Василий Смирнов - Открытие мира (Весь роман в одной книге)
— Ну еще бы видеть! Ты, баловник, незнамо где носишься. Нет чтобы встретить слепую старуху… Где ты тут? — ласково ворчит бабушка, растопыривая руки.
Шурка прыгнул на колени, обнял за морщинистую шею и прижался к седой, трясучей голове. Бабушка вытерла передником руки. Теплые пальцы пробежали по Шуркиному лицу, задержались на носу, скользнули по плечам, поднялись и погладили стриженый затылок.
— В отца, должно, растешь, верста коломенская… Нос‑то разбил, что ли? Запух совсем, — тихо говорит бабушка, не выпуская Шурку.
Он видит ее тусклые, остановившиеся глаза, бородавку в складочках морщин на левой щеке, добрый кривой зуб, выглядывающий из уголка сухих, ввалившихся губ. Шурка не понимает, как может бабушка Матрена жить без глаз, главное — ходить и не заблудиться. Он пробует зажмуриться, представить себе, как ходит бабушка, — ему темно, неловко и страшно. Опять вспомнилась муха на глазу дяди Игната, и Шурка еще крепче прижимается к бабушке.
— Почему люди умирают, бабуша?
— Наказание от господа бога… за грехи.
— Ну да! Какой же дядя Игнат грешник? Все живут, а он один помер.
— Прежде его нагрешил народ… много.
— А дядя Игнат тут при чем?
Бабушка не отвечает. Подумав, Шурка говорит:
— Я не буду умирать. Я все время буду жить.
— И живи, — гладит бабушка Шуркину голову. — Ты молодой, тебе и надо жить… Вот мне пора… Чужой век заела.
— Нет, и ты живи, — милостиво разрешает Шурка. — Я тебя за руку буду водить.
— Ладно, ладно, полуношник… Нагулялся? Опять табачищем баловался? сердито спрашивает бабушка, нюхая рубашку. — Пропах дымом, бесстыдник!
— Это не табак. Мы с Яшкой теплину на Волге жгли. Ух, какой огнище был! До неба!
— Сгоришь когда‑нибудь со своим обормотом Яшкой. Пойдем в избу. Заждалась тебя мамка, ругается… Стой, картошку забыли!
Шурка ведет бабушу за руку сенями, осторожно обходит кадку с водой, ларь. И с порога еще примечает башмаки под лавкой. Свет от лампы так и играет на подметках. Они, должно быть, соковые*, износу им не будет. Спасибо дяденьке Прохору, постарался для Шурки, даже каблуки подковками подбил, как у цыган.
Шурка живо меряет башмаки — в самую пору. Надо бы побегать, полюбоваться обновкой, да времени нет. На столе лежит пеклеванник, сахар белеет в сахарнице, самовар шумит, мать на кухне селедку чистит — до башмаков ли тут!
И вот Шурка наелся до отвала пеклеванника, в оставшихся кусках украдкой весь изюм выковырял, насолился селедкой, выпил без малого пять чашек чаю с топленым молоком, дососал огрызок сахару и, пыхтя от сытости, лежит с бабушкой на печи. С полатей пахнет луком и опарой. Чуть слышно поскрипывает в темноте очеп. Это мать, засыпая на кровати, качает ногой зыбку.
Хорошо потянуться на теплой печи, поворочаться возле бабуши, угнездившись, не чувствуя рук и ног, слушать, как рассуждают сами с собой ходики: «Так — не так, так — не так…» Над головой шуршат тараканы верно, тоже укладываются спать.
У Шурки слипаются веки, он то и дело куда‑то проваливается, вздрагивает, сонно торопит:
— Рассказывай, бабуша… скорей рассказывай!
— Про что же тебе рассказать? — спрашивает бабушка, зевая и крестя рот.
— Про Счастливую палочку.
— Да ведь который раз я тебе про нее говорила!
