Борис Пастернак - Доктор Живаго
ЧАСТЬ семнадцатая.
СТИХОТВОРЕНИЯ ЮРИЯ ЖИВАГО
1. ГАМЛЕТ
Гул затих. Я вышел на подмостки.Прислонясь к дверному косяку,Я ловлю в далеком отголоскеЧто случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночиТысячью биноклей на оси.Если только можно, Авва Отче,Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямыйИ играть согласен эту роль.Но сейчас идет другая драма,И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,И неотвратим конец пути.Я один, все тонет в фарисействе.Жизнь прожить — не поле перейти.
2. МАРТ
Солнце греет до седьмого пота,И бушует, одурев, овраг.Как у дюжей скотницы работа,Дело у весны кипит в руках.
Чахнет снег и болен малокровьемВ веточках бессильно синих жил.Но дымится жизнь в хлеву коровьем,И здоровьем пышут зубья вил.
Эти ночи, эти дни и ночи!Дробь капелей к середине дня,Кровельных сосулек худосочье,Ручейков бессонных болтовня!
Настежь все, конюшня и коровник.Голуби в снегу клюют овес,И всего живитель и виновник, —Пахнет свежим воздухом навоз.
3. НА СТРАСТНОЙ
Еще кругом ночная мгла.Еще так рано в мире,Что звездам в небе нет числа,И каждая, как день, светла,И если бы земля могла,Она бы Пасху проспалаПод чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.Такая рань на свете,Что площадь вечностью леглаОт перекрестка до угла,И до рассвета и теплаЕще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,И ей ночами не в чемРаскачивать колоколаИ вторить с воли певчим.
И со Страстного четвергаВплоть до Страстной субботыВода буравит берегаИ вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,И на Страстях Христовых,Как строй молящихся, стоитТолпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшомПространстве, как на сходке,Деревья смотрят нагишомВ церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.Понятна их тревога.Сады выходят из оград,Колеблется земли уклад:Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,И черный плат, и свечек ряд,Заплаканные лица —И вдруг навстречу крестный ходВыходит с плащаницей,И две березы у воротДолжны посторониться.
И шествие обходит дворПо краю тротуара,И вносит с улицы в притворВесну, весенний разговорИ воздух с привкусом просфорИ вешнего угара.
И март разбрасывает снегНа паперти толпе калек,Как будто вышел человек,И вынес, и открыл ковчег,И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,И, нарыдавшись вдосталь,Доходят тише изнутриНа пустыри под фонариПсалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,Заслышав слух весенний,Что только-только распогодь,Смерть можно будет поборотьУсильем Воскресенья.
4. БЕЛАЯ НОЧЬ
Мне далекое время мерещится,Дом на Стороне Петербургской.Дочь степной небогатой помещицы,Ты — на курсах, ты родом из Курска.
Ты — мила, у тебя есть поклонники.Этой белою ночью мы оба,Примостясь на твоем подоконнике,Смотрим вниз с твоего небоскреба.
Фонари, точно бабочки газовые,Утро тронуло первою дрожью.То, что тихо тебе я рассказываю,Так на спящие дали похоже.
Мы охвачены тою же самоюОробелою верностью тайне,Как раскинувшийся панорамоюПетербург за Невою бескрайней.
Там вдали, по дремучим урочищам,Этой ночью весеннею белой,Соловьи славословьем грохочущимОглашают лесные пределы.
Ошалелое щелканье катится,Голос маленькой птички ледащейПробуждает восторг и сумятицуВ глубине очарованной чащи.
В те места босоногою странницейПробирается ночь вдоль забора,И за ней с подоконника тянетсяСлед подслушанного разговора.
В отголосках беседы услышаннойПо садам, огороженным тесом,Ветви яблоновые и вишенныеОдеваются цветом белёсым.
И деревья, как призраки, белыеВысыпают толпой на дорогу,Точно знаки прощальные делаяБелой ночи, видавшей так много.
5. ВЕСЕННЯЯ РАСПУТИЦА
Огни заката догорали.Распутицей в бору глухомВ далекий хутор на УралеТащился человек верхом.
Болтала лошадь селезенкой,И звону шлепавших подковДорогой вторила вдогонкуВода в воронках родников.
Когда же опускал поводьяИ шагом ехал верховой,Прокатывало половодьеВблизи весь гул и грохот свой.
