Собрание сочинений в 6 томах. Том 2 - Грэм Грин
Когда кончили слушать дело о лжесвидетельстве, его поймал у двери санитарный инспектор Феллоуз.
— Приходите сегодня ужинать, Скоби. Мы достали настоящую аргентинскую говядину. — В этом потерявшем всякую реальность мире не стоило отказываться от приглашения. — Будет Уилсон, — продолжал Феллоуз. — По правде говоря, говядину мы достали через него. Он ведь как будто вам нравится?
— Да. Я думал, он не нравится вам.
— Понимаете ли, клубу нельзя отставать от жизни. Кто только теперь не занимается коммерцией… Я признаю, что в тот раз погорячился. А может, выпил лишнего — что тут удивительного. Уилсон учился в Даунхеме. Когда я был в Лансинге, мы играли с даунхемцами в футбол.
Скоби ехал к знакомому дому на горе, где он когда-то жил, и рассеянно думал: мне надо поскорее увидеть Элен, она не должна узнать о приезде Луизы от посторонних. Жизнь повторяет один и тот же узор: рано или поздно всегда приходится сообщать дурные вести, произносить утешительную ложь, пить рюмку за рюмкой, чтобы утопить горе.
Скоби вошел в длинную гостиную и в самом конце ее увидел Элен. Он с удивлением вспомнил, что никогда еще не встречал ее на людях, в чужом доме; никогда еще не видел ее в вечернем платье.
— Вы, кажется, знакомы с миссис Ролт? — спросил Феллоуз.
В голосе его не было иронии. Скоби подумал с легким отвращением к себе: ну и хитрецы же мы, как ловко провели здешних сплетников. Любовникам не к лицу так умело скрываться. Ведь любовь считают чувством безрассудным, неукротимым.
— Да, — сказал он, — мы с миссис Ролт старые друзья. Я был в Пенде, когда ее переправили через границу.
Пока Феллоуз смешивал коктейли, Скоби стоял в нескольких шагах от нее и смотрел, как она разговаривает с миссис Феллоуз; Элен болтала легко, непринужденно, словно и не было той минуты в темной комнате на холме, когда она вскрикнула в его объятиях. А полюбил бы я ее, думал он, если бы, войдя сюда сегодня, увидел ее впервые?
— Где ваш бокал, миссис Ролт?
— У меня был налит розовый джин.
— Жаль, что его не пьет моя жена. А я терпеть не могу ее джин с апельсиновым соком.
— Если бы я знал, что вы здесь будете, — сказал Скоби, — я бы за вами заехал.
— Да, обидно, — согласилась Элен. — Вы никогда ко мне не заходите. — Она повернулась к Феллоузу и сказала с ужаснувшей Скоби непринужденностью: — Мистер Скоби был удивительно добр ко мне в больнице, но, по-моему, он просто любит больных.
Феллоуз погладил свои рыжие усики, подлил себе еще джину и произнес:
— Он вас боится, миссис Ролт. Все мы, женатые люди, вас побаиваемся.
При этих словах — «женатые люди» — Скоби увидел, как измученное, усталое лицо на носилках отвернулось от них обоих, словно в глаза ударил солнечный свет.
— Как вы считаете, — спросила она с напускной игривостью, — могу я выпить еще бокал? Я не опьянею?
— А вот и Уилсон, — сказал Феллоуз, и, в самом деле, они увидели