Валентин Рыбин - Разбег
— Зря не трать, береги. Придет зима — купишь теплую шапку и валенки. В Туле очень холодные зимы.
— Ты-то откуда знаешь? — усомнился внук.
Каюм-сердар только было собрался ответить, и тут прозвенел последний звонок. Тамара Яновна прижала сына к себе, принялась целовать, обливаясь слезами. Обнял его и Ратх. А Каюм-сердар не успел — только хлопнул по плечу:
— Хай, джигит, давай езжай — учись хорошо! Уже на ходу поезда Юра заскочил в тамбур, начал махать рукой, а другой размазывал по лицу слезы.
IX
В середине декабря выпал снег. С белых хребтов Копетдага дохнул холодный ветер. Полторацк, под снежным покровом, стал похож на большое село. Низкие кирпичные дома, улицы, вымощенные булыжником, прикрытые снегом, потеряли городскую строгость. На мостовых не слышно привычного грохота колес. И народу в городе — словно поубавилось. Кое-где над крышами вытягиваются в небо дымки — хозяйки печи затопили. Но в общем-то зима застала горожан врасплох.
Лилия Шнайдер зашла в обеденный перерыв домой к Иргизову и, увидев его за столом, в шинели, уныло улыбнулась:
— Иргизов, боже мой, а еще сибиряк!
— Ну, что вы, Лилия Аркадьевна. Я — сын степей Приуралья, — уточнил он.
— Какая разница! — воскликнула она. — На Урале тоже холода, как в Сибири! — Шутливо, но настойчиво она сняла с него шинель. Повесив в угол, на вешалку, удовлетворенно сказала: — Вот таким ты мне больше нравишься. А еще лучше бы… Слушай, Иргизов, а ведь я тебя ни разу не видела в штатском костюме! У тебя хоть есть костюм?
— Нет пока… Да и зачем мне? Вот поеду учиться, тогда и куплю.
— Не секрет — куда собираешься ехать?
— Пока еще не решил, но думаю — в Ташкент.
— Ну, Иргизов; тебе больше идет быть военным. Хватка у тебя командирская, — возразила Лилия Аркадьевна.
— Что-то вы не последовательны, — заметил он. — Говорите о штатском костюме, а ратуете за военную службу.
— Очень даже последовательна. — Она отошла к окну и произнесла раздумчиво: — Представляю, как бы ты понравился моей маман, если б был в костюме, при галстуке… Завтра у меня день рождения, так что… в общем, приглашаю тебя.
— Завтра?! — удивился он. — Вот не ожидал. Впрочем, вы никогда раньше и не отмечали свои дни рождения. По крайней мере, с тех пор, как мы с вами знакомы.
— Отмечала, Иргизов, — Лилия Аркадьевна легонько вздохнула. — Просто я забывала всякий раз тебя пригласить.
Он нахмурился от столь прямого откровения. Ее бесцеремонность порой злила его, но сейчас было что-то вроде признания. «Вот видишь, — смеясь, говорили ее глаза. — Раньше я тебя не замечала, а теперь заметила и даже хочу, чтобы ты понравился моей маман».
— Ну что ж, спасибо за приглашение.
— Так, завтра в семь вечера… Я жду… Только, ради бога, не робей. Будут все свои…
Лилия Шнайдер ушла, и он подумал: робеть, собственно, не перед кем — разве что перед ее матерью. Судя по тому, как вычурно, не по-русски, она называет свою мать — это или старомодная аристократка, или молодящая дама с манерами модной француженки. Впрочем, Иргизов не один раз уже слышал голос ее «маман», когда, провожая Лилию Аркадьевну, задерживался с ней у калитки, и из окна с балкона неслось: «Лили, не заставляй меня нервничать», или что-то в этом духе.
Вечером, возвращаясь со службы, Иргизов зашел в магазин. Весь день он размышлял: «А может, действительно, купить гражданский костюм? Наряжусь под английского дэнди, галстучек повешу — все ахнут! Однако, взяв у продавца один, затем другой костюм, Иргизов повертел их в руках и вернул, удрученный сногсшибательными ценами. «К черту изысканность! Надену парадную форму и поверх нее кожанку. Надо купить что-то в подарок». Зашел в галантерейный отдел, выбрал духи — красивый темно-синий флакончик.
Домой вернулся в семь. Зина уже дома — пришла из школы.
— Вань, а я сегодня удовлетворительную по географии отхватила. Про Евразию докладывала. Все так слушали, даже было слышно, как муха жужжит, — похвасталась она.
— У вас что — топят, что ли? — спросил он.
— Ну, что ты — холодина, не дай бог!
— Откуда же тогда взялась муха? — рассмеялся Иргизов, повергнув Зину в смущение. — Ну, ладно, не серчай. Завтра к Лилии Аркадьевне иду на день рождения — духи купил. Посмотри-ка.
Зинка осмотрела флакон и, чего никак не ожидал Иргизов, высказалась со знанием дела:
— Ваня, но эти духи выпускают специально для пожилых женщин. Разве не видишь — пузырек синий, а на этикетке старая дама сидит? Как бы твоя Лилия Аркадьевна не обиделась — она вон какая!
— Не обидится, — неуверенно возразил Иргизов и подумал: «Поспешил! Надо было посоветоваться с продавцом».
