Оноре Бальзак - Мэтр Корнелиус
— Государь, дело расследовано.
— Как! Все уже кончено? — спросил король.
— Наш молодчик в руках монахов. Он не устоял и под пыткой сознался во всем.
Графиня тяжко вздохнула, побледнела, даже потеряла способность говорить и посмотрела на короля. Этот взгляд был перехвачен графом де Сен-Валье, который пробормотал:
— Меня предали, вор знаком с моей женой.
— Молчать! — крикнул король. — Здесь, кажется, кое-кто желает, чтобы я потерял терпение. Немедленно распорядись отложить эту казнь, — продолжал он, обращаясь к главному судье. — Ты головой мне отвечаешь за преступника, кум! Это дело необходимо расследовать получше, я сам им займусь. Пока отпусти обвиняемого на свободу! Он от меня не скроется; у этих воров есть излюбленные убежища, есть логовища, где все они прячутся. Передай Корнелиусу, что я приду к нему сегодня вечером, чтобы самому повести следствие. Господин де Сен-Валье, — сказал король, пристально глядя на графа, — я кое-что узнал о вас. Вся ваша кровь не может искупить единой капли моей крови, знаете ли вы это? Клянусь богородицей! Вы виновны в оскорблении королевского величества! Разве затем дал я вам в жены такую прелестную женщину, чтобы она стала бледной и бесплодной? Ну же, ступайте отсюда прямо домой и приготовьтесь в дальний путь. — На этих словах король приостановился, так как любил помучить человека, и потом добавил: — Вы отправитесь нынче же вечером понаблюдать за тем, как ведутся мои дела с венецианцами. Не беспокойтесь! С нынешнего вечера я возьму вашу жену в свой замок Плесси; уж здесь-то она будет в безопасности. Теперь я позабочусь о ней лучше, чем заботился после ваше свадьбы.
Слыша эти слова, Мария молча пожала руку отца, как бы благодаря за милость и за его доброе расположение. Что же касается короля, то он исподтишка развлекался.
Людовик XI очень любил вмешиваться в дела своих подданных, ему нравилось появляться во всем своем королевском величии посреди обстановки мещанской жизни. Эта склонность, строго осуждаемая некоторыми историками, была не чем иным, как страстью к игре в инкогнито, одному из величайших удовольствий для коронованных особ, своего рода минутному отречению, вносящему некоторое простонародное начало в их собственное существование, где господствует такое пресное однообразие; но только Людовик XI играл в инкогнито открыто. При подобных встречах он, впрочем, держался славным малым, стараясь понравиться людям третьего сословия, которых он сделал своими союзниками против феодалов. Но уже давно ему не представлялся случай так опроститься и вникнуть в частные интересы какого-нибудь человека, занятого сутяжеством (старое слово, до сих пор употребляемое в Туре), — так что он горячо принял к сердцу тревоги мэтра Корнелиуса и тайные огорчения графини де Сен-Валье. Несколько раз в течение обеда он обращался к своей дочери:
— Но кто же мог обокрасть моего кума? Да ведь эти кражи за восемь лет достигли миллиона двухсот тысяч экю. Миллиона двухсот тысяч экю, господа! — повторил он, глядя на дворян, несших при нем застольную службу. — Пресвятая богородица! За этакую сумму немало грехов отпустила бы римская курия! А я мог бы, праведный боже, приобрести Луару или, еще лучше, завоевать Пьемонт прекрасную крепость, прямо-таки созданную для нашего королевства.
По окончании обеда Людовик XI сейчас же отбыл со своею дочерью, врачом и главным превотальным судьею и в сопровождении вооруженного конвоя явился во дворец Пуатье, где, как он и предполагал это, еще застал г-на де Сен-Валье, который дожидался жены — быть может затем, чтобы покончить с ней.
— Милостивый государь, — сказал ему король, — я приказал вам отправляться в путь как можно скорее. Прощайтесь с женою и спешите на границу; у вас будет почетный конвой. Что же касается инструкций для вас, а также верительных грамот, то они уже будут ждать вас в Венеции.
Людовик XI дал поручику шотландской гвардии приказ (присоединив к этому и кое-какие секретные наставления) — взять небольшой отряд и сопровождать королевского посла до Венеции. Сен-Валье, более не медля ни минуты, пустился в путь, поцеловав жену холодным поцелуем, которым, если б только мог, охотно отравил бы графиню. Графиня удалилась к себе, а Людовик XI отправился в Дурной дом, спеша привести к развязке кровавый фарс, разыгравшийся у ссудных дел мастера, и самодовольно полагая, что в качестве короля наделен достаточной проницательностью для раскрытия воровских тайн. Корнелиус не без опасений оглядел свиту своего повелителя.
