Кодзиро Сэридзава - Книга о Боге
И все их усилия оказались тщетными из-за действий Центра Тэнри! Тогда Бог-Родитель решил изменить свой первоначальный замысел и забрал к себе Синноскэ (заставил его переродиться). Душу Синноскэ он предполагал возродить в Мире явлений и к назначенному сроку воспитать как вместилище — ясиро.
Тут Небесный сёгун глубоко вздохнул: «Бедная Мики Накаяма!» — и продолжил.
Мики Накаяма вознеслась на Небеса в девяносто лет, ее душа, попав в Истинный мир и припав к лону Бога-Родителя, не только не обрела покоя, напротив, для нее начался многотрудный период учения и духовного совершенствования. Сократив свой жизненный срок на двадцать пять лет, она должна была воздействовать на людей, живущих в Мире явлений, в качестве живосущей Мики. Поскольку же ко времени тридцатой годовщины после ее смерти планы Бога-Родителя из-за ошибочного курса Тэнри переменились, ей пришлось подвергнуться новому обучению, чтобы к столетней годовщине стать Матерью Человечества. Бог-Родитель решил, что душа Синноскэ должна возродиться сыном японской женщины, к тому же с самого рождения он должен будет находится под опекой Матери Человечества. Естественно, что лучшей кандидатурой для этой роли была Вероучительница, японка Мики Накаяма, но, чтобы стать достойной этой миссии, она должна была пройти курс суровых духовных упражнений и, одолевая ступень за ступенью, подняться до верхней — двенадцатой. Тех, кто сумел достичь этой вершины, за всю историю человечества наберется не более десятка, но ей к семидесятой годовщине удалось закончить курс обучения, подняться до двенадцатой ступени и стать Матерью Человечества. И все это не только благодаря ее собственным усилиям, но еще и благодаря помощи мужа, дожидавшегося ее в Истинном мире. Более того, она стала первой женщиной, причисленной к лику десяти Небесных сёгунов, помощников Бога-Родителя. И вот теперь, предвосхищая начало назначенного Богом-Родителем Спасения Мира, живосущая Мики находится здесь, в Мире явлений, она опекает симбасиру, которому уготовано столь важное будущее, и прилагает все силы к тому, чтобы он успешно прошел курс обучения…
Тут Небесный сёгун возвысил голос и, провозгласив: «О, Кодзиро!» — продолжил:
— Все, что я говорил тебе до сих пор, ты, наверное, уже слышал где-то и раньше. Слушай же внимательно то, что я скажу тебе сейчас! Впрочем, и Бог-Родитель, и Мики Накаяма нередко говорили тебе об этом, вот только ты не усвоил ничего из сказанного ими. Потому что видишь все в черном свете, ведь ты пессимист по натуре. Внемли мне и успокой свое сердце. Внемли мне! Этот разговор должен остаться в тайне. Я открою тебе, в каком порядке будет осуществлять Бог-Родитель Спасение Мира. Внемли же!
Далее он подробно рассказал мне о том, в какие годы какие спасательные мероприятия намерен провести Бог-Родитель. Я слушал его, и мрак в моем сердце постепенно рассеивался, но только я попытался запечатлеть услышанное на бумаге, как перо замерло в моей руке, отказываясь мне повиноваться. «Наверное, это потому, что Небесный сёгун просил меня сохранить все сказанное им в тайне», — подумал я, и тут в дверь постучали, и в кабинет вошел Дзиро Мори. Я встал из-за стола.
— Ну как, небось совсем замучился? Я заходил каждый день, но не решался тебя беспокоить. Что, от твоих французских друзей еще нет ответа, ни от Мориса, ни от Жана? Наверное, им стыдно стало, что ни с того ни с сего объявили гениального Жака евреем, вот и не решаются писать. Не стоит волноваться по этому поводу.
— А может, они не отвечают, потому что оба скончались? Вот что меня беспокоит. Такой уж у меня возраст, близкие уходят один за другим. Да и сам я совсем уже слаб…
— Какое там слаб! Завалил себя книгами по буддизму, жизнеописаниями Шакьямуни… О человеке, который может столько читать, беспокоиться нечего, ему до смерти далеко. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что ничем тебе не помогал… Когда я приходил сюда месяц назад, ты был так занят, что я ушел восвояси, правда, прежде попросил распечатку записей на кассете. Прочтя их, я вдруг понял, что могу сделать, и стал переписывать каждую беседу, переводя текст на современный язык. Мне попалась та часть, где Бог-Родитель формулирует свое замечательное учение. Я так обрадовался, что могу хоть что-то для тебя сделать… И теперь тружусь не жалея сил…
— Не понимаю, что ты имеешь в виду?
