Джон Пристли - Добрые друзья

— Я ничего не хочу слушать. Пустите.

— Не пущу, пока вы меня не выслушаете. Видите ли, я сегодня ездил в Лондон…

— В Лондон?! — Ее тон тотчас переменился.

— Да, в Лондон. Я нарочно никому не сказал о поездке. Я ездил к Фельдеру и Хантерману, это издатели…

— Иниго, вы дали им послушать свои песни! Ну, они их взяли? Да говорите же скорей!

Сюзи не на шутку разволновалась, причем исключительно за Иниго и за его песни, о себе она вообще не думала. То был чудесный миг для Иниго. Порой ему казалось, что она эгоистка, да и впредь эта мысль посетит его еще не раз, но воспоминание об этом разговоре в гатфордской гостинице всегда будет прогонять подобные подозрения из его головы.

— Да, они хотят их взять, — медленно выговорил Иниго.

— Ах, не томите, не томите! Вы так тянете! Расскажите быстрей. Если не расскажете, я опять подумаю, что вы беспомощный!

— Видите ли, мои песни случайно услышал Монти Мортимер, и он хочет использовать их в своем ревю.

— Иниго! — восхищенно закричала Сюзи и вдруг помрачнела. — Вы меня разыгрываете. Вы не могли видеть Монти Мортимера.

— Видел, честное слово, Сюзи! — И он рассказал ей, что случилось в кабинете мистера Пицнера. Сюзи слушала затаив дыхание.

— Миленький, вас ждет бешеный успех! — наконец воскликнула она. — Вы скоро пойдете в гору. Чудесно! Я очень рада. Жаль, от «Добрых друзей» ничего не останется… Да, по-другому и быть не может. — Она помолчала и добавила: — Должна вам признаться, что слушать эти номера в исполнении Этель Джорджии будет невыносимо. Жаль, вы не рассказали ему про меня.

— Я рассказал, женщина, рассказал! — победно взревел Иниго. — Я только о вас и говорил!

— Как? Неужели? А он что? Верно, посмеялся?

— Еще чего, посмеялся! Я б ему посмеялся! Не важно, как он отреагировал. Суть в том, что сегодня он приедет на ваш бенефис!

— Что?! — На сей раз Сюзи завопила. Потом вцепилась в Иниго и хорошенько его встряхнула. — Не смейте так шутить, слышите?! Он не приедет!

— Приедет. Специально, чтобы посмотреть нашу программу, — с расстановкой повторил Иниго. — Вернее, чтобы взглянуть на вас.

— Монти Мортимер!

— Да, большой шеф — собственной персоной!

— Но… как? Почему? В смысле… как вам это удалось? Ах, я не верю своим ушам.

— Я просто сказал ему приехать, и он приедет. Я забронировал для него место. Может, я беспомощный, но стоит мне начать…

— Да что вы заладили со своей беспомощностью! Дайте подумать. Нет, я ничего не соображаю. Ах, я прямо рассыпаюсь на части от волнения. Я столько раз мечтала о чем-то подобном, что теперь просто не могу этого вынести! Мне заранее дурно. Я все испорчу!

Иниго встревожился.

— Наверное, зря я вам рассказал…

— Ничего не зря, дурачок! Я бы вас не простила, если б вы не рассказали. Ничего, я приду в себя к началу выступления. А если нет, какая я тогда артистка? Господи, ну и шанс! — Она закружилась и ускакала прочь, а потом внезапно вернулась и озабоченно спросила: — А вдруг я ему не понравлюсь? Вот это будет фиаско, правда?

— Вы ему непременно понравитесь, — заверил ее Иниго. — Если нет, он — олух, определенно. И песен моих не получит. Какой король? Ответь, прохвост, иль сгибнешь! Так ему и скажу.

— Прелесть! Но послушайте, Иниго, я не позволю вам связывать судьбу своих песен со мной…

— Да бросьте, не думайте об этом. — Он поймал ее за руки. — Еще раз извините, что не успел на ваш праздник…

— Не принимайте близко к сердцу! Я не могла на вас не сердиться, понимаете? А вам следовало меня предупредить. Хотя так, конечно, получилось гораздо веселей.

— Вот именно! И если бы я ничего не добился, вы бы расстроились и испортили себе весь праздник, определенно. Вот только про подарок я забыл…

— Не забыли. Монти — мой подарок. Самый чудесный подарок!

— И я до сих пор вас не поздравил. Еще ведь не поздно? Всего вам наилучшего, Сюзи.

— Спасибо, — тихо и скромно ответила она. А потом радостно выпалила: — Ох, я идиотка, но я так счастлива! Иниго, вы — чудо!

Она обвила его руками и поцеловала — все в одно мгновение ока.

