Генри Джеймс - Пресса
- Чтобы показать тебе свою квартиру, свою ванную, свои нижние юбки? Так?
- У нее не квартира, а собственный дом, притом великолепный, и не где-нибудь, а на Грин-стрит, в Парк-Лейне. И ванна у нее - не ванна, а мечта, из мрамора и серебра, прямо экспонат из коллекции Уоллеса - не скрою, я тоже видела; а уж нижние юбки - в первую очередь; и это такие юбки, которые тем, кто их носит, показать не стыдно: есть на что посмотреть. И деньгами - судя по ее дому и обстановке, да и по внешности, из-за которой у нее, бедняжки, бездна хлопот, - Бог ее, без сомнения, не обидел.
- Косоглазая? - с сочувствием спросил Байт.
- Страшна, как смертный грех; ей просто необходимо быть богатой; меньше чем при пяти тысячах фунтов такого уродства себе позволить нельзя. Ну а она, в чем я убедилась, может себе что угодно позволить, даже вот такой носище. Впрочем, она вполне-вполне: симпатична, любезна, остроумна - словом, великолепная женщина, без всяких скидок. И они вовсе не помолвлены.
- Она сама тебе так сказала? Ну и дела!
- Это как посмотреть, - продолжала Мод. - Ты и не подозреваешь, о чем речь. А я, между прочим, знаю: с какой стороны посмотреть.
- Значит, тем более: ну и дела! Это же золотая жила.
- Пожалуй. Только не в том смысле, какой ты сюда вкладываешь. Кстати, никакого интервью она давать мне не стала - совсем не ради того меня приняла. А ради того, что куда важнее.
Байт без труда догадался, о чем речь:
- Того, к чему я причастен?
- Чтобы выяснить, что можно сделать. Ей претит его дешевая популярность.
У Байта просветлело лицо.
- Она так и сказала?
- Она приняла меня, чтобы мне это сказать.
- И ты еще не веришь мне, что "жаворонки прилетели". Чего еще тебе нужно?
- Ничего мне не нужно - к тому, что есть; ничего, кроме одного: помочь ей. Мы с ней подружились. Она понравилась мне, а я - ей, - заявила Мод Блэнди.
- Прямо как с Мортимером Маршалом.
- Нет, совсем не как с Мортимером Маршалом. Я с ходу схватила, какая мысль у нее возникла. У нее возникла мысль, что я могу помочь ей - помочь в том, чтобы заставить их замолчать о Биделе, и для этой цели - так ей, видимо, кажется - я к ней просто с неба свалилась.
Говард Байт слушал, но, помедлив, вставил:
- Кого их?
- Как кого? Мерзкие газетенки - твою разлюбезную прессу, о которой мы с тобой все время толкуем. Она хочет, чтобы его имя немедленно исчезло с газетных страниц - немедленно.
- И она тоже? - удивился Байт. - Значит, и ее трясет от страха?
- Нет, не от страха, - вернее, не тогда, когда я последний раз ее видела. От отвращения. Она считает, что все это слишком далеко зашло, и хотела, чтобы я - женщина честная, порядочная и по уши, как она полагает, сидящая в газетном деле - прониклась ее чувствами. И теперь, при наших с ней отношениях, я таки прониклась, и думается, если удастся здесь что-то исправить, мне это будет не в укор. А ты мешаешь исправить и тем самым режешь меня без ножа.
- Не бойся, дорогая, - отвечал он, - кровью я тебе истечь не дам и до смерти не зарежу. - И тут же изобразил, как сказанное искренне его поразило. - Значит, по-твоему, она вряд ли знает?..
- Что знает?
- Ну, о том, что могло и дойти. О его бегстве.
- Нет, она не знала... наверняка не знала.
- И ни о чем таком, что делало бы его бегство вероятным?
- То есть о том, что ты назвал непонятной причиной? Нет, ничего такого она не говорила. Зато упомянула, и в полный голос, что он сам в ужасе - или делает вид, будто так, - от того, как ежедневно треплют его имя.
- Это ее слова, - спросил Байт, - что он делает вид?..
Мод уточнила:
- Она чувствует в нем - так сама мне сказала - что-то смешное. Вот такое у нее чувство, и, честное слово, мне как раз это в ней и нравится. В общем, она не вытерпела и поставила условие: "Заткните им рот, - сказала она, - тогда поговорим". Она дала ему три месяца, но готова ждать все шестъ. И вот тем временем - когда он приходит к тебе - ты помогаешь им орать во всю глотку.
- Пресса, детка, - сказал Байт, - сторожевой пес цивилизации, а на сторожевых псов - тут ничего не поделаешь - бывает, находят приступы бешенства. Легко сказать: "Заткните им глотки"; бегущего зверя окриком не остановишь. Ну, а миссис Чёрнер, - добавил он, - и впрямь персонаж из сказки.
- А что я сказала тебе на днях, когда ты, пытаясь найти обоснование его поступкам, выдвинул предположение - чистая гипотеза! - что дело в такой женщине, какой она, по-твоему, должна быть? Гипотеза претворилась в жизнь, с одной только поправкой - в жизни все оказалось сложней. Впрочем, не в этом суть. - Она искренне отдавала ему должное. - В тебе говорило вдохновение.
