Японская новелла 1960-1970 - Кобо Абэ
Когда сжигаемый полуденным светом, я осыпал проклятиями Бога Китов, возле моей головы упала тень Эй. Бледная, осунувшаяся, видимо много перестрадавшая за эти дни, она сказала еле слышно:
— Я ничего не хочу от вас скрывать. Я все скажу вам. Пусть я попаду в ад. Только выслушайте меня. Отец ребенка Кисю. Это он взял меня силой — Кисю!
Острая боль пронзила мне душу. Я, кажется, ответил, что мне теперь все равно. Кисю? На моих губах появилась горькая усмешка. Боль, видимо, свела ее в странную гримасу. Этот Кисю ничего не боялся. Другие бросали гарпуны, а он хоть и ловко владел ножом, но не стал прибегать к нему и, крепко держась за сеть, кромсал исполина копьем, надеясь, что он не выдержит. Но ведь только Кисю решился на это. Другие, и я с ними, лишь наблюдали из лодок. Когда Бог Китов стал погружаться, Кисю продолжал наносить удары. Нужно было спасаться, сердце не могло выдержать такой холодной воды, а он все бил копьем, предпочитая жизни славу и победу над Богом Китов… Значит, Кисю. И все же до последней минуты он не отдавал себе отчета в том, что может умереть. Надеялся, Бог Китов не вынесет боли, всплывет и он, Кисю, будет спасен. Но хотя кит потерял очень много крови, расчет Кисю не оправдался. Не хватило времени.
Со вчерашнего дня мои раны начали чернеть и источать зловоние. Нет сил терпеть. Лекарь, взглянув на распухшие руку и бедро, только нахмурил брови и покачал головой. Патер, разбирающийся, в медицине, помрачнел и перекрестился своими волосатыми пальцами. Я предвидел, что так будет, и все-таки это не укладывалось в моем сознании. Мне казалось, что если человек не испытывает смертельной боли, то и не умирает. Но я пришел к неожиданному выводу: болит только человеческое тело, продолжающее жить.
Я остался один. Передо мной, как дерево из земли, вырос хозяин. Его тонкая рука цвета красной меди была на перевязи. За его спиной, втянув голову в воротник, словно прячась, стояла Toe. Ее глаза под нахмуренными бровями глядели в море. В них отражался полуденный свет и редкие для зимы кучевые облака.
Со дня охоты старик разом постарел лет на десять и держался теперь только силой духа. Есть такие старики — по их виду нельзя угадать, когда придет их час.
— Чего мешкать? — проворчал он. — Я дал слово и, что бы там ни было, выполню его. Да и тебе нечего стесняться. Короче говоря, завтра свадьба. Подношения родственникам пошлем сегодня вечером, иначе не успеем. Если поторопиться, все будет в порядке. Единственная дочь хозяина и первый гарпунер поселка — вашу свадьбу надо сыграть на славу.
— Но, — мне было трудно говорить от волнения, — вы же знаете, что я скоро умру. Вы ведь видите, что мои раны уже почернели. Устраивать свадьбу с умирающим женихом только для виду, чтобы на всю жизнь сделать свою дочь вдовой!
— Да, таков закон. Если она из самурайского рода и если смерть разлучит ее с мужем, второй раз она замуж не выйдет. Но о чем говорить? Завтра станешь моим зятем. Усадьба и все остальное перейдет к тебе. А я уйду в соседнюю деревню, к племяннице. Так что знай.
Сказав все это, хозяин ушел, оставив на песке глубоко вдавленные следы. Мои раны опять нестерпимо разболелись, и я застонал. Запрокинув голову, я вдруг увидел нежное лицо Toe, склонившееся надо мной так низко, что я почувствовал ее дыхание. Я вспомнил, что с того дня не мылся, наверное, прикасаться ко мне было не очень приятно. Обыкновенная мысль разбудила обыкновенное чувство, и мне захотелось разреветься.
— Зачем вы!.. — проговорил я с трудом, когда боль утихла. — Может быть, завтра во время свадьбы я умру. Мне все равно, когда умирать, но я не хочу сделать несчастной вас. Девушка из рода тех, кто носит два меча, не может выйти замуж вторично.
— Я знаю, — тихо ответила Toe и отвела глаза. — Но я не думаю о том, чтобы быть счастливой. Да и что такое счастье? Зачем оно мне, мое собственное счастье? Для меня важнее исполнить обещание отца и стать женой гарпунера, который победил Бога Китов. Это достойно девушки из единственной в селении самурайской семьи. У меня не будет счастья, но будет гордость. Зачем мне счастье?
— Но ведь вы… — Я начинал волноваться. — Вы меня не любите.
— Не люблю. — Голос Toe звучал тихо, как в морской глубине. — Я даже не влюблена в вас. Любовь, ненависть, счастье, несчастье — ради этого я не стала бы выходить замуж. Только гордость — гордость дочери единственного в селении самурая — заставляет меня сделать это.
— Но у меня есть жена, Эй.
— Это не имеет значения. Такая женщина и я — что у нас общего? Она может быть вашей любовницей или наложницей. Я выхожу замуж не потому, что люблю, и пусть у вас есть любовница, мне все равно. Это в порядке вещей. Выходя замуж, как хотел отец, за того гарпунера, который победил Бога Китов, я сама как бы принимаю в этом участие.
Toe ушла. Я опять остался один. Я лежал в гробу рядом с Богом Китов и изнывал от боли. Меня терзали сложные чувства. Человек — я, Кисю, Toe или хозяин — сам делает себя несчастным. И предвидеть заранее, что станет твоим несчастьем, невозможно. Мы легко относимся к несчастью и сами обрекаем себя на него. Погиб Кисю, я так мучительно страдаю, но эту же дорогу выбирают и хозяин, и Toe. Несчастье одного не воспринимается как несчастье другого. И это значит, что мое несчастье только тогда будет осознано, как несчастье, когда ляжет на плечи других.
С тех пор как я здесь, солнце заходило уже четыре раза. Сегодня оно краснее, чем вчера. На море поднялись волны. Солнце спряталось в ущелье между двух стен разноцветных облаков. Удивительное дело, страшная боль, которая до сих пор не давала мне покоя, исчезла как сон. Прикасаясь к ранам, я совсем их не чувствую. Это конец, подумал я и облегченно вздохнул. После изнурительной боли наступил конец. Когда нервы перестают чувствовать,
