Фредерик Стендаль - Федер
Как видите, во время этого разговора, который для парижанки явился бы только развлечением, сколько трагических опасений боролось в уме юной провинциалки. Она была слишком умна, чтобы сказать что-нибудь, могущее ее скомпрометировать, но волнение ее голоса было настолько очевидно, что опыт сошел далеко не так удачно, как на то надеялся Федер. Безусловно, все сказанные ею слова были чрезвычайно благоразумны, но какой дрожащий и полный страсти голос произнес их! После нескольких минут такого диалога Федер вынул свой платок и тотчас уронил его. Валентина вскричала:
— Наши спутники поехали кататься по озеру, давайте поедем и мы!
Придя на пристань, Федер и Валентина не застали лодок: они уплыли далеко, и их не было видно. Стена дома укрывала молодых людей от взглядов публики, гулявшей в парке. Федер взглянул на Валентину. Он хотел побранить ее: она плохо справилась со своей ролью. Она смотрела на него глазами, полными слез. Он чуть не сказал ей одну вещь, одно слово, которое никогда не должно было срываться с его уст. Он смотрел на нее молча. Но в тот момент, когда ему удалось одержать над собой столь трудную победу и не высказать своих чувств, случилось так, что, ни о чем не думая, почти бессознательно, он вдруг прикоснулся губами к шее Валентины.
Она едва не упала в обморок. Потом быстро протянула вперед руки. На лице ее выразилось живейшее неудовольствие, почти ужас. Она отвернулась.
— Если появится Делангль, я скажу, что вы едва не упали в озеро.
Федер сделал два шага, вошел в воду и до колен замочил свои белые брюки. Это странное зрелище несколько отвлекло внимание Валентины от того, что ему предшествовало, и, к счастью, лицо ее выражало лишь самое обычное смущение, когда Делангль, весь запыхавшись, прибежал с криком:
— Я тоже хочу ехать на лодке!
V
Это приключение внушило нашему герою сильную тревогу; подозрения Делангля далеко не утихли, а он был не таким человеком, чтобы забыть или оставить без внимания мысль, если уж она засела у него в голове. Беспокойство, которое внушало это подозрение молодому художнику, заставило его серьезно задуматься. Он был вынужден сознаться самому себе, что если он расстанется с Валентиной, забыть ее, как забывают на третий день какое-нибудь курортное знакомство, было бы для него не так легко. Делангль мог навсегда закрыть перед ним двери дома Буассо; при этой мысли Федер задрожал. Затем он рассердился на себя за то, что взволновался так сильно. Да, он действительно боялся Делангля и стыдился этого страха. Как-то инстинктивно он стал искать дружбы Буассо. Один из главных сборщиков податей, умевший как нельзя лучше выставлять напоказ свое богатство, выехал из красивого загородного дома, который он снимал в Вирофле. Федер крикнул г-ну Буассо:
— Берите без колебаний этот дом: лошади тех людей, с которыми вам надо подружиться, чтобы занять здесь видное положение, уже привыкли к дороге в Вирофле. Вы будете давать там обеды, и лошади вместе с седоками пойдут к вам так же, как шли раньше к главному сборщику податей Бурдуа, преемником которого вы станете.
Не ответив ни слова, чтобы не выказать благодарности, что могло бы повлечь за собой известные обязательства, Буассо воспользовался советом. Он дал в Вирофле немалое количество обедов. Однажды, садясь за стол, Буассо со сладострастным восторгом сделал подсчет, показавший, что, хотя приглашенных на этот обед было всего лишь одиннадцать человек, все они, вместе взятые, обладали суммой в двадцать шесть миллионов, причем среди приглашенных был один пэр Франции, один главный сборщик податей и два депутата. Федеру, выступившему советчиком в этом деле, было даже полезно то обстоятельство, что его имущество в общей сумме всех этих состояний равнялось нулю; больше того, он являлся единственным представителем этой нулевой категории. Один из обедавших, который участвовал в вышеприведенной сумме цифрой в полтора миллиона, в это самое утро купил прекрасную библиотеку; все книги ее были в переплетах с золотым обрезом. Этот господин по имени Бидер был не из тех, кто стал бы молчать о своем приобретении. С самого утра он старался выучить наизусть имена наиболее известных писателей, чьи сочинения имелись в его библиотеке. Он перечислил их, начав с Дидро и барона Гольбаха, причем последнее имя он произнес: Гольбаш.
— Не Гольбаш, а Гольбах! — вскричал пэр Франции, гордый недавно приобретенными познаниями.