Смеялся кто-то, плакал кто-то,Крошились камни о кремни,И падали в водоворотыС корнями вырванные пни.
А на пожарище заката,В далекой прочерни ветвей,Как гулкий колокол набатаНеистовствовал соловей.
Где ива вдовий свой повойникКлонила, свесивши в овраг,Как древний соловей-разбойникСвистал он на семи дубах.
Какой беде, какой зазнобеПредназначался этот пыл?В кого ружейной крупной дробьюОн по чащобе запустил?
Казалось, вот он выйдет лешимС привала беглых каторжанНавстречу конным или пешимЗаставам здешних партизан.
Земля и небо, лес и полеЛовили этот редкий звук,Размеренные эти долиБезумья, боли, счастья, мук.
6. ОБЪЯСНЕНИЕ
Жизнь вернулась так же беспричинно,Как когда-то странно прерваласьЯ на той же улице старинной,Как тогда, в тот летний день и час.
Те же люди и заботы те же,И пожар заката не остыл,Как его тогда к стене МанежаВечер смерти наспех пригвоздил.
Женщины в дешевом затрапезеТак же ночью топчут башмаки.Их потом на кровельном железеТак же распинают чердаки.
Вот одна походкою усталойМедленно выходит на порогИ, поднявшись из полуподвала,Переходит двор наискосок.
Я опять готовлю отговорки,И опять все безразлично мне.И соседка, обогнув задворки,Оставляет нас наедине.
Не плачь, не морщь опухших губ,Не собирай их в складки.Разбередишь присохший струпВесенней лихорадки.
Сними ладонь с моей груди,Мы провода под током.Друг к другу вновь, того гляди,Нас бросит ненароком.
Пройдут года, ты вступишь в брак,Забудешь неустройства.Быть женщиной — великий шаг,Сводить с ума — геройство.
А я пред чудом женских рук,Спины, и плеч, и шеиИ так с привязанностью слугВесь век благоговею.
Но как ни сковывает ночьМеня кольцом тоскливым,Сильней на свете тяга прочьИ манит страсть к разрывам.
7. ЛЕТО В ГОРОДЕ
Разговоры вполголосаИ с поспешностью пылкойКверху собраны волосыВсей копною с затылка.
Из-под гребня тяжелогоСмотрит женщина в шлеме,Запрокинувши головуВместе с косами всеми.
А на улице жаркаяНочь сулит непогоду,И расходятся, шаркая,По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,Отдающийся резко,И от ветра колышитсяНа окне занавеска.
Наступает безмолвие,Но по-прежнему парит,И по-прежнему молнииВ небе шарят и шарят.
А когда светозарноеУтро знойное сноваСушит лужи бульварныеПосле ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаюСвоего недосыпаВековые, пахучие,Неотцветшие липы.
8. ВЕТЕР
Я кончился, а ты жива.И ветер, жалуясь и плача,Раскачивает лес и дачу.Не каждую сосну отдельно,А полностью все дереваСо всею далью беспредельной,Как парусников кузоваНа глади бухты корабельной.И это не из удальстваИли из ярости бесцельной,А чтоб в тоске найти словаТебе для песни колыбельной.
9. ХМЕЛЬ
Под ракитой, обвитой плющом.От ненастья мы ищем защиты.Наши плечи покрыты плащом.Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чашНе плющом перевиты, а хмелемНу так лучше давай этот плащВ ширину под собою расстелим.
10. БАБЬЕ ЛЕТО
Лист смородины груб и матерчат.В доме хохот и стекла звенят,В нем шинкуют, и квасят, и перчат,И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,Этот шум на обрывистый склон,Где сгоревший на солнце орешникСловно жаром костра опален.
Здесь дорога спускается в балку,Здесь и высохших старых коряг,И лоскутницы осени жалко,Все сметающей в этот овраг.
И тою, что вселенная проще,Чем иной полагает хитрец,Что как в воду опущена роща,Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,Когда все пред тобой сожжено,И осенняя белая копотьПаутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломанИ теряется в березняке.В доме смех и хозяйственный гомон,Тот же гомон и смех вдалеке.
11. СВАДЬБА
Пересекши край двора,Гости на гулянкуВ дом невесты до утраПерешли с тальянкой.
За хозяйскими дверьмиВ войлочной обивкеСтихли с часу до семиБолтовни обрывки.
А зарею, в самый сон,Только спать и спать бы,Вновь запел аккордеон,Уходя со свадьбы.
