«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье
Зачем воевать, вопрошал Ольдо, если нам не надо чужого? Зачем воровать, если мой кошелек полон денег? Зачем покушаться на честь чужестранки, если сестра моя — супруга моя? Подобные умонастроения могут шокировать — и на деле шокировали многих туристов, оказавшихся в стране столь откровенно чувственной, столь свободной от всяких моральных устоев; но сколько бы турист ни брюзжал, сколько бы ни возмущался, рано или поздно он и сам подпадал под чары рондийской вседозволенности. Перед красотой невозможно устоять. К концу каникул такой турист, подкрепив силы водой из источников, сам вливался в ряды новообращенных — всех тех, кто открыл в Ронде неведомое прежде отношение к жизни: быть гедонистом, не будучи эгоистом, и превыше всего ставить гармонию души и тела.
Вот тут-то и крылась трагедия. Так уж устроен западный человек, что он не может просто жить и радоваться. Для него это непростительный грех. Ему необходимо вечно стремиться к какой-нибудь недосягаемой цели, будь то материальный достаток, поиски более совершенного бога — или создание нового оружия, которое обеспечит ему власть над миром. Чем шире круг его знаний, тем неуемнее и алчнее он становится, тем чаще его возмущает тот порядок вещей, согласно которому всё — и он сам — произошло из праха и в прах возвратится, тем сильнее его тянет усовершенствовать и заодно поработить своих собратьев. Отрава недовольства в конце концов, увы, просочилась и в Ронду; начало этому положили контакты с внешним миром, но привиться на местной почве и разрастись до масштабов эпидемии губительной заразе помогли двое вождей рондийской революции — Марко и Грандос.
Вы спрашиваете, что сделало их революционерами? Рондийцы и до них ездили за границу и возвращались в целости и сохранности. Почему же у этих двоих возникло непреодолимое желание покончить с прежней Рондой, которая на протяжении семи веков оставалась практически неизменной?
За ответом далеко ходить не нужно. Марко, как царь Эдип, родился увечным, с вывернутой стопой, и с детства затаил обиду на отца и мать. Он не мог простить им того, что они произвели на свет не красавца, а жалкого калеку. Если ребенок не может простить родителей, он не простит и вскормившую его страну. Его стало обуревать желание искалечить собственную родину — пусть узнает, каково быть увечным!
Второй вождь, Грандос, родился алчным. По слухам, он был не чистокровный рондиец: якобы его мать в недобрый час спуталась с каким-то заморским гостем, который потом во всеуслышанье похвалялся своей победой. Так это или нет, Грандос явно унаследовал от родителя страсть к стяжательству и редкую сметливость. В школе — все рондийцы, кроме отпрысков правящей династии, получали одинаковое образование — Грандос всегда был первым учеником. Нередко он знал ответ раньше учителя. И он стал заноситься. Если школьник знает больше наставника, то ему и государь не указ и он начинает ставить себя выше общества, к которому принадлежит.
Мальчики подружились, а повзрослев, вместе отправились за границу и объехали всю Европу. Когда через полгода они вернулись домой, сидевшее в них зерно недовольства, о котором прежде они лишь смутно догадывались, уже созрело и готово было прорасти. Грандос посвятил себя добыче и переработке рыбы. Ума ему было не занимать, и он быстро сделал важное открытие: рыба, водившаяся в Рондаквивире, — главное блюдо в рационе рондийцев и признанный деликатес для гурманов, — могла быть использована и для других целей. Ее изогнутый хребет, если распилить его вдоль, по форме идеально подходил для «косточек», которые вставляют в дамские бюстгальтеры, а рыбий жир, растертый в однородную массу и ароматизированный цветками ровлвулы, позволял изготовить косметический крем, способный смягчить и оживить самую загрубелую, морщинистую кожу.
Грандос наладил экспорт новой продукции, постепенно охватив поставками весь западный мир, и вскоре стал самым богатым человеком в Ронде. Даже его соотечественницы, прежде понятия не имевшие о бюстгальтерах и кремах для лица, поддались на посулы рекламы, которую Грандос размещал в газетах, и задумались: может, и правда стоит попробовать? А вдруг с этими нововведениями жить станет лучше и веселее?
Его товарищу промышленное производство было не по нутру. Презрев родительский виноградник, Марко выбрал журналистику и вскоре получил должность редактора «Рондийских ведомостей». Когда-то это была непритязательная газетка, печатавшая новости дня и сообщения об успехах сельского хозяйства и торговли; три раза в неделю газета выходила с приложением о новостях культурной жизни. У рондийцев давно вошло в обычай просматривать газеты во время сиесты — неважно, где они располагались на послеполуденный отдых: под кустом в поле или за столиком в городском кафе. С приходом Марко все изменилось. Новости по-прежнему печатались, но теперь их подавали под определенным углом, с насмешкой над рондийской стариной. Под прицел попадали то дедовский способ давить виноград босыми ногами (камешек в огород родителей Марко), то обычай бить рыбу острогой (от остроги страдали рыбьи хребты, и Грандос терпел убытки), то традиция собирать цветы ровлвулы (еще одна попытка оказать услугу Грандосу — в состав его крема входили истолченные сердцевины цветков, для чего золотую ровлвулу требовалось сперва распотрошить). Марко искренне ратовал за безжалостное обращение с цветами, потому что любил смотреть, как гибнет красота, и еще потому, что это больно ранило старшее поколение рондийцев: по весне жители всегда выходили на сбор благоуханных цветов, которыми они украшали свои жилища, столицу и дворец. Столь невинная и бесхитростная привычка выводила Марко из себя, и он решил раз и навсегда ее искоренить — как и прочие бессмысленные обряды. Грандос действовал с ним заодно, хотя мотивы у него были другие. Сам он не питал к рондийским традициям особой неприязни; просто их отмена отвечала его интересам: с ростом экспортной торговли росло его богатство и власть — теперь он мог заткнуть за пояс любого соседа.
Мало-помалу молодые рондийцы приобщались к новым ценностям, о которых им каждый день твердили «Ведомости». Выпуск газеты был сдвинут во времени с таким расчетом, чтобы она поступала в продажу не в полдень, к началу сиесты, когда ее лениво пролистывали и тут же откладывали в сторону; Марко распорядился продавать газету — и на дворцовой площади, и в деревнях — на закате, когда рондиец после трудового дня потягивает рицо: в вечерний час человек намного впечатлительнее и легче поддается внушению. Результат не заставил себя ждать. Молодые жители Ронды, раньше думавшие только о том, как бы поинтереснее провести два своих любимых времени года — зиму, с ее
