приветствуют такое положение, впадают в гипостазирование.
О состоянии питания через три года реформы говорит «Государственный доклад о состоянии здоровья населения Российской Федерации в 1992 году»: «Существенное ухудшение качества питания в 1992 г. произошло в основном за счет снижения потребления продуктов животного происхождения. Отмечается вынужденная ломка сложившегося в прежние годы рациона питания, уменьшается потребление белковых продуктов и ценных углеводов, что неизбежно сказывается на здоровье населения России и в первую очередь беременных, кормящих матерей и детей. В 1992 г. более половины обследованных женщин потребляли белка менее 0,75 г на кг массы тела — ниже безопасного уровня потребления для взрослого населения, принятого ВОЗ» [60].