Поставив коробочку с духами на этажерку, он вынул из стопки книг учебник археологии, прилег на кровать и стал читать. Он уже давно изучил «Основы археологии»: мог бы спокойно хоть сейчас сдать экзамен. В последнее время, все чаще задумываясь над тем, что пора ехать в институт, — перечитывал главы. Особенно его тянуло к разделу древних государств Средней Азии. Четыре года назад, находясь в красном батальоне и проходя по амударьинским берегам, он видел воочию разрушенные стены древних государств… Стоило Иргизову заглянуть в этот раздел учебника, как в памяти вставало прошлое. Виделась родимая деревня Покровка и старая, крытая камышом, изба ссыльного татарина Юнуски: с него все началось. Привезли Юнуску из Бузулука на телеге жандармы. С ним — жена и дочка Фенька. А на другой телеге целый воз разных книг. Полетела тут же молва по деревне: «Цареубийцу привезли на ссылку!» И детвора кинулась к избе татарина, принялась дразнить его. Дочка Юнуски выбежала и бросилась с кулаками на Ваньку Иргизова, закричала плача: «И не будет, не будет скоро царей! Их давно бы уже не было — это вы, безграмотные рабы, служите им и защищаете их! Это от вас все несчастья!» Ванька глаза вылупил, подумал — ошалела девчонка. Скрутил ей руки, успокоил и по голове погладил: «Ну чего ты взбеленилась? Ты думаешь — мне нужен царь? Да я чихать на него хотел!» С Феней — Юнускиной дочкой и подружился Иргизов. Прожила она у отца в Покровке целое лето, а потом уехала в Оренбург — в гимназию. Но за лето многое узнал от нее Ванька Иргизов. Сначала она ему приносила детские книжки. Он читал и диву давался, до чего ж интересна жизнь на земле. Феня и с отцом своим Ваньку познакомила. Когда она уехала, Юнуска пригласил его к себе, напоил кумысом и стал показывать книги… Вот тогда Иргизов впервые услышал о Средней Азии, о походах Александра Македонского, и тогда же Юнуска подарил ему «Основы археологии»… Подарил — словно судьбу перед ним открыл. Черев несколько лет — в самый разгар гражданской войны — заглянул в Покровку комбат Морозов. Вспомнил Ваньку и взял его в свой эскадрон — увез в Туркмению, прямо к древним крепостям. В этом Иргизов видел свою судьбу… А тут еще Лилия Аркадьевна встретилась на пути — тоже историк… Чего ж больше?
Иргизов листал страницы учебника, но чувствовал — что-то мешает ему сосредоточиться. Беспокойство какое-то охватывало. Отложил книгу и сразу понял: «Не те духи купил — не те! Чего доброго, еще обидится!»Иргизов стал думать, что бы ей такое подарить? Подумал, подумал — походил, оглядел всю комнату и тут осенило его: «Подарю ей чарджуйскую мадонну! Это такая редкость, что, может быть, другой такой и на земле больше нет… Но и Лилия Аркадьевна — редкостная женщина, к тому же — историк. Ей чарджуйская мадонна понравится?»
Иргизов полез под кровать, выдвинул чемодан, в котором с разным шара-бара лежали несколько глазурованных черепков с древней крепости, и чарджуйская мадонна, найденная там же. Имя ей придумал Иргизов сам. Это была фигурка-бюст женщины, вероятно, какой-то древней богини или царицы, вылепленной из глины и обожженной в огне. Лицо строгое и даже суровое, волосы — на плечах, груди острые, и на месте сосков — дырочки. Иргизов дорожил своей находкой, знал — от нее не отказался бы ни один музей мира. И не сомневаясь в том, что Лилия Аркадьевна будет беречь мадонну, как свое око, решился подарить ей. Вынув из чемодана фигурку, Иргизов завернул ее в платочек и положил в карман кожанки. Потом и флакончик с духами водворил туда же. Успокоившись, почитал еще немного и погасил лампу.
На следующий день, после работы, не заходя домой, отправился на улицу Гоголя, к Лилии Аркадьевне. Особняк за каменным забором и деревьями, покрытыми снегом, смотрел на дорогу и тротуар четырьмя светящимися окнами. Особняк богатый. Не будь известно Иргизову, что этот дом под зеленой жестяной крышей, с балконом и красивым двором, принадлежал до революции какому-то банковскому чиновнику, а не Шнайдерам — Иргизов давно бы отчаялся в своей привязанности к Лилии Аркадьевне. К счастью, она оказалась не банкиршей, а всего лишь дочерью инженера-нефтяника. Инженера Шнайдера прислали в Полторацк из Москвы на восстановление челекенских нефтяных промыслов. Естественно, семью он на Челекен с собой не взял — слишком диким показался ему этот островок, — а выхлопотал для жены и дочери квартиру в Полторацке. Квартиркой его снабдили царственной. Правда — не своя, а казенная, но это даже лучше: никто не посягнет на нее, да и не выселят, если работать на Советскую власть честно, а инженер Шнайдер человек совершено честный. Сам он — старый интеллигент, жена соответственно. Дочь — высокообразованный товарищ: закончила исторический факультет московского университета — прекрасно знает политэкономию и всего Маркса.
