Бруно Ясенский - Человек меняет кожу
Нусреддинов машинально приостановил коня.
«А я-то тут при чём? Что я ему, в няньки нанимался?. Зачем его сюда чёрт принёс? Сидел бы себе с гостями… Всё-таки неприятно: убьют…»
– Надо ехать обратно, – сказал он вслух не то себе, не то лошади. – Это подлость.
Он повернул коня и медленно поехал в городок. Лошадь шла неохотно. Он больно ударил её каблуками. Какой-то голос в нём самом бунтовался и кричал, что ехать не надо, но Керим знал уже, что поедет непременно.
Доехав до механических мастерских, он слез с коня, привязал его к изгороди и стал пешком продвигаться вдоль стен, он услышал вдруг шум мотора и новую пальбу. Свет автомобильных фар ослепил его и вытолкнул из темноты. Мимо, задевая его крылом, пролетела машина Кларка и, круто повернув за угол, умчалась в степь. Керим прилип к стене. От внезапного тяжёлого удара прикладом он пошатнулся и упал лицом в пыль. Его подхватили и поставили на ноги. Он рванулся от боли в вывороченных руках, почувствовал на губах холодок револьверного дула и зажмурил глаза. Выстрела не последовало.
– Это мусульманин, – сказал кто-то над его ухом по-таджикски. – Подожди, не трожь! Он покажет, как открыть воду.
Его толкнули прикладом в спину и поволокли вдоль бараков. Нусреддинов понял, что волокут его к головному сооружению.
У головного толпилось десятка два вооружённых бородачей в афганских чалмах. Подошёл одноглазый, в сером ишанском халате:
– Таджик? Узбек?
– Таджик, – сказал Нусреддинов. Он с первого же взгляда узнал в одноглазом Ходжиярова.
– Где ключи от воды? – спросил ишан по-таджикски.
Нусреддинов молча смотрел на одноглазого.
– Отвечай, когда спрашивают, щенок! Шкуру сдеру! Сразу заговоришь. Где ключи?
– Не знаю.
– А ну!.. – оглянулся ишан.
Десять рук потянулось к Нусреддинову и сорвало с с него рубашку.
– Домулло-ишан! – подошёл к кривому молодой джигит. – Зачем нам ключи? Отобьём замки прикладами.
Нусреддинов с тревогой обернулся. На служебном мостике несколько джигитов возились у штурвальных колёс, пытаясь рукоятками сабель отбить замки.
«Если замки сдадут, поднять щиты сумеет каждый дурак. Тогда в полчаса пустят воду в канал и затопят весь Ката-Таг», – холодея, подумал Нусреддинов.
– Замки стальные, – иди отбей! – сердито буркнул ишан. – А ну, который там! Полоснуть его по спине.
Нусреддинов коротко вскрикнул. Лезвие ножа, уколовшее его в шею, острой болью скользнуло вниз.
– Где ключи?
– Командир! – с трудом разжимая зубы, сказал Нусреддинов. – Не трать напрасно времени. Замков отбивать незачем. Этими колесами щитов не поднимешь. Эти машины только закрывают воду. Для того чтобы её открыть, есть другие машины – с той стороны, внизу.
– Где внизу? – недоверчиво покосился одноглазый.
– Надо пройти через мостик, а потом сойти вниз. Если отпустите мне руки, я поведу.
– Веди!
Нусреддинов вошёл на мостик. Он шёл медленно, притворяясь, что хромает, и с трудом волоча ногу. Он знал хорошо, что внизу никаких машин нет. В лучшем случае он мог выгадать пять, ну десять минут. Он понадеялся в душе, что по дороге придумает ещё что-нибудь, какую-нибудь неожиданную спасительную уловку, но ничего хитрее придумать не мог. Пока дойдут, пока будут искать внизу – десять минут. Потом станут отбивать замки – тоже минут десять, не меньше. Если отобьют – поднятие щитов займёт двадцать – двадцать пять минут. К тому времени, может быть, подоспеют из Кургана.
По левую руку, внизу, клокотал Вахш.
«Если бы оттолкнуть этого бородача и прыгнуть вниз, можно бы выбраться на мель. Плаваю хорошо. Переплывал. Будут стрелять, – темно, не попадут… Но тогда прямо пойдут отбивать замки. Нет, нельзя! От замков надо их отвлечь во что бы то ни стало. Водить, покуда только удастся… Попробую идти ещё медленнее…»
– Ты что, уснул? Я тебя живо выучу ходить!
Лезвие ножа опять коснулось спины.
– Я быстрее не могу. Нога болит. Будешь резать, – сяду, и не пойду никуда.
– Взять его подмышки!
Над головой густо мерцали звёзды. Невдалеке, по ту, сторону Вахша, загудела автомобильная сирена. Автомобиль полз по скату, подобный большой жужелице, шевеля двумя светящимися усами фар.
