Михаил Зощенко - Полное собрание сочинений в одной книге
А она меня, ребятишки, очень неаккуратно выпирала из прихожей. И орала еще, зараза, что я ее в бок тиснул. А такую бабу, ребятишки, в бок не тиснешь, так она верхом на тебя сядет и до угла поедет.
А пришел я, товарищи, до этого медика по неотложному делу. На гипноз — внушение. Попросил его внушить, чтоб я курить бросил. А то такая на меня сильная страсть нашла: курю каждую минуту. И все мне мало. И денег лишний перевод, и язык пухнет.
И пошел я по совету до этого медика и ему объясняю.
Он говорит:
— Это, говорит, можно в два счета.
Посадил он меня в кресло, велел из кармана махру вынуть и стал перед мордой руками трясти и пришепетывать что-то.
И вдруг, действительно, слабость на меня напала. Закрыл я глаза и ни о чем не думаю. Только думаю — не позабыть бы мне, думаю, махру на столе.
А в это время доктор говорит:
— Готово. Внушил вам, что надо. Сеанс лечения кончен.
— Вот, говорю, спасибо-то!
Вынул я деньги, заплатил ему и пошел назад.
На лестнице вдруг беспокойство на меня напало.
«Батюшки, думаю, да сколько ж я этому черту, дай бог память, заплатил?»
И помню — лежали у меня в расчетной книжке рупь-целковый, трешка и пятерка.
Развернул книжку — рупь-целковый и трешка тут, а пятерки как не бывало.
«Батюшки-светы, думаю, по ошибке самую крупную купюру в руку сунул, чтоб ему раньше времени сдохнуть!»
Дошел до дому и чуть не плачу — до того мне пятерки жалко.
Дома супруга мне говорит:
— Что, говорит, новый курс лечения захотел? Вот, говорит, и расплачивайся. Внушил, говорит, тебе чертов медик заместо рубля пятерку ему дать, а ты и рад стараться. Лучше бы, говорит, курил ты, черт плешивый, чем пятерками в докторей швыряться.
Тут и меня, действительно, осенило. «А ведь верно, думаю, внушил. Ах ты, думаю, паразит, какие идеи внушает!»
Сразу оделся, покуда не остыл, и к нему.
— Трогать, — говорю, — я вас не буду. Мне сознательность не допущает врачей трогать, но, говорю, это нетактично внушать такие идеи.
А он вроде как испугался и подает назад деньги. Я говорю:
— Теперь, говорю, подаешь, а раньше об чем думал? То же, говорю, практика!
В эту минуту на мои вопросы медицинская супруга является. Тут мы с ней и схлестнулись. А медика я пальцем даже не тронул. Мне сознательность не допущает их трогать. Их тронешь, а после по судам затаскают.
А курить я действительно бросил. Внушил-таки, черт лысый!
Режим экономии
Как в других городах проходит режим экономии, я, товарищи, не знаю.
А вот в городе Борисове этот режим очень выгодно обернулся.
За одну короткую зиму в одном только нашем учреждении семь сажен еловых дров сэкономлено. Худо ли!
Десять лет такой экономии — это десять кубов все-таки. А за сто лет очень свободно три барки сэкономить можно. Через тысячу лет вообще дровами торговать можно будет.
И об чем только народ раньше думал? Отчего такой выгодный режим раньше в обиход не вводил? Вот обидно-то!
А начался у нас этот самый режим еще с осени.
Заведующий у нас — свой парень. Про все с нами советуется и говорит как с родными. Папироски даже, сукин сын, стреляет.
Так приходит как-то этот заведующий и объявляет:
— Ну, вот, ребятишки, началось… Подтянитесь. Экономьте чего-нибудь там такое…
А как и чего экономить — неизвестно. Стали мы разговаривать, чего экономить. Бухгалтеру, что ли, черту седому, не заплатить, или еще как.
Заведующий говорит:
— Бухгалтеру, ребятишки, не заплатишь, так он, черт седой, живо в охрану смотается. Этого нельзя будет. Надо еще чего-нибудь придумать.
Тут, спасибо, наша уборщица Нюша женский вопрос на рассмотрение вносит:
— Раз, — говорит, — такое международное положение и вообще труба, то, говорит, можно, для примеру, уборную не отапливать. Чего там зря поленья перегонять? Не в гостиной!
— Верно, — говорим, — нехай уборная в холоде постоит. Сажен семь сэкономим, может быть. А что прохладно будет, так это отнюдь не худо. По морозцу-то публика задерживаться не будет. От этого даже производительность может актуально повыситься.
Так и сделали. Бросили топить — стали экономию подсчитывать.
Действительно, семь сажен сэкономили. Стали восьмую экономить, да тут весна ударила.
Вот обидно-то!
