Кодзиро Сэридзава - Книга о Боге
Сокрушаясь о том, что умрет, так и не дописав то, что должен был написать, Иоанн, воспрянув духом и испуская сиянье, воззвал к Богу из своей пещеры. Он молил продлить ему жизнь, дать возможность написать то, что должно, ради будущего человечества: во-первых — Святое Благовествование о Господе, Иисусе Христе, во-вторых — Послания к друзьям своим об этом Благовествовании, а в-третьих… Тут обращенное к небесам лицо его залилось слезами и он забился в рыданиях. Я тоже не мог сдержать рыданий: в ту ночь Иоанн услышал, как перешептывались совершавшие обход надзиратели, и понял, что завтра его поведут на казнь.
Однако в тот день (18 сентября 96 года) римский император был злодейски убит, а новый правитель полностью изменил политический курс государства, в результате восьмидесятишестилетнего Иоанна помиловали и выпустили из темницы. Он был совсем слаб, с трудом держался на ногах, но, подняв к синему небу источавшее сияние лицо, вознес хвалу Богу, он был преисполнен решимости тут же начать писать….
Прочтя об этом, я устыдился. Я все время что-то писал, это было делом моей жизни, так почему же, работая над этими тремя книгами, я не радовался, а все время сетовал на то, что меня вынуждают писать? Неблагодарный я, безвольный человек.
Итак, с западными святыми я разобрался и теперь, согласно указанию Бога-Родителя, должен был взяться за Магомета. Поэтому я отправил своего студента по букинистическим магазинам на поиски «Жизни Мухаммада» Эмиля Дерменгема, но ни в одном из токийских магазинов этой книги не было. Я попросил его навести справки о новых изданиях по магометанству, но ничего подходящего не нашлось. Я был в растерянности, но тут сообразил, что переводчиком «Жизни Мухаммада» был мой старинный друг Киёто Фуруно.
Когда я вернулся из Франции, он потребовал, чтобы я написал статью для журнала, который выпускало недавно организованное им научное общество — туда вошли молодые ученые, собиравшиеся заниматься проблемами французской социологии. Делать было нечего, я написал статью о социологических методах школы Дюркгейма, назвав ее «Позитивистские методы в социологии», это была моя единственная и довольно слабая работа по социологическим проблемам. Но он остался доволен. Однако вскоре я начал публиковать свою прозу и, естественно, отдалился и от социологического общества, и от него самого. Спустя несколько лет по инициативе японского правительства в Токио проводилась Международная конференция по статистике, на которую от Франции был приглашен мой учитель профессор Симьян.
Поскольку в Японии сочинители не в чести, то, опасаясь, что на профессора, бывшего официальным гостем правительства, станут коситься, если выяснится, что его ученик — писатель, я решил не напоминать ему о себе, пока не закончится официальная часть конференции. Но вдруг ко мне пришел Фуруно и насильно потащил меня туда, где проходила конференция, якобы официальные устроители просят меня прийти, потому что меня разыскивает профессор Симьян.
Профессор Симьян очень мне обрадовался, он был в восторге оттого, что его ученик стал писателем, по его словам, это для него большая честь, мы стали рассказывать друг другу о том, как прожили эти годы, и он попросил меня переводить лекцию, которую ему предстояло на днях читать в Императорском университете. Из чувства долга я согласился, так вот и получилось, что благодаря приезду в Японию моего дорогого учителя наши дружеские отношения с Фуруно возобновились и стали даже еще доверительнее. Он попросил дать ему что-нибудь почитать из мною написанного, и я преподнес ему только что законченную повесть «Возвращение к жизни», в которой я отдавал дань французским литературным традициям. Вскоре я получил от него благодарственное письмо, он писал, что выходит его перевод «Жизни Мухаммада» и он тут же мне его пришлет. Наведя справки, я уточнил, что повесть «Возвращение к жизни» вышла весной 1940 года, а значит, и «Жизнь Мухаммада», скорее всего, была опубликована в 40-м году, но вот прислал он мне ее или нет, я не помнил. А даже если и прислал, я, наверное, сунул ее куда-нибудь в книгохранилище, ведь в то время проблемы религии меня не интересовали. Книгохранилище уцелело во время войны, но года через два после капитуляции ко мне — я жил тогда в районе Сэтагая — вместе со служащим «Марудзэна» приехал симбасира Тэнри, Сёдзэн Накаяма, и попросил показать сохранившиеся книги. Я отвез его на пепелище и открыл уцелевшее книгохранилище. Тогда он забрал у меня много книг, в основном религиозного содержания, наверняка и эта была среди них. На всякий случай я поднялся на второй этаж хранилища, куда давно уже не заглядывал, и попробовал поискать книгу там.