— Ну еще, в последний разочек… Ну же, бабуша!
— Слушай, коли охота есть. — И, позевывая и вздыхая, бабушка шепотом рассказывает: — «В некотором царстве, в некотором государстве, не так чтобы далеко, однако ж не так чтобы и близко, жил — был мужик. И было у него два сына: старшой — Степан да меньшой — Иван. Жил мужик справно, хорошо, дай бог каждому так жить, только с сыновьями ему не совсем потрафило. Старшой, Степан, здоровяком рос, умным, а меньшой, Иванушко, с придурью был, слабенький да хроменький. На Степана все глядят не наглядятся, хвалят не нахвалятся:
— Ай, молодец растет! Всем взял — и умом, и красотой, и силой.
А Иванушке народ в глаза смеется:
— И в кого ты уродился, хромой дурак?
Любил мужик своих сыновей, жалел меньшого, а поделать ничего не мог. В младенцах еще Иванушко из зыбки упал, ножку сломал и головкой об пол стукнулся.
Вот пришло время женить сыновей. Позвал их отец и говорит:
— Сыны мои любезные! Поил я вас, кормил, одевал, обувал, уму — разуму учил — пора и честь знать. Не век на отцовской шее сидеть. Идите счастье свое искать. По белу свету походите, невест себе поищите. Своим домом заживете — меня в гости позовете. А чтоб не было вам на первых порах туго без батьки, дам я вам на дорогу что пожелаете. Ступайте, подумайте, что на дорогу взять. Завтра я позову.
Вышли сыновья от отца, Иванушко сразу на улицу побежал, с малыми ребятами в бабки играть. А Степан сел на лавку под окошко и стал думать. Всю ночь не спал, думал.
Утром зовет к себе отец сыновей.
— Ну как, детки, надумали? Чем мне вас на дорогу наградить?
Степан говорит:
— Дай мне, батя, кошель с золотом.
— Ну, брат, — отвечает отец, — не много же ума надо было, чтобы такое выдумать. Ладно. Получай кошель и иди на все четыре стороны.
Схватил Степан деньги и, не простившись, ушел из дому.
— Ну, а тебе чего? — спрашивает мужик меньшого сына. — Говори, дурашка, не бойся. Все, что пожелаешь, дам.
Отвечает Иванушко отцу:
— Ничего мне, тятенька, не надо. Ни злата, ни серебра, ни иного добра. А дай ты мне на дорогу свое родительское благословение.
Обнял отец меньшого сына, заплакал.
— Ну, спасибо, — говорит, — хоть раз в жизни ты меня обрадовал, умное сказал. — Благословил его на дорогу, а в руку посошок березовый дал. Жалко мне тебя, — говорит, — хроменький ты. Подпирайся посошком — легче будет идти. Да слушай меня внимательно: палочка эта не простая, а Счастливая. Береги ее, не теряй, пригодится она в минуту трудную… Коли невмоготу тебе будет, стукни посошком о землю три раза, и тотчас исполнится твое желание. Бери посошок, распоряжайся им по — своему. Но помни, сынок: твое желание посошок исполнит только однажды. А потом станет обыкновенной березовой палкой, и уж больше он тебе не поможет. Иди с богом, будь счастлив.
Поклонился Иванушко отцу в ноги, вышел из дому. Смотрит брата, а Степана и след простыл. «Делать нечего, — думает, — придется одному идти». А куда — не знает. Лежит перед Иванушкой белый свет на все четыре стороны. И везде хорошо: на востоке солнышко всходит, светит; на западе месяц, звезды горят; с юга теплом несет; с севера ветерком прохладным обдувает… Куда идти? Где счастье искать?
«Разве спросить посошок?» — думает Иванушко. Посмотрел на посошок, в руках повертел.
— Нет, — говорит, — плохо мне, а впереди, может, еще хуже будет. Погожу у посошка подмоги просить.
И пошел куда глаза глядят.