Все довольно презрительно отозвались об этом литераторе с варварским именем, но тут Делангль небрежно заметил, что Гольбах был сыном поставщика и обладал несколькими миллионами. Упоминание о миллионах заставило собрание богачей призадуматься, и они еще несколько минут говорили о Дидро и о Гольбахе. Разговор на эту тему грозил иссякнуть. Видя это, г-жа Буассо решилась заговорить и робко спросила, не были ли Дидро и Гольбах повешены вместе с Картушем[18] и Мандреном[19]. Раздался взрыв хохота, громкий и дружный. Гости тщетно пытались успокоиться. Мысль о том, что Дидро, любимец императрицы Екатерины II, мог быть повешен как сообщник Картуша, была так забавна, что взрывы смеха не умолкали.
— Что ж, господа, — продолжала г-жа Буассо, которая тоже безудержно смеялась вместе с остальными, сама не зная почему, — в монастыре, где я воспитывалась, нам никогда как следует не объясняли, кто такие были эти Мандрены, Картуши, Дидро и прочие ужасные злодеи. Я всех их считала людьми одного разряда.
После этого мужественного поступка г-жа Буассо взглянула на Федера, который сначала пришел в отчаяние от ее неосторожного взгляда, а затем предался восхитительным мечтам. Вот эти-то мечты и заставляли его на целые дни забывать горечь, вызванную тем, что в течение десяти лет подряд он заблуждался относительно своего истинного призвания.
Простодушный ответ Валентины смягчил резкий и оскорбительный оттенок раскатов смеха; мягкая улыбка появилась у всех на губах. Затем Делангль, сильно задетый этой семейной неприятностью, пришел сестре на выручку и с помощью нескольких забавных анекдотов возбудил бурную веселость собрания. Однако гость, по дешевке купивший книги с золотым обрезом, снова заговорил о литературе; он особенно расхваливал великолепный экземпляр Ж.-Ж. Руссо в издании Далибона.
— Достаточно ли крупный в нем шрифт? — вскричал депутат, имевший четыре миллиона. — Я столько прочитал за свою жизнь, что глаза у меня уже просят пощады. Если шрифт у этого Ж.-Ж. Руссо крупный, я пришлю за ним, чтобы еще раз перечесть «Опыт о нравах»: это лучшая историческая книга, какую я знаю.
Как мы видим, почтенный депутат перепутал двух великих виновников «преступлений» 1793 года: Вольтера и Руссо. Делангль расхохотался; все приглашенные последовали его примеру. Напрягая свой и без того грубый голос южанина, Делангль старался смеяться как можно громче, чтобы заставить забыть о взрыве хохота, встретившем невежественное замечание его сестры. И в самом деле, те из гостей, которые были вполне уверены, что «Опыт о нравах» принадлежит не Руссо, а Вольтеру, оказались безжалостными к бедному депутату, богатому торговцу шерстью, будто бы испортившему себе глаза усиленным чтением.
Как только обед кончился, Федер счел благоразумным удалиться: он опасался новых взглядов. Во время прогулки по королевскому лесу, в который можно было пройти через садовую калитку, Делангль, еще не забывший об обидном смехе, улучил удобный момент и сказал сестре:
— Конечно, твой муж — человек преданный и добрый, но все-таки он человек, и в глубине души он был бы не прочь найти какую-либо причину, чтобы не питать к тебе такой уж большой благодарности за твое приданое в девятьсот пятьдесят тысяч франков, которое и сделало его вице-президентом коммерческого трибунала. Выразительно пожимая плечами, он, наверно, даст понять этим господам, что ты дурочка, и они будут долго распространяться о твоем невежестве именно потому, что, может быть, не прошло и полугода с тех пор, как сами они услыхали о Дидро и о бароне Гольбахе. Забудь же поскорее все благочестивые бредни, которыми добрые монахини старались заглушить твой ум, пугавший их. И не огорчайся: я дважды был в твоем монастыре, и госпожа д'Аше, настоятельница, каждый раз говорила мне буквально следующее — что твой ум приводит их в трепет.
Делангль заметил, что его сестра готова расплакаться, — потому-то он и добавил последнюю фразу.
— Не говори ни слова никому, кроме Буассо, — продолжал он, — ты будешь два раза в неделю ездить в Париж и брать там уроки истории. Я найду учительницу, которая расскажет тебе все, что произошло за последние сто лет. Это главное, что надо знать в обществе: там часто делают намеки на события недавнего прошлого. Чтобы выбросить из головы монастырские глупости, никогда не ложись спать, не прочитав одного-двух писем этого самого Вольтера или же Дидро, который отнюдь не был повешен, как Картуш и Мандрен.