- Прозрение гения! - Как-никак, а он догадался первым, но тут еще кое-что оставалось невыясненным: - Когда ты виделась с нею в последний раз?
- Четыре дня назад. Наша третья встреча.
- И даже тогда она не знала всей правды?
- Я же не знаю, что ты называешь всей правдой, - отвечала Мод.
- То, что он - уже тогда - стоял на перепутье. Этого вполне достаточно.
- Не думаю. - Мод проверяла себя. - Знай она это, она была бы очень расстроена. Не могла не быть. А она не была. И сейчас вовсе нe выглядит огорченной. Но она - женщина своеобычная.
- М-да, ей, бедняжке, без этого не обойтись.
- Своеобычности?
- Нет, огорчений. И своеобычности тоже. Разве только она забьет отбой. - Он осекся, но тут было еще о чем поговорить. - Как же она, видя, какой он непроходимый осел, все же согласна?
- Об этом "согласна" я и спрашивала тебя месяц назад, - напомнила Мод. - Как она могла согласиться?
Он совсем забыл, попытался вспомнить:
- И что же я сказал тогда?
- В общем и целом, что женщины - дуры, ну и еще, помнится, что он не-отразимо красив.
- О да, он и впрямь неотразимо красив, бедненький, только красота нынче в загоне.
- Вoт видишь, - сказала Мод.
И оба встали, словно подводя итог диалогу, но задержались у столика, пока Говард ждал сдачу.
- Если это выйдет наружу, - обронила Мод, - он спасен. Она - как я ее вижу - узнав о его позоре, выйдет за него замуж, потому что он уже не будет смешон. И я ее понимаю.
Байт посмотрел на нее с восхищением - он даже забыл пересчитать сдачу, которую опустил в карман.
- О вы, женщины...
- Идиотки, не так ли?
Этого вопроса Байт словно не услышал, хотя все еще пожирал ее глазами.
- Тебе, верно, очень хочется, чтобы он покрыл себя позором.
- Никоим образом. Я не могу хотеть его смерти - а иначе ему не извлечь из этого дела пользы.
Байт еще несколько мгновений смотрел на нее.
- А не извлечь ли тебе из этого дела пользы?
Нo она уже повернулась к выходу; он пошел за ней, и как только они очутились за дверью в тупичке - тихой заводи в потоках Стрэнда - между ними завязался острый разговор. Они были одни, улочка оказалacь пуста, они на миг почувствовали, что самое интимное еще не высказано, и он немедленно воспользовался благой возможностью.
- Небось, этот тип опять пригласил тебя на ленч к себе на квартиру.
- А как же. На среду, без четверти два.
- Сделай милость, откажись.
- Тебе это не нравится?
- Сделай милость, окажи мне уважение.
- А ему неуважение?
- Пopви с ним. Мы запустили его. И хватит.
Но Мод желала быть справедливой:
- Это ты его запустил; ты, не спорю, с ним поквитался.
- Моя заметка запустила и тебя - после нее "Мыслитель" пошел на попятный; вы оба мои должники. Ему, так и быть, я долг отпускаю, а за тобой держу. И у тебя только одно средство его оплатить... - и, так как она стояла, уставив взгляд на ревущий Стрэнд, закончил: - Благоговейным послушанием.
Помедлив, она посмотрела на него в упор, но тут случилось нечто такое, отчего у обоих слова замерли на губах. Только сейчас до их ушей донеслись выкрики - выкрики мальчишек-газетчиков, оравших на всю огромную магистраль "Экстренный выпуск" вперемежку с самой сенсационной новостью, которая обоих бросила в трепет. И он, и она изменились в лице, прислушиваясь к разносившимся в воздухе словам "таинственное исчезновение...", которые тут же поглощались уличным шумом. Конец фразы, однако, было легко восстановить, и Байт завершил ее сам:
- Бидел-Маффета. Чтоб им было пусто!..
- Уже? - Мод явно побледнела.
- Первыми разнюхали. Прах их побери!
Байт коротко рассмеялся - отдал дань чужому пронырству, но она быстро коснулась ладонью его локтя, призывая прислушаться. Да, вот оно, это известие, оно звучало в пронзительных глотках; там, за один пенс, под фонарями, в густом людском потоке, глазеющем, проплывающем мимо и тут же выбрасывающем это из головы. Теперь они уловили все до конца - "Известный общественный деятель!". Что-то зловещее и жестокое было в том, как преподносилась эта новость среди сверкающей огнями ночи, среди разлива перекрывающих друг друга звуков, среди равнодушных - по большей части - ушей и глаз, которые тем не менее на лондонских тротуарах были достаточно широко открыты, чтобы утолять цинический интерес. Да, он был, этот бедняга Бидел, известен и был общественным деятелем, но в восприятии Мод это не было в нем по крайней мере сейчас главным, когда его во весь голос обрекали на небытие.