Вот идет Иванушко, прихрамывает, на Счастливую палочку опирается. Подошел к Волге, видит — тонет старичок, совсем захлебнулся, пузыри пускает. Пожалел его Иванушко, вытащил из воды. Говорит ему старичок:
— Спасибо, молодец хороший. Не знаю, чем отблагодарить тебя. Скажи, куда путь держишь? Авось совет добрый подам.
Рассказал Иванушко, что послал его отец счастье искать.
Подумал старичок да и говорит:
— Слушай, молодец… Счастье твое лежит за лесами дремучими, за песками сыпучими, в холоде — жаре, на высокой горе. Там Кощей Бессмертный живет, человечью кровь пьет, и никто с ним поделать ничего не может. Он смерть свою поймал, в иголку запрятал. Много в лесу елок, на каждой тыщи иголок, а в которой смерть Кощеева — неведомо. Знает о том одна царевна, Распрекрасная Ольга. Ее Кощей сто лет взаперти держал, да намедни опростоволосился — погулять отпустил. Ходила — гуляла царевна в саду и убежала, на Кощееву беду… Иди с богом, молодец, за Кощеевой смертью. Найдешь — счастливый будешь.
Спрашивает Иванушко старичка:
— Как же мне найти Кощееву смерть?
— Спроси у царевны Ольги Распрекрасной.
— А где царевну искать?
— Близко — недалеко, низко — невысоко, не в воздухе, не на земле — вот где.
Сказал старичок и пропал.
Сидит Иванушко на берегу и загадку разгадывает. До вечера просидел разгадать не мог. «Разве спросить у посошка? — думает он. — Нет, плохо мне, а впереди, может, еще хуже будет. Погожу у посошка подмоги просить, обойдусь как‑нибудь».
Захотелось ему напиться, наклонился он к воде, черпает пригоршней, пьет, а сам загадку повторяет:
— Близко — недалеко, низко — невысоко, не в воздухе, не на земле — вот где.
— Здесь, угадал! — отвечает ему пескарь. — Не пей всю воду, мне жить надо.
— Ладно, — говорит Иванушко, — подавай мне царевну Ольгу Распрекрасную.
— Подать не в силах, а сказать, где спрятана, могу.
— Ну, сказывай.
— Бежала царевна по лесам, по долам и от радости плакала, что спаслась от Кощея Бессмертного, — говорит пескарь. — И так сильно плакала, что позади ее ручеек потек, зажурчал. Кощей по ручью и след нашел, нагонять стал. «Ах, что я наделала!» — испугалась царевна. Бежит и от горя пуще плачет. А сзади ее ручеек журчит: «Не плачь, не плачь, царевна, беги к морю Каспию, там твое спасение». Прибежала царевна Ольга Распрекрасная к морю Каспию, видит — вода да небо, укрыться от злого Кощея негде. А в то время на Каспий — море водяной сидел, с рыбешками в горелки играл. Вот и взмолилась царевна водяному: «Укрой меня от Кощея, сделай милость!» «Могу», — отвечает водяной. Подхватил царевну и оборотил ее в воду. А вода по ручью в лес да в поле. И стала рекой вот этой самой, — говорит пескарь и показывает Иванушке на Волгу. — Слушай дальше… Оборотил водяной царевну в реку, да не всю. Было у ней на пальце кольцо с крестом. Ну, водяной супротив креста ничего поделать не мог. Палец‑то и стал в воде плавать. Тогда водяной упросил черта свои пальцы в реку покидать. Тот покидал. И много теперь этих чертовых пальцев в реке, поди сыщи, который царевнин. Вся разница — чертовы пальцы без кольца, а царевнин палец с кольцом. Искал Кощей, не нашел, убрался восвояси. И тебе, Иванушко, не найти. Ступай к водяному, может, он укажет. А найдешь царевнин палец — не зевай, поцелуй его — станет царевна сызнова человеком…»
