Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон
— Ясно, господин капитан.
— Я вам уже сказал: просто капитан! Я также просил вас сесть.
Почему его подмывает сгрести мальчишку за плечи и хорошенько встряхнуть?
Глядя на подтянутого, узкоплечего голландца, особенно на его побелевшее лицо с лихорадочно блестящими глазами и заострившимся носом, которое потрясало, может быть, еще глубже, чем вид трупа Штернберга, Петерсен невольно бесился.
— Прежде всего, должен вернуть вам вот это…
Он протянул третьему помощнику розовые билеты в «Кристаль», и Вринс, не совладав с собой, привскочил на стуле.
— Разумеется, на берегу вы вольны развлекаться как вам вздумается. Предпочитаю, однако, чтобы вы занимались этим не в обществе наших пассажирок.
Петерсен чувствовал, что он не прав. Он никогда не делал подобных замечаний подчиненным. Напротив! Летом, когда «Полярная лилия» принимала на борт до сотни туристов, каждый рейс сопровождался приключениями, о которых потом, стоя на вахте, офицеры со смехом рассказывали друг другу.
— Кто вам сказал?..
— Что вы были в «Кристале» с фрейлейн Шторм? А вы это отрицаете?
Вринс поднялся. Он побледнел еще больше, хотя, казалось, это уже невозможно. Губы у него были сухие, бескровные.
Он стоял, вытянувшись, негодуя и мучительно силясь сохранить хладнокровие.
— Жду, что вы скажете дальше, — произнес он сдавленным голосом.
— Вы знали эту особу до своего прибытия на пароход в Гамбурге?
Третьему помощнику едва исполнилось девятнадцать. Петерсен был вдвое шире и тяжелей его. И все-таки, раззадорясь, как молодой петух, голландец выпалил:
— Есть вопросы, на которые джентльмен не отвечает.
Капитан побагровел, в свой черед поднялся и чуть было не влепил мальчишке пощечину.
— А с каких это пор джентльмены лгут? — жестко отпарировал он. — С каких пор джентльмен клянется, да еще в присутствии полиции, что видел, как человек бросился за борт, хотя это вовсе не человек, а мешок с углем?
Капитан почти тут же раскаялся в своей вспышке — так страшно исказилось лицо Вринса. Молодой человек раскрыл рот, не в силах ни заговорить, ни вздохнуть. Зрачки его с отчаянием и тревогой впились в Петерсена. Побелевшие пальцы беспомощно задвигались.
— Я… я…
— Ну-с? Вы в самом деле видели, как Эриксен прыгнул в воду?
На лбу третьего помощника заблестели капли пота, кадык судорожно заходил вверх и вниз.
— Мне нечего сказать.
А ведь он вот-вот разрыдается!.. Капитан был уверен в этом, настолько уверен, что его подмывало хлопнуть щенка по плечу, крикнуть ему:
«Перестаньте себя изводить, дуралей! И не воображайте, что какая-нибудь там Катя Шторм стоит этого».
Но Петерсен промолчал, о чем вскоре и пожалел. Он взглянул на свой незаконченный многоугольник и еще раз мысленно сблизил точки, означавшие влюбленных.
Он был слишком взбешен, а гнев — плохой советчик.
— Вот, значит, кого в Делфзейлском училище считают парнем исключительной честности! — пробурчал он достаточно внятно, чтобы его расслышали.
И тут Вринс со слезами на ресницах чуть ли не простонал надломленным голосом:
— Разве в Норвегии честность состоит в том, чтобы предавать женщину?
Он больше не владел собой. Был готов на все. Дышал прерывисто и шумно.
Капитан на секунду потерял дар речи.
— Даже если эта женщина — вульгарная…
— Замолчите! Запрещаю вам…
И Петерсен замолчал. Кончилось! Ярость его внезапно улеглась. Он понял, насколько смешна эта сцена и омерзителен подобный разговор.
Эдак он, чего доброго, кончит дракой с перевозбужденным подростком, губы которого пляшут в конвульсивной дрожи!
Омерзительно! И, как всегда бывает в таких случаях, начинаются намеки, обидные для другой нации!
Воцарилась тишина. Капитан мерил шагами три погонных метра своей каюты.
— Чем могу еще служить? — с трудом выдавил Вринс.
Петерсен опять промолчал, лишь взял на ходу листок с многоугольником и скомкал его.
— Один уже мертв, — тихо вымолвил он.
В сущности, это был способ извиниться, не принося извинений. Вринс истолковал реплику по-другому:
— Значит, вы обвиняете меня…
— По-французски читаете?
— Немного.
— Тогда взгляните.
Петерсен протянул помощнику газету, найденную под подушкой у Штернберга, сел за бюро и, чтобы не мешать Вринсу, сделал вид, что углубился в вахтенный журнал.
Он был не слишком доволен собой. Все получилось на редкость нескладно.
Прежде всего, зачем он начал с Вринса, а не с других?
Конечно, от билетов в «Кристаль» и веера Кати Шторм никуда не уйдешь. Не забыл Петерсен и то, в каком виде молодой человек вернулся на «Полярную лилию» в десять утра.
Кроме того, не случайно же немка еще в первый вечер послала за третьим помощником и битых два часа гуляла с ним по палубе.
И, наконец, ночь в Ставангере: двое влюбленных в одной каюте.
Ну и что? Разве Катя Шторм совершила хоть малейший поступок, позволяющий заподозрить ее? Французская газета пишет не о ней, более того, вообще не упоминает никакой женщины. Да женщина и не могла бы заколоть Штернберга с такой силой и так зверски.
Петерсен покраснел: он вспомнил, как в день отплытия, когда пассажирка поднималась по трапу в салон, сам любовался ею.
Что, если он попросту ревнует к своему третьему помощнику? И бесится, видя, как тот без всяких усилий помешал капитану свести интрижку?
«Неправда! — мысленно одернул себя Петерсен. — Я чувствую: за этим что-то кроется».
Но понять, что именно, — он не мог. И, грызя себя за это, испытывал унижение, неуверенность.
— Что скажете, Вринс?
На этот раз он отказался от иронического «господин Вринс». Статью молодой человек уже пробежал, но газету все еще держал в руке, машинально продолжая читать дальше.
Лицо у него потускнело, фигура утратила подтянутость.
— Зачем вы показали это мне? — обеспокоенно проговорил он. — Какое отношение…
— Сейчас скажу. Судя по всему, советник фон Штернберг появился на «Полярной лилии» в поисках убийцы Мари Барон и, вероятно, его сообщников. Не забывайте: на улице Деламбр были и женщины.
Вринс решительно человек контрастов. Его поведение опять резко изменилось.
— Это все? — с ледяным спокойствием осведомился он.
И все-таки глаза у него потерянные.
— Вам этого мало?.. Человек убил девушку. Он у нас на борту…
— И вы предполагаете, это я?
Вринс произнес эти слова с бледной улыбкой, куда более горькой, чем рыдание. Терпение Петерсена иссякло.
— Ступайте! — буркнул он. — Идите достаивать вахту. Надеюсь, свежий воздух пойдет вам на пользу.
Капитану хотелось, чтобы Вринс не подчинился. Он следил за ним краем глаза. Но молодой человек повернулся кругом и вышел.
Оставшись один, Петерсен поднял листок, где поставил точки и тире, разгладил его, потом опять скомкал и швырнул в мусорную корзину.
Вечером, за едой, Катя Шторм дважды попросила у капитана прикурить и все время заговаривала с ним о пейзажах, которыми любовалась в пути.