«Если б, думаем, не чертова весна, еще бы полкуба сэкономили».
Подкузьмила, одним словом, нас весна. Ну, да и семь сажен, спасибо, на полу не валяются.
А что труба там какая-то от морозу оказалась лопнувши, так эта труба, выяснилось, еще при царском режиме была поставлена. Такие трубы вообще с корнем выдергивать надо.
Да оно до осени очень свободно без трубы обойдемся. А осенью какую-нибудь дешевенькую поставим. Не в гостиной!
Отчаянные люди
Говорят, верблюд месяц может ничего не жрать. Вот это дивное животное! Он, говорят, пососет какую-нибудь травку, понюхает камушек, и с него хватит, сыт по горло. Вот это благородное животное!
А теперь, скажем, человек. Человеку ежедневно чего-нибудь пожрать нужно. Он какой-нибудь там травинкой не прельстится и камней нюхать не станет. Ему вынь да положь чего-нибудь этакое острое. Суп и на второе рыбу-де валяй. Вот что он любит.
И мало того что человек ежедневно пищу жрет, а еще и костюмы носит, и пьет, и в баню ходит.
Ох, эти же люди чистое разорение для государства! Вот тут и проводи режим экономии. Вот тут и сокращай разбухшие штаты.
Для примеру, человека ради экономии сократишь, а он и после сокращения все свое — жрет, а еще и костюмы носит. То есть откуда он так ухитряется — удивляться приходится. Чистое разорение.
Вот с нашего двора Палька Ершов под режим экономии попал. Сократили парня.
Ну, думаем, пропал Палька Ершов. Чего он теперь делать будет, раз режим экономии? Только видим — нет, не пропал. Вышел во двор сразу после сокращения, гуляет, плюется через зубы.
— Это, говорит, я знал. Я, говорит, ребятишки, завсегда под лозунги попадаю. Седьмой раз меня сокращают. Как какой лозунг объявят — режим или борьба за качество, — так мне всегда крышка. Я к этому привыкши.
— Ну, говорим, привычка привычкой, а хлебать-то чего теперь будешь?
— Да уж, говорит, жрать придется. Не верблюд.
Ну, думаем, пропал. На словах только хорохорится, а сам подохнет.
Только проходит месяц и два. Нет, не дохнет. Курит, плюется через зубы и костюмы носит.
Ну, думаем, или он, собака, ежедневно госбанки грабит, или деньги сам печатает.
— Палька, говорим, откройся, ослобони свою совесть. Чем ты, говорим, бродяга, кормишься?
А он говорит:
— Да, знаете, ребятишки, я на другую службу поступил.
Трудновато, думаем, с такими отчаянными людьми режим экономии проводить. Их сокращают, а они все свое — пьют, жрут и костюмы носят.
С верблюдами малость было бы полегче.
Кинодрама
Театр я не хаю. Но кино все-таки лучше. Оно выгодней театра. Раздеваться, например, не надо — гривенники от этого все время экономишь. Бриться опять же не обязательно — в потемках личности не видать.
В кино только в самую залу входить худо. Трудновато входить. Свободно могут затискать до смерти.
А так все остальное очень благородно. Легко смотрится.
В именины моей супруги поперли мы с ней кинодраму глядеть.
Купили билеты. Начали ждать.
А народу многонько скопившись. И все у дверей мнутся.
Вдруг открывается дверь и барышня говорит: «Валяйте».
В первую минуту началась небольшая давка. Потому каждому охота поинтересней место занять.
Ринулся народ к дверям. А в дверях образовавшись пробка.
Задние поднажимают, а передние никуда не могут.
А меня вдруг стиснуло, как севрюгу, и понесло вправо.
«Батюшки, думаю, дверь бы не расшибить».
— Граждане, — кричу, — легче за ради бога. Двери, говорю, человеком расколоть можно.
А тут такая струя образовавшись — прут без удержу. А сзади еще военный на меня некультурно нажимает. Прямо, сукин сын, сверлит в спину. Я этого черта военного ногой лягаю.
— Оставьте, — говорю, — гражданин, свои арапские штучки.
Вдруг меня чуть приподняло и об дверь мордой.
«Так, думаю, двери уж начали публикой крошить». Хотел я от этих дверей отойти. Начал башкой дорогу пробивать. Не пущают.
А тут вижу, штанами за дверную ручку зацепился. Карманом.
— Граждане, — кричу, — да полегче же, караул! Человека за ручку зацепило.
Мне кричат:
— Отцепляйтесь, товарищ! Задние тоже хочут.
А как отцеплять, ежели волокет без удержу и вообще рукой не двинуть.
— Да стойте же, — кричу, — черти! Погодите штаны-то сымать. Дозвольте же прежде человеку с ручки сняться. Начисто материал рвется.
Разве слушают? Прут…