И нашел ее — она завалилась под полку. «Жизнь Мухаммада» Эмиля Дерменгема в переводе Киёто Фуруно. Малый формат, пятьсот страниц. Я уединился в кабинете, исполненный решимости ее прочесть, но перевод оказался из рук вон плох и малопонятен, за три дня я одолел только пятьдесят страниц и пришел в отчаяние. Тут появилась госпожа Родительница и сказала, что этого достаточно, больше можно не читать.
— Конечно, тебе придется в будущем столкнуться с проблемами, связанными с исламом, но хватит и того, что ты уже прочел, можешь более не утруждать себя. Лучше переходи к Шакьямуни. Ты никогда не интересовался этой великой личностью и ничего о нем не знаешь… Советую для начала обратить внимание на то, в каких разных условиях жили вероучители Востока и Запада. И на того и на другого в свое время снизошел Бог, Он вел их за собой, но руководил их действиями по-разному, приноравливая их к местным условиям. Я хочу, чтобы ты хорошенько об этом поразмыслил, только тогда ты сможешь понять и оценить милосердие Бога и проникнуть в его замысел.
Произнеся эти многозначительные слова, она удалилась, и я вздохнул с облегчением, почувствовав себя освобожденным от Магомета, но предо мной тут же встала новая, не менее сложная проблема — Шакьямуни.
Что касается буддизма, то у меня есть юный друг, буддолог по специальности, профессор университета Т., Саэгуса. Он присылает мне каждую опубликованную им книгу, и я их непременно просматриваю, но они слишком трудны для понимания и только заставляют меня устыдиться собственного невежества. Правда, последняя его книга, «Идеи буддизма», написанная в форме бесед, оказалась сравнительно доступной и вполне убедительной, но там не было подробного описания жизни Шакьямуни.
Поэтому, когда госпожа Родительница велела мне заняться изучением буддизма, я тут же обратился к Саэгусе: какую книгу он советует мне прочитать, чтобы ознакомиться с биографией Шакьямуни. Саэгуса, недолго думая, назвал «Гаутаму Будду» Хадзимэ Накамуры. Я сразу же купил эту книгу. Она оказалась прекрасно изданной, вот только опять малого формата, к тому же в ней было шестьсот страниц. Положив увесистый том перед собой, я печально вздохнул.
Когда в ноябре 1972 года в Киото открылась Международная конференция японоведов, созванная по инициативе возглавляемого мной японского ПЕН-клуба, Хадзимэ Накамура был приглашен туда в качестве одного из докладчиков, тогда-то я и познакомился с ним, мы провели вместе целый день, и он меня сразу очаровал. Я даже позавидовал Саэгусе, учителем которого, как выяснилось, он был. Поэтому я был полон воодушевления и решимости прочесть его огромную книгу: она интересовала меня не только подробностями из жизни Шакьямуни, мне хотелось узнать, проявляется ли в сочинениях Накамуры его удивительное человеческое обаяние.
Итак, прибравшись на своем письменном столе, я раскрыл объемистый том Хадзимэ Накамуры «Гаутама Будда» и погрузился в чтение. Многолетний труд этого великого ученого казался мне недоступной вершиной, я заранее был готов к тому, что забраться на нее будет нелегко, понадобится собрать всю свою волю в кулак. Поэтому для начала я внимательно прочел «Предисловие» и «Пояснения», рассчитывая, что они укажут мне путь к вершине.
В конце концов я вышел на тропу и приступил к чтению основной части, которой тоже было предпослано небольшое введение — что-то вроде дорожного указателя, подсказывающего, в каком направлении надо двигаться, осваивая текст. Сперва я испугался, решив, что это еще одно свидетельство того, сколь сложен и труден для понимания лежащий передо мной труд, но, ознакомившись с «дорожным указателем», едва не закричал от радости: «Ну конечно же, так мог написать только Накамура!»
В книге не было педантичного анализа жизненного пути Шакьямуни — центральной фигуры буддизма, профессор Накамура просто делился с читателями своими размышлениями о том, какую жизнь прожил и чему учил людей Гаутама Будда, реально существовавшее историческое лицо, которому многие поклонялись как Учителю человечества. Иными словами, целью автора было выявить человеческую сущность Будды. Сопоставляя разноязычные древние источники, рисовавшие традиционный образ Шакьямуни, и обобщая имеющиеся в них сведения, он, отбрасывая устоявшиеся стереотипы, делал собственный вывод — как в каждом конкретном случае вел себя человек, которого называли Будда.