И рассыпал гармонистСнова на баянеПлеск ладоней, блеск монист,Шум и гам гулянья.
И опять, опять, опятьГоворок частушкиПрямо к спящим на кроватьВорвался с пирушки.
А одна, как снег, бела,В шуме, свисте, гамеСнова павой поплыла,Поводя боками.
Помавая головойИ рукою правой,В плясовой по мостовой,Павой, павой, павой.
Вдруг задор и шум игры,Топот хоровода,Провалясь в тартарары,Канули, как в воду.
Просыпался шумный двор.Деловое эхоВмешивалось в разговорИ раскаты смеха.
В необъятность неба, ввысьВихрем сизых пятенСтаей голуби неслись,Снявшись с голубятен.
Точно их за свадьбой вследСпохватясь спросонья,С пожеланьем многих летВыслали в погоню.
Жизнь ведь тоже только миг,Только раствореньеНас самих во всех другихКак бы им в даренье.
Только свадьба, вглубь оконРвущаяся снизу,Только песня, только сон,Только голубь сизый.
12. ОСЕНЬ
Я дал разъехаться домашним,Все близкие давно в разброде,И одиночеством всегдашнимПолно все в сердце и природе.
И вот я здесь с тобой в сторожке,В лесу безлюдно и пустынно.Как в песне, стежки и дорожкиПозаросли наполовину.
Теперь на нас одних с печальюГлядят бревенчатые стены.Мы брать преград не обещали,Мы будем гибнуть откровенно.
Мы сядем в час и встанем в третьем,Я с книгою, ты с вышиваньем,И на рассвете не заметим,Как целоваться перестанем.
Еще пышней и бесшабашнейШумите, осыпайтесь, листья,И чашу горечи вчерашнейСегодняшней тоской превысьте.
Привязанность, влеченье, прелесть!Рассеемся в сентябрьском шуме!Заройся вся в осенний шелест!Замри, или ополоумей!
Ты так же сбрасываешь платье,Как роща сбрасывает листья,Когда ты падаешь в объятьеВ халате с шелковою кистью.
Ты — благо гибельного шага,Когда житье тошней недуга,А корень красоты — отвага,И это тянет нас друг к другу.
13. СКАЗКА
Встарь, во время оно,В сказочном краюПробирался конныйСтепью по репью.
Он спешил на сечу,А в степной пылиТемный лес навстречуВырастал вдали.
Ныло ретивое,На сердце скребло:Бойся водопоя,Подтяни седло.
Не послушал конныйИ во весь опорЗалетел с разгонуНа лесной бугор.
Повернул с кургана,Въехал в суходол,Миновал поляну,Гору перешел.
И забрел в ложбинуИ лесной тропойВышел на звериныйСлед и водопой.
И глухой к призыву,И не вняв чутью,Свел коня с обрываПопоить к ручью.
У ручья пещера,Пред пещерой — брод.Как бы пламя серыОзаряло вход.
И в дыму багровом,Застилавшем взор,Отдаленным зовомОгласился бор.
И тогда оврагом,Вздрогнув, напрямикТронул конный шагомНа призывный крик.
И увидел конный,И приник к копью,Голову дракона,Хвост и чешую.
Пламенем из зеваРассевал он свет,В три кольца вкруг девыОбмотав хребет.
Туловище змея,Как концом бича,Поводило шеейУ её плеча.
Той страны обычайПленницу-красуОтдавал в добычуЧудищу в лесу.
Края населеньеХижины своиВыкупало пенейЭтой от змеи.
Змей обвил ей рукуИ оплел гортань,Получив на мукуВ жертву эту дань.
Посмотрел с мольбоюВсадник в высь небесИ копье для бояВзял наперевес.
Сомкнутые веки.Выси. Облака.Воды. Броды. Реки.Годы и века.
Конный в шлеме сбитом,Сшибленный в бою.Верный конь, копытомТопчущий змею.
Конь и труп драконаРядом на песке.В обмороке конный,Дева в столбняке.
Светел свод полдневный,Синева нежна.Кто она? Царевна?Дочь земли? Княжна?
То в избытке счастьяСлезы в три ручья,То душа во властиСна и забытья.
То возврат здоровья,То недвижность жилОт потери кровиИ упадка сил.
Но сердца их бьются.То она, то онСилятся очнутьсяИ впадают в сон.
Сомкнутые веки.Выси. Облака.Воды. Броды. Реки.Годы и века.