— Видишь ли, когда ты написал «Улыбку Бога», а потом, меньше чем через год, еще и «Милосердие Бога», то у некоторых твоих читателей сложилось ложное впечатление, что ты попался на удочку какого-то новомодного учения. Вот я и хочу, чтобы все познакомились с учением Бога-Родителя, в которого ты веришь, и поняли, что это никакое не суеверие.
— Да ты что? Это просто глупо! Пусть себе думают что хотят!
— Может быть, ты и прав, но мне эта работа кажется полезной, во всяком случае я открываю для себя много нового и поучительного. Пока я успел переписать около тридцати кассет, когда будут готовы пятьдесят, покажу их профессору Кодайре и послушаю, что он скажет. Там ведь двести с лишним кассет, если все их перевести на современный язык и собрать в книгу, ее можно будет опубликовать вслед за третьей, той, которую ты пишешь сейчас, разве не так? Меня это весьма воодушевляет.
— Ну, это уже не моя работа. Возможно, в будущем специалисты вроде профессора Кодайры соберут особую группу и, изучив эти записи, сделают из них книгу. Я отдам в их распоряжение все кассеты, которые у меня к тому времени будут, так что не беспокойся.
— То есть ты хочешь сказать, что не станешь публиковать это как свою работу?
— Разумеется. Это не в моей компетенции…
— Вот как… В таком случае я побыстрее подберу тексты и попрошу профессора Кодайру опубликовать их где-нибудь, как новое учение Бога-Родителя в изложении живосущей Родительницы. Уж он-то наверняка не откажется… В последнее время многие честные проповедники терзаются сомнениями в правильности учения Тэнри, они будут просто в восторге. Представь себе, как они обрадуются, узнав, что живосущая Родительница действительно существует и действует, что это никакая не ложь…
— Ты, мне кажется, забыл, что Родительница теперь — Мать Человечества, что ее больше нельзя считать Вероучительницей Тэнри?
— Какая разница, раз она Мать Человечества, значит, прихожане Тэнри — ее любимые дети. Их спасением она и собирается заняться прежде всего… Признайся-ка, ты до сих пор обижен на Тэнри? Это лишний раз доказывает незрелость твоей души.
И, презрительно усмехаясь, он покинул мой кабинет.
Некоторое время после его ухода я стоял у окна и смотрел на небо. Сезон дождей еще не начался, но небо хмурилось, затянутое серыми тучами. Я вгляделся, и вдруг оно словно треснуло и в тучах сверкнула небесная лазурь. Откуда-то с востока летел самолетик. Еще миг — и он исчез в голубой трещине. Куда он летел? Тут я вдруг подумал: наверное, Небесный сёгун уже вернулся в атмосферу к Богу-Родителю… Взволнованный этой мыслью, открыл окно и снова вгляделся в бескрайнее небо.
Я и не заметил, что старая дзельква уже раскрыла свой первый белый цветок и, торжествуя, зовет меня:
— Взгляните-ка, сэнсэй…
Глава пятая
У живого человека, обремененного плотью, с возрастом начинает возникать все больше и больше непонятных другим переживаний, связанных с его собственным телом. Это совершенно естественное явление, ибо старение плоти влечет за собой ее одряхление, тут уж ничего не поделаешь, приходится смириться.
Слабеют зрение и слух, плохо слушаются ноги и поясница, человек делается неповоротливым, у него возникает масса сложностей в повседневной жизни, самое простое вроде бы дело ставит его в тупик. А к девяноста годам положение становится просто катастрофическим, и тут уж приходится признать, что человек воистину несчастное существо.
Что касается меня, то я, несмотря на всю свою дряхлость и слабость, повинуясь странному и неожиданному приказу Бога-Родителя — Силы Великой Природы, около двух лет — с восьмидесяти девяти до девяносто одного года — провел, затворившись в кабинете и почти не выходя из дома: сначала сочинял книгу, которую требовал от меня Бог-Родитель, потом, по Его же указанию, проработал гору литературы. В результате к тому времени, как вся эта гора литературы была наконец прочитана и одновременно подошла к концу работа над четвертой главой третьей книги, я ощутил несказанное облегчение. Открыл окно кабинета и, подняв взор к небесам, глубоко вздохнул. В этот момент я вдруг сделал для себя открытие, немало меня взволновавшее.
Я ощутил, что плоть моя сдала чрезвычайно: глаза стали быстро уставать, слух притупился, поясница болит, ходить мне трудно, ноги не слушаются, того и гляди совсем свалюсь, и это при том, что, пока я сидел в своем кабинете, никуда из него не выходя, дух мой был бодр, как у пятидесятилетнего, и работал я, не зная устали. Короче говоря, я впервые осознал, сколь горестно бремя плоти, и это лишило меня покоя.
