Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 10. Жерминаль
Сосредоточив свое внимание на изображении подневольной жизни, труда углекопов, Золя на примере нескольких поколений семьи Маэ показал судьбу любой шахтерской семьи того времени. Более ста лет Маэ трудились на угольных копях: и дед Бессмертного — Гийом Маэ, и отец, Никола Маэ, который погиб в шахте сорока лет от роду во время обвала, три брата его и два дяди, которых тоже поглотила шахта.
Сам Бессмертный восьмилетним мальчиком впервые спустился в шахту. Был он подручным у забойщика, был он в откатчиком, восемнадцать лет проработал забойщиком. Несколько раз его вытаскивали из шахты изодранного и измятого, его заливало водой, засыпало землей. Более полувека трудился он под землей. Много раз участвовал в забастовках. Эксплуататоры выжали из него все соки, а затем выбросили на улицу, обрекая на голодную смерть.
И как параллель потомственным углекопам Маэ, Золя вывел в романе семью паразитов — рантье Грегуаров. Он сделал явным скрытый характер эксплуататорской сущности добреньких хозяев Пиолены, которые уютно и беззаботно живут за счет труда многих и многих задавленных тяжелой нуждой углекопов.
«…Перехожу к рабочим, — говорит Золи в „Наброске“, — вот главные моменты борьбы. Страшная нужда приводит их к возмущению, они объявляют забастовку. В это время Компания, сама пострадавшая в связи с промышленным кризисом, хочет еще более понизить заработную плату, результатом чего и является бунт».
Воссоздавая картину восстания углекопов, эту знаменательную схватку угнетенных и угнетателей, труда и капитала, писатель стремился раскрыть существо происходивших социальных конфликтов.
«Описание революционного шествия толпы… — Так излагает Золя содержание пятой части книги в своем предварительном плане. — Нестройное пение „Марсельезы“, крики: „Хлеба! хлеба!“ Искаженные лица, растрепанные волосы, вся сцена происходит при заходе солнца, которое заливает шествие кровавыми лучами; страшная картина восстания, пробуждения, которое когда-нибудь все сметет… Нужно, чтобы дуновение его сказывалось на лицах. („Да здравствует социальная республика! Смерть буржуазии!“)».
Читатель невольно вспоминает все предшествовавшие события, которые переполнили чашу терпения углекопов, объединили их на борьбу за справедливость.
«Свирепость схватки. И в конце концов — голод и поражение: рабочие сдаются и снова принимаются за работу. Однако надо закончить грозным утверждением, что это поражение случайное, что рабочие склонились только перед силой обстоятельств, но в глубине души мечтают только о мести».
Шахтеры потерпели поражение, они вынуждены были возобновить работу, так и не добившись удовлетворения своих требований. Но они не были побеждены. Грозная черная рать готовилась к новым боям, которые в будущем преобразуют этот одряхлевший буржуазный мир. Забастовка углекопов, которая, как отмечал Золя в предварительных материалах, означает «состояние войны между классами», стала и школой формирования политического сознания углекопов, таких, как Этьен Лантье, жена Маэ и другие.
Работая вместе с шахтерами, живя с ними бок о бок, Этьен Лантье все чаще и чаще стал задумываться над тем, почему одни живут в нищете, а другие — в довольстве? Почему одни угнетают других? Долгие и мучительные поиски ответа в беседах с шахтерами, в многочисленных книгах, в размышлениях над жизнью людей труда формировали его сознание. Правда, еще многого он не понимал, но над всем теперь «главенствовала незыблемая идея Карла Маркса: капитал есть результат ограбления, труд имеет право и обязан отвоевать украденное у него добро». Однако в силу того, что Золя не имел ясного представления о законах исторического развития и путях общественной борьбы, он не смог в своей книге показать вожака-революционера, вооруженного передовым пролетарским мировоззрением, хотя и говорил, что «Этьен готовится к Коммуне».
В рукописях Золя, как об этом свидетельствуют подготовительные материалы, сохранилось около двадцати вариантов названия романа. Все они подчеркивают основную идею книги — идею предстоящей борьбы и неизбежного крушения существующих социальных устоев: «Дом трещит», «Надвигающаяся гроза», «Прорастающее семя», «Сгнившая крыша», «Дыхание будущего», «Кровавые всходы», «Подземный огонь» и другие.
Название «Жерминаль», на котором остановил свой выбор Золя, пожалуй, лучше всего определяет и подтверждает главную мысль, заложенную в романе: «Роман — возмущение рабочих… он… предсказывает будущее, выдвигает вопрос, который станет актуальным в XX веке. В этом все значение книги».