14. АВГУСТ
Как обещало, не обманывая,Проникло солнце утром раноКосою полосой шафрановоюОт занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охроюСоседний лес, дома поселка,Мою постель, подушку мокруюИ край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводуСлегка увлажнена подушка.Мне снилось, что ко мне на проводыШли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,Вдруг кто-то вспомнил, что сегодняШестое августа по старому,Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламениИсходит в этот день с Фавора,И осень, ясная как знаменье,К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,Нагой, трепещущий ольшаникВ имбирно-красный лес кладбищенский,Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинамиСоседствовало небо важно,И голосами петушинымиПерекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершеюСтояла смерть среди погоста,Смотря в лицо мое умершее,Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физическиСпокойный голос чей-то рядом.То прежний голос мой провидческийЗвучал, нетронутый распадом:
«Прощай, лазурь ПреображенскаяИ золото второго Спаса,Смягчи последней лаской женскоюМне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины.Простимся, бездне униженийБросающая вызов женщина!Я — поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,Полета вольное упорство,И образ мира, в слове явленный,И творчество, и чудотворство».
15. ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей землеВо все пределы.Свеча горела на столе,Свеча горела.
Как летом роем мошкараЛетит на пламя,Слетались хлопья со двораК оконной раме.
Метель лепила на стеклеКружки и стрелы.Свеча горела на столе,Свеча горела.
На озаренный потолокЛожились тени,Скрещенья рук, скрещенья ног,Судьбы скрещенья.
И падали два башмачкаСо стуком на пол.И воск слезами с ночникаНа платье капал.
И все терялось в снежной мглеСедой и белой.Свеча горела на столе,Свеча горела.
На свечку дуло из угла,И жар соблазнаВздымал, как ангел, два крылаКрестообразно.
Мело весь месяц в феврале,И то и делоСвеча горела на столе,Свеча горела.
16. РАЗЛУКА
С порога смотрит человек,Не узнавая дома.Ее отъезд был как побег,Везде следы разгрома.
Повсюду в комнатах хаос.Он меры разореньяНе замечает из-за слезИ приступа мигрени.
В ушах с утра какой-то шум.Он в памяти иль грезит?И почему ему на умВсе мысль о море лезет?
Когда сквозь иней на окнеНе видно света Божья,Безвыходность тоски вдвойнеС пустыней моря схожа.
Она была так дорогаЕму чертой любою,Как морю близки берегаВсей линией прибоя.
Как затопляет камышиВолненье после шторма,Ушли на дно его душиЕе черты и формы.
В года мытарств, во временаНемыслимого бытаОна волной судьбы со днаБыла к нему прибита.
Среди препятствий без числа,Опасности минуя,Волна несла ее, неслаИ пригнала вплотную.
И вот теперь её отъезд,Насильственный, быть может.Разлука их обоих съест,Тоска с костями сгложет.
И человек глядит кругом:Она в момент уходаВсе выворотила вверх дномИз ящиков комода.
Он бродит, и до темнотыУкладывает в ящикРаскиданные лоскутыИ выкройки образчик.
И наколовшись об шитьеС невынутой иголкой,Внезапно видит все ееИ плачет втихомолку.
17. СВИДАНИЕ
Засыпет снег дороги,Завалит скаты крыш.Пойду размять я ноги:За дверью ты стоишь.
Одна в пальто осеннем,Без шляпы, без калош,Ты борешься с волненьемИ мокрый снег жуешь.
Деревья и оградыУходят вдаль, во мглу.Одна средь снегопадаСтоишь ты на углу.
Течет вода с косынкиЗа рукава в обшлаг,И каплями росинкиСверкают в волосах.
И прядью белокуройОзарены: лицо,Косынка и фигураИ это пальтецо.
Снег на ресницах влажен,В твоих глазах тоска,И весь твой облик слаженИз одного куска.
Как будто бы железом,Обмокнутым в сурьму,Тебя вели нарезомПо сердцу моему.
И в нем навек заселоСмиренье этих черт,И оттого нет дела,Что свет жестокосерд.
И оттого двоитсяВся эта ночь в снегу,И провести границыМеж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,Когда от всех тех летОстались пересуды,А нас на свете нет?
18. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
Стояла зима.Дул ветер из степи.И холодно было младенцу в вертепеНа склоне холма.