Минуту или две он держал ее в своих объятиях. Нет, не минуту или две. То были не просто минуты, стремительно отмеряемые ходиками на каминной полке и уходящие в забвение; мир Времени остался где-то далеко-далеко — жалкие, заброшенные темные развалины; Иниго прорвался наружу, в заколдованный горний мир, где солнца и луны встают, замирают на месте и продолжают свой ход по малейшему мановению духа. Давайте же оставим его там. Мы должны помнить, что он — весьма романтичный и необузданный юноша, да еще влюбленный — словом, юный осел. А у подобных ослов, как известно, случаются такие моменты. Исида по-прежнему является им, как явилась однажды их легендарному золотому собрату, а они по-прежнему едят ее розы, чтобы вернуть себе человеческий облик.

Глава 4

Бенефис

Последний раз читатели побывали на выступлении «Добрых друзей» несколько месяцев назад, когда труппа давала свою первую настоящую премьеру в Сэндибэе. Событие было огромной важности — или так им казалось, — но не шло ни в какое сравнение с этим субботним бенефисом в гатфордском театре. День рождения Сюзи, ее бенефис, с минуты на минуту явится мистер Мортимер, все места раскуплены — даже ложа! Да, в гатфордском театре была ложа — не четыре, не две ложи, а всего-навсего одна. Ее украшали довольно потрепанные занавесы, а различить позолоту на четырех маленьких стульчиках еще никому не удавалось, но все-таки это была самая настоящая ложа, готовая принять любого почетного гражданина, вздумавшего посетить гатфордский театр. Разумеется, ложу мог заказать любой, но, поскольку почетные граждане редко посещали театр, а обычные люди предпочитали места поудобней, она почти всегда пустовала (хотя время от времени там соглашались посидеть коллеги и друзья директора). Сегодня вечером места в ложе купили. Никто не знал, кто бы это мог быть, или просто не признавался, что знает. Скажем, Джерри Джернингем вполне мог догадываться, чьих это рук дело. Но его не спрашивали — во-первых, потому, что спрашивать было некого (он явился лишь к самому началу выступления, едва успев переодеться и загримироваться); а во-вторых, опять же, никто не догадался его спросить. Разве что миссис Джо могла бы это сделать, потому что она была веселей, довольней и любопытней всех остальных, когда речь заходила о ложе. По ее мнению, ложа задавала тон всему выступлению. Ей не терпелось краешком глаза увидеть шикарное белое платье и выдать чистую грудную ноту для ослепительной бриллиантовой диадемы. Да и потом, с ложами никогда не знаешь наверняка, кто или что оттуда выскочит — выгодный контракт на резидентный сезон в Борнмауте, например. Миссис Джо была взволнована, заинтригована и ничуть этого не скрывала. Вероятно, в глубинах ее разума сработал пророческий инстинкт — в конце концов, все уважающие себя контральто звучат пророчески, и ложа действительно сыграла большое значение в жизни труппы. Точнее, сыграло все происходящее. Песок уже почти пересыпался из одной колбы часов в другую, и потому значение имела каждая песчинка.

Вот почему нам следует успеть к поднятию занавеса. Мы уже видели, как он поднимается, и должны теперь увидеть вновь — ведь для «Добрых друзей» он поднимается в последний раз. Правда, никто этого пока не знает, даже миссис Джо, чьим контральто могла бы петь сама Кассандра. Все члены труппы хотят, чтобы сегодняшний концерт прошел особенно успешно, и мысль об аншлаге то и дело согревает им душу, как вино. Но большинство наших героев все еще задаются вопросами. Мисс Трант, к примеру, хоть и поговорила украдкой со всеми своими артистами, до сих пор гадает, как же ей быть, и время от времени вспоминает силуэт того человека из проехавшего мимо автомобиля — человека, подобно призраку долгие годы обитавшему в темных коридорах ее разума. Артисты постарше волнуются за свое будущее и гадают, примет ли мисс Трант борнмаутское предложение. Иниго и Сюзи спрашивают себя, что может выйти из затеи с Монти Мортимером. У Джерри Джернингема свои заботы, о которых пока знает только он. Даже мисс Мейми непрерывно задается вопросом, что ей делать: стоит ли продержаться в этой труппе все лето, а осенью попытать счастья в городе? Мистер Окройд гадает, что происходит с ним и что творится в Канаде, а заодно и в Браддерсфорде, потому что с Огден-стрит давно не было никаких вестей. Словом, все наши герои полны радостного волнения, но в глубине души строят планы и немножко тревожатся. Впрочем, никому из них невдомек, что вместе они выступают последний раз, что их полукруг сегодня разомкнется навсегда: уголь уже свален в кучу, и в топке паровоза занялся огонь.