«А ведь я иду, наверное, в последний раз… Люди, едущие в той машине, через час будут в Кургане. Они, должно быть, видят оттуда вон этот фонарь. И не знают, что под этим фонарём убивают сейчас человека. Крикнуть? Разве голос долетит через Вахш? Не услышат… Мостик кончился. Теперь вниз…»
– Сюда. Пустите меня вперёд.
– Где же тут машины?
– Ещё ниже.
– Да он смеётся, а мы ходим за ним, как дураки!
– Где машины?!
Он стоял уже внизу у самых щитов. Вести дальше было некуда. Нусреддинов указал на щиты:
– Вот здесь. Надо поднять.
– Как поднять?
– Руками.
– Ты что? Шутки?
Цепкие пальцы вонзились в ухо Нусреддинова. Острая боль полоснула у самого черепа. Что-то горячее и жидкое плеснуло по щеке.
– А ну! Отрежь ему заодно и то ухо.
Его подхватили и втащили обратно на мостик. Он не видел уже ничего. Большие красные круги вращались перед глазами.
– Ишан! Ишан! Тут есть другой! Он знает!
Нусреддинов открыл глаза. Он увидел близко, совсем близко, человека, поддерживаемого двумя джигитами. У человека не было носа, из оскаленного рта торчал единственный уцелевший зуб. На голове человека смешно топорщился белый хлопковый пух.
– Ключи в конторке. Ведите, покажу, – прошепелявил беззубым кровавым ртом белобрысый.
– Гальцев! – хрипло позвал Нусреддинов. – Гальцев! Не смей!
Гальцев поднял на Керима замученные, налитые кровью глаза, окаймленные белыми ресницами.
– Не могу… больше не мо-гу…
Его оттащили в сторону:
– Веди!
– Гальцев! Гальцев! – давясь чем-то густым и приторным, крикнул вдогонку Нусреддинов. Он рванулся от страшной боли, упал лицом на холодный бетон и так уже остался лежать.
Ишан, скрестив руки, ждал на мостике. Замки, сколько ни возились с ними джигиты, не поддавались ни ножу, ни прикладу.
Минут через десять вернулись два джигита, таща под руки Гальцева. В руке у одного позванивала связка ключей. У первого штурвального колеса джигиты бросили Гальцева и взялись открывать замок.
Гальцев, лежа на полу, смотрел на них снизу ополоумевшими глазами. Он приподнялся на локте и натолкнулся на что-то жёсткое и круглое. Это была голова Нусреддинова, страшная, совершенно круглая голова с отрезанными ушами и носом. Гальцев судорожно отдёрнул руку. Джигит всё ещё возился у замка, никак не мог подобрать подходящего ключа.
Гальцев поднялся на колени.
– Давай, ты не умеешь, я открою, – сказал он хрипло, протягивая руку за ключами.
…В кабинете Комаренко тарахтела пишущая машинка. Прыщеватый юноша в форме пограничника корявыми пальцами старательно вколачивал в бумагу головки полустёртых букв. В окнах стоял рассвет. Ночь густела ещё в граненых кубах чернильниц, лепилась запоздалой тенью к кобуре комаренковского маузера. Жёлтая груша электрической лампочки, покачиваясь, плыла среди комнаты в подмылках табачного дыма.
Комаренко извлёк из папки несколько исписанных листков, задвинул ящик стола и, развернув листки, продолжал прерванное путешествие по комнате.
– Написали? Приготовьте сразу бумагу, чтобы потом не останавливаться. К семи часам утра надо эту записку закончить и отправить. На чём мы остановились? Да, да, на истории с фалангами. Прочтите ещё раз последнюю фразу.
– «Во-первых: сам тот факт, что в осуществление предыдущих угроз на американцев в день Первого мая не было произведено никакого покушения, а вместо этого обоим им подбросили по спичечной коробке с фалангой, – убедил меня, что автор анонимных записок не преследует террористических целей, а желает лишь запугать иностранцев и заставить их покинуть строительство…»
– Так. Пишите дальше:
«Во-вторых: случай этот убедил меня окончательно, что автором анонимных записок является не таджик, а несомненно европеец. Ни один таджик, желая устранить мешающего ему врага, не прибегнет к такого рода экзотическим и лжетуземным методам расправы. Фаланги среди туземного населения вовсе не пользуются славой опасных насекомых. Таджик значительно больше боится обычного скорпиона, укус которого во много раз болезненнее. Легенда о смертельности укуса фаланги выдумана самими же европейцами. Источником её, вернее всего, является неясная характеристика galeodes arancoides, которую мы находим не только в русской, но и в заграничных энциклопедиях, оставляющих вопрос о ядовитости фаланг открытым. Факт остаётся фактом, что в отличие от местного населения все приезжие европейцы – русские и не русские – считают фалангу насекомым ядовитым, наподобие туркменистанского каракурта, и в арсенале их ограниченных представлений о Средней Азии фаланга, наряду с тигром, играет роль неотъемлемых особенностей Таджикистана. Человек, подбросивший американцам коробки, был поэтому несомненно европейцем, к тому же человеком довольно культурным, хорошим психологом, прекрасно знающим, какими ужасами легче всего запугать доверчивого приезжего.