Его согревало дыханье вола.Домашние звериСтояли в пещере,Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухиИ зернышек проса,Смотрели с утесаСпросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,Ограды, надгробья,Оглобля в сугробе,И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,Застенчивей плошкиВ оконце сторожкиМерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в сторонеОт неба и Бога,Как отблеск поджога,Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдойСоломы и сенаСредь целой вселенной,Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над нейИ значило что-то,И три звездочетаСпешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.И ослики в сбруе, один малорослейДругого, шажками спускались с горы.И странным виденьем грядущей порыВставало вдали все пришедшее после.Все мысли веков, все мечты, все миры,Все будущее галерей и музеев,Все шалости фей, все дела чародеев,Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,Все великолепье цветной мишуры……Все злей и свирепей дул ветер из степи……Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,Но часть было видно отлично отсюдаСквозь гнезда грачей и деревьев верхи.Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,Могли хорошо разглядеть пастухи.— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.По яркой поляне листами слюдыВели за хибарку босые следы.На эти следы, как на пламя огарка,Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,И кто-то с навьюженной снежной грядыВсе время незримо входил в их ряды.Собаки брели, озираясь с опаской,И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местностьШло несколько ангелов в гуще толпы.Незримыми делала их бестелесность,Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.Светало. Означились кедров стволы.— А кто вы такие? — спросила Мария.— Мы племя пастушье и неба послы,Пришли вознести вам обоим хвалы.— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглыТоптались погонщики и овцеводы,Ругались со всадниками пешеходы,У выдолбленной водопойной колодыРевели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,Последние звезды сметал с небосвода.И только волхвов из несметного сбродаВпустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,Как месяца луч в углубленье дупла.Ему заменяли овчинную шубуОслиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,Шептались, едва подбирая слова.Вдруг кто-то в потемках, немного налевоОт яслей рукой отодвинул волхва,И тот оглянулся: с порога на девуКак гостья, смотрела звезда Рождества.
19. РАССВЕТ
Ты значил все в моей судьбе.Потом пришла война, разруха,И долго-долго о тебеНи слуху не было, ни духу.
И через много-много летТвой голос вновь меня встревожил.Всю ночь читал я твой заветИ как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,В их утреннее оживленье.Я все готов разнесть в щепуИ всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,Как будто выхожу впервыеНа эти улицы в снегуИ вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,Пьют чай, торопятся к трамваям.В теченье нескольких минутВид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сетьИз густо падающих хлопьев,И чтобы во-время поспеть,Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,Как будто побывал в их шкуре,Я таю сам, как тает снег,Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,Деревья, дети, домоседы.Я ими всеми побежден,И только в том моя победа.
20. ЧУДО
Он шел из Вифании в Ерусалим,Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,Над хижиной ближней не двигался дым,Был воздух горяч и камыш неподвижен,И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,Он шел с небольшою толпой облаковПо пыльной дороге на чье-то подворье,Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,Что поле в унынье запахло полынью.Все стихло. Один он стоял посредине,А местность лежала пластом в забытьи.Все перемешалось: теплынь и пустыня,И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,Совсем без плодов, только ветки да листья.И он ей сказал: «Для какой ты корысти?Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,И встреча с тобой безотрадней гранита.О, как ты обидна и недаровита!Останься такой до скончания лет».
По дереву дрожь осужденья прошла,Как молнии искра по громоотводу.Смоковницу испепелило до тла.
Найдись в это время минута свободыУ листьев, ветвей, и корней, и ствола,Успели б вмешаться законы природы.Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.Когда мы в смятеньи, тогда средь разбродаОно настигает мгновенно, врасплох.
21. ЗЕМЛЯ
В московские особнякиВрывается весна нахрапом.Выпархивает моль за шкапомИ ползает по летним шляпам,И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолямСтоят цветочные горшкиС левкоем и желтофиолем,И дышат комнаты привольем,И пахнут пылью чердаки.
И улица запанибратаС оконницей подслеповатой,И белой ночи и закатуНе разминуться у реки.
И можно слышать в коридоре,Что происходит на просторе,О чем в случайном разговореС капелью говорит апрель.Он знает тысячи историйПро человеческое горе,И по заборам стынут зори,И тянут эту канитель.И та же смесь огня и жутиНа воле и в жилом уюте,И всюду воздух сам не свой.И тех же верб сквозные прутья,И тех же белых почек вздутьяИ на окне, и на распутье,На улице и в мастерской.