В театр съехались жители Мандли, Сторта и, разумеется, самого Гатфорда. Многие из них уже не раз видели выступление «Добрых друзей», знают, кто такая Сюзи и почему ей устраивают бенефис. Механики, слесари, электрики, клерки и кассиры с автомобильных заводов, а заодно их жены и возлюбленные; машинистки, модистки и учителя младших классов; жены ничейные и чьи угодно; господа, которым в любую минуту могут дать медаль или пять лет каторжных работ и которым прямая дорога либо в городской совет, либо в канаву; хохочущие юные ротозеи; девицы, которые подергивают плечиками, хихикают и шлепают своих спутников; скромные девушки, чья жизнь пока похожа на смутный сон; порядочные молодые люди, живущие домом и работой, вечно рядом с толпой и вечно одинокие, как Робинзон Крузо; жизнерадостные джентльмены средних лет с достойным заработком и крепким желудком, а также их изможденные супруги, день-деньской ведущие утомительные бои за чистоту и респектабельность; печальные девы, упивающиеся созерцанием смазливого Джерри Джернингема, и любвеобильные господа, по достоинству оценившие ножки Мейми Поттер; люди, которым место в больнице, в тюрьме или на концерте в уэслианской часовне на Виктория-стрит, на собрании девочек-скаутов Треугольника, на дебатах Христианской ассоциации молодых людей или на встрече гатфордского вист-клуба велосипедистов; люди, которым следовало бы помогать отцу в лавке или отдыхать на Блаженных островах — так давно они трудятся, не разгибая спины, на этой проклятой земле; все они собрались здесь, в зале гатфордского театра; все они глазеют по сторонам, болтают, жуют шоколадки, читают футбольные новости в газете или листают программки. Наконец, как только им надоедает развлекаться самостоятельно, над зрительным залом гаснет свет и вспыхивают огни рампы, купая нижний край занавеса в старомодном колдовском сиянии. Неужели он поднимется так сразу? Нет, сперва они что-нибудь сыграют — так всегда было. Звучит мелодия: Рамти-ди-тиди-ди, рампти-ди-тиди. Многие зрители ее уже слышали и узнают: ах да, песенка называется «Свернем же за угол», а поет ее тот симпатичный малый, танцор. Р-разве-не-пр-релесть? И в этот самый миг, пока мелодия мягко струится сквозь волшебный занавес, ее озорной ритм срабатывает подобно дрожжам в темных глубинах зала; она в самом деле прелестна, эта рапсодия о любви и праздности, вести из другого, более светлого мира, чем этот, где мы вынуждены считать каждый грош и с умом распоряжаться скромным жалованьем. Она увлекает Гатфорд в безудержный танец: улицы, фабрики и магазины, длинные ряды домов, трамваи и грузовики, безобразные часовенки и незаметные бары — все они слегка вздрагивают, затем покачиваются из стороны в сторону, начинают ходить ходуном и наконец срываются с места, улетают в никуда, сворачивая за некий невообразимый вселенский угол. Музыка теперь звучит громче, победней. На свете не остается ничего, кроме чистой земли, голубого стекляруса звезд и ритмичной мелодии — рам-ти-ди-тиди, — пульсирующей в бархатном мраке. Музыка звучит еще громче, еще победней, и город взлетает в небо, преображенный и расцвеченный магией летящих трелей и четвертных нот, этот новый Гатфорд, сияющий и светлый: в его фонтанах попеременно струится темное и светлое пиво, «Гиннесс» и «Басс», на улицах лежат груды арбузов и дынь, столы ломятся от жареного мяса и пудингов, шелковые чулки и свитера можно брать где угодно, за каждым углом танцы и раздачи призов, голы забиваются в любой час дня, девушки похожи на улыбчивых и страстных королев, юноши будут любить вас вечно и всегда в смокингах, ну а дети, их здесь целые толпы, все пухлые и румяные, ни одного бледного осунувшегося личика, ни одной сломанной ноги, они скачут повсюду и кувырком вылетают на улицы из уютных домов, из глубин памяти, из самой могилы… Ах, как чудесно, ей-богу! Эта музыка увлекает вас назад, прочь от самого себя, в неизвестные дали. Она определенно заслуживает аплодисментов. И сегодня она их получит. Теперь играет один рояль. Занавес поднимается. Вот они, поют и танцуют, хороши, как с картинки. Давайте похлопаем им еще. Те две девочки — просто прелесть, не находите? Вторую, правда, девочкой не назовешь; она уже в возрасте, что есть, то есть, но поет великолепно. И обе необыкновенно хороши собой. Вот эта в голубом — новенькая, а та в красном — Сюзи Дин. У нее сегодня бенефис. Юморит так, что рассмешит и покойника, да и личиком вышла. Только взгляните на ее улыбку! Красное платье так идет к ее темным волосам и глазам! И сложеньем хороша, скоро выскочит замуж, вот увидите. А если нет, то рано или поздно выйдет за того очаровашку по имени Джерри. Какой даровитый! Вы понаблюдайте за его ногами. А вон их комик, тот коротышка слева, рожицы еще корчит — зовут Джимми Нанн. Он скоро будет петь про почтальона — вот умора, животики надорвешь! А тот высокий — нет-нет, самый высокий и худосочный, бровастый такой — он играет на банджо и показывает фокусы. Говорят, играл для самого короля или королевы, ну или что-то в этом роде. Тоже немного комик, особенно когда показывает фокусы. Четвертый — плечистый здоровяк — певец. С него обычно начинают программу. Да-да: «Кортни Брандит исполнит двадцать седьмой номер программы!» Это он. А юноша за роялем — прирожденный пианист, честное слово! У него настоящий дар. Говорят, он недавно женился на той новенькой, но мало ли что судачат.