«Жерминаль» — седьмой месяц (с 21 марта по 19 апреля) календаря, установленного во время французской революции 1789–1793 годов. Месяц, когда начинается весеннее пробуждение природы, когда набухают почки, прорастают семена… Это название утверждает молодость и неистребимость сил народа. «Я хотел бы закончить Жерминалем, — писал Золя. — Все работают в глубине. Мрачная злоба, подземные удары кирок, молчание, таящее бурю будущего… а вверху цветущий апрель, над полями встает солнце. Покой, прекрасное прохладное утро. Затаенный гул земли и семена нового века, еще не взошедшие, но уже пробивающие почву. Они недаром боролись и страдали. Грядущий день». Эта большая вера в будущее переустройство общества выражена в заключительных строках романа.
По предложению театра «Шателе» Золя вместе с Бюзнахом инсценировал «Жерминаль». Создавая сценический вариант, писатель стремился полнее использовать возможности театра для показа массовых сцен. Он предполагал поставить спектакль по античным образцам с введением хора. Работа над пьесой, состоявшей сначала из двенадцати картин, была завершена в августе 1885 года. Однако театр, познакомившись с пьесой, отказался ее ставить из-за трудности найти столь большое количество артистов, которых требовали массовые сцены. Но главным препятствием для постановки оказалась цензура.
Вечером 27 октября, когда Золя был у Шарпантье, «он сообщил нам, — пишет в своем дневнике Э. Гонкур, — что постановка „Жерминаля“ запрещена. Справедливо возмущенный, он заявил, что ни перед чем не остановится, что пойдет на все». Золя вложил много сил и энергии, чтобы добиться разрешения на постановку полного варианта пьесы. Но все было напрасно. Несмотря на протест Золя, пьеса «Жерминаль» была поставлена 21 апреля 1888 года с большими сокращениями. Золя на спектакле не присутствовал.
Во Франции в течение только одного 1885 года разошлось несколько изданий «Жерминаля». В этом же году он был переведен в ряде стран Европы. В конце 1885 года редактор брюссельской газеты «Пепль» Жан Вольдер обратился к Золя с просьбой позволить напечатать его роман. На это Золя в письме от 15 ноября ответил: «Берите и печатайте „Жерминаль“. Я отказываюсь от вознаграждения… так как ваша газета защищает угнетенных».
Роман привлекал читателей не только новизной темы, но прежде всего смелостью постановки проблем и глубоко правдивым воссозданием жизни шахтеров.
О «Жерминале» было написано много статей. Критики непредубежденные высоко оценивали это произведение. Очерк Жоржа Монторгея о «Жерминале», статьи Лири Сеара и Эдуарда Рода, опубликованные в 1885 году, положительно оценивали роман, отмечая его правдивость и силу художественной выразительности.
Эдмон Дешан, в частности, писал в газете «Происшествия»: «Еще ни один из его романов не был менее похож на роман, чем эта книга, где в каждой строчке видно серьезное изучение социальных наук, знакомство с немецкими и английскими социалистами и философами, наконец, влияние долгих бесед с Тургеневым».
Ги де Мопассан в письме к Золя из Италии летом 1885 года говорит, что, направляли, в Палермо, он взял с собой в дорогу «Жерминаль». Так как сам он из-за болезни глаз читать не мог, книгу прочел ему сопровождавший его друг. «Жерминаль» произвел на Мопассана большое впечатление. «Я считаю этот роман, — указывает он, — самым мощным и самым поразительным из всех наших произведений… картины вашего романа стоят перед глазами и мыслью, точно воочию видишь все это.
Добавлю, что здесь, в стране, где вас так любят, я ежедневно слышу разговоры о „Жерминале“. Газеты Палермо, Неаполя и Рима страстно полемизируют по этому поводу».
Представители же лагеря реакции пытались принизить значение проблем, поднятых в «Жерминале», обвинить Золя в извращенном, одностороннем изображении жизни углекопов, в любовании их невежеством. Так, критик Квидам из «Фигаро» писал: «Я слышал от людей безусловно компетентных, что неумный и грубый натурализм „Жерминаля“ совершенно неестествен. Характеры углекопов неправдоподобны. Сведения о населении, местности и быте рабочих, какими их рисует нам Золя, очень спорны и частью неточны… Углекопы сейчас в моде, немало наблюдателей изучают их работу под землей и на земле, их стачки и домашний быт. Им посвящены книги и даже картины, как, например, мрачная „Стачка шахтеров“ Ралли или известный роман Жорж Санд „Черный город“, где кузнецы в ее изображении составляют такой разительный контраст с углекопами Золя. Они имеются в книге Шербюлье „Оливье Моган“, в одном из последних романов Мориса Тальмейера, в такой захватывающей, мощной и печальной книге, где автор говорит о жизни и смерти углекопов — этих рабов угля.