Зачем же плачет даль в тумане,И горько пахнет перегной?На то ведь и мое призванье,Чтоб не скучали расстоянья,Чтобы за городскою граньюЗемле не тосковать одной.
Для этого весною раннейСо мною сходятся друзья,И наши вечера — прощанья,Пирушки наши — завещанья,Чтоб тайная струя страданьяСогрела холод бытия.
22. ДУРНЫЕ ДНИ
Когда на последней неделеВходил он в Иерусалим,Осанны навстречу гремели,Бежали с ветвями за ним.
А дни все грозней и суровей,Любовью не тронуть сердец,Презрительно сдвинуты брови,И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всеюЛегли на дворы небеса.Искали улик фарисеи,Юля перед ним, как лиса.
И темными силами храмаОн отдан подонкам на суд,И с пылкостью тою же самой,Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участкеЗаглядывала из ворот,Толклись в ожиданье развязкиИ тыкались взад и вперед.
И полз шопоток по соседству,И слухи со многих сторон.И бегство в Египет и детствоУже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавыйВ пустыне, и та крутизна,С которой всемирной державойЕго соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,И чуду дивящийся стол,И море, которым в туманеОн к лодке, как по суху, шел.
И сборище бедных в лачуге,И спуск со свечою в подвал,Где вдруг она гасла в испуге,Когда воскрешенный вставал…
23. МАГДАЛИНА I
Чуть ночь, мой демон тут как тут,За прошлое моя расплата.Придут и сердце мне сосутВоспоминания разврата,Когда, раба мужских причуд,Была я дурой бесноватойИ улицей был мой приют.
Осталось несколько минут,И тишь наступит гробовая.Но раньше чем они пройдут,Я жизнь свою, дойдя до края,Как алавастровый сосуд,Перед тобою разбиваю.
О где бы я теперь была,Учитель мой и мой Спаситель,Когда б ночами у столаМеня бы вечность не ждала,Как новый, в сети ремеслаМной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грехИ смерть и ад, и пламень серный,Когда я на глазах у всехС тобой, как с деревом побег,Срослась в своей тоске безмерной.
Когда твои стопы, Исус,Оперши о свои колени,Я, может, обнимать учусьКреста четырехгранный брусИ, чувств лишаясь, к телу рвусь,Тебя готовя к погребенью.
24. МАГДАЛИНА II
У людей пред праздником уборка.В стороне от этой толчеиОбмываю миром из ведеркаЯ стопы пречистые твои.
Шарю и не нахожу сандалий.Ничего не вижу из-за слез.На глаза мне пеленой упалиПряди распустившихся волос.
Ноги я твои в подол уперла,Их слезами облила, Исус,Ниткой бус их обмотала с горла,В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно,Словно ты его остановил.Я сейчас предсказывать способнаВещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,Мы в кружок собьемся в стороне,И земля качнется под ногами,Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,И начнется всадников разъезд.Словно в бурю смерч, над головоюБудет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья,Обомру и закушу уста.Слишком многим руки для объятьяТы раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,Столько муки и такая мощь?Есть ли столько душ и жизней в мире?Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое сутокИ столкнут в такую пустоту,Что за этот страшный промежутокЯ до Воскресенья дорасту.
25. ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Мерцаньем звезд далеких безразличноБыл поворот дороги озарен.Дорога шла вокруг горы Масличной,Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.За нею начинался Млечный путь.Седые серебристые маслиныПытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.Учеников оставив за стеной,Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».
Он отказался без противоборства,Как от вещей, полученных взаймы,От всемогущества и чудотворства,И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краемУничтоженья и небытия.Простор вселенной был необитаем,И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,Пустые, без начала и конца,Чтоб эта чаша смерти миновала,В поту кровавом он молил отца.
Смягчив молитвой смертную истому,Он вышел за ограду. На землеУченики, осиленные дремой,Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобилЖить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.Час Сына Человеческого пробил.Он в руки грешников себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откудаТолпа рабов и скопище бродяг,Огни, мечи и впереди — ИудаС предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезамИ ухо одному из них отсек.Но слышит: «Спор нельзя решать железом,Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионовОтец не снарядил бы мне сюда?И, волоска тогда на мне не тронув,Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,Которая дороже всех святынь.Сейчас должно написанное сбыться,Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притчеИ может загореться на ходу.Во имя страшного её величьяЯ в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,И, как сплавляют по реке плоты,Ко мне на суд, как баржи каравана,Столетья поплывут из темноты».
Примечания