— Разве все эти люди примут участие в церемонии? — тихо спросил он.
Людовик XI не мог удержаться от улыбки, видя, как встревожены скряга и его сестра.
— Нет, куманек, успокойся, — ответил он. — Они вместе с нами будут ужинать в моем замке, а мы одни будем производить расследование. Я — такой дока в судебных расследованиях, что — бьюсь об заклад на десять тысяч экю! найду тебе преступника!
— Найдемте его, ваше величество, но не будем биться об заклад.
Они тотчас же пошли в комнату, куда хозяин ссудной казны складывал свои сокровища. Потребовав сначала показать сундук, где хранились драгоценности курфюрста Баварского, затем дымовую трубу, по которой должен был спускаться предполагаемый вор, Людовик XI легко убедил брабантца в неосновательности его предположений, так как в очаг нападала бы сажа, а ее совершенно не было — там, по правде сказать, редко разводился огонь; да и в самой трубе они не обнаружили никаких следов, и, сверх того, она выходила на крышу в почти недоступном месте. В конце концов, после двухчасового розыска, при котором обнаружилась вся проницательность, свойственная недоверчивому уму Людовика XI, ему стало очевидно, что никто не мог пробраться к сокровищам его кума. Никаких признаков взлома не было ни в замках, ни на поверхности железных сундуков, где хранилось золото и серебро мэтра Корнелиуса, а также и драгоценности, сданные в заклад богатыми должниками.
— Если вор открыл этот сундук, — сказал Людовик XI, — почему же он взял только баварские драгоценности? По какой причине он не тронул этого жемчужного ожерелья? Странный преступник!..
При таком заключении бедный Корнелиус побледнел; молча они с королем смотрели друг на друга.
— Допустим, что так, государь, но зачем явился ко мне тот вор, которого вы взяли под защиту, зачем бродил он здесь всю ночь? — спросил Корнелиус.
— Если ты не догадался, кум, то я приказываю тебе и впредь не допытываться. Это — уж моя тайна.
— Тогда, значит, в моем доме шалит чорт, — жалобно сказал скряга.
При всяких других обстоятельствах король, быть может, посмеялся бы над восклицанием своего казначея; но он был погружен в задумчивость, устремив взгляд как бы сквозь своего собеседника, что так свойственно людям, одаренным властью или талантом. Брабантец испугался, не обидел ли он чем-нибудь своего страшного повелителя.
— Ангел он или чорт, но похититель в моих руках! — внезапно воскликнул Людовик XI. — Если ты будешь обворован этой ночью, то я завтра же буду знать — кем именно. Позови-ка сюда эту старую уродину, которую ты называешь своей сестрой, — добавил он.
Что-то мелькнуло в глазах у Корнелиуса, словно он не решался уйти и оставить короля в комнате, где хранились сокровища; но все же он вышел, побежденный властью едкой улыбки, блуждавшей на поблекших губах Людовика XI. Однако, проявив такую доверчивость, Корнелиус все же постарался сходить за старухой как можно быстрее.
— Есть ли у вас мука? — спросил король сестру Корнелиуса.
— О, конечно, мы сделали запас на зиму, — ответила она.
— Вот и хорошо! Принесите-ка сюда немного, — сказал король.
— А зачем вам наша мука, государь? — испуганно воскликнула старуха, притом без всякого смущения перед королевским величием, похожая в этом на всех, кто охвачен какой-либо сильной страстью.
— Старая дура, исполнишь ли ты приказание нашего милостивого короля? — закричал Корнелиус. — Уж не думаешь ли ты, что королю есть нечего?
— Вот и покупайте хорошую муку! — ворчала старуха на лестнице. — Ах! моя мука!
Она вернулась с лестницы и сказала королю:
— Государь, королевское ли это дело мою муку осматривать?!
Наконец, она притащила холщовый мешок — такие мешки с незапамятных времен служат в Турени рыночным торговцам и покупателям для переноски орехов, фруктов или зерна. Муки было с полмешка. Хозяйка открыла мешок и опасливо показала муку королю, то и дело бросая на него дикий и быстрый взгляд, который у старых дев словно готов брызнуть ядом на всех мужчин.
— Дорогая мука, по шесть су за септерею… — сказала старуха.
— Так что ж! — ответил король. — Рассыпьте ее по полу. Только смотрите, сыпьте ровным слоем, как снежком припорашивает.
Старая дева ничего не понимала. Кажется, случись светопреставление, оно не поразило бы ее так, как этот приказ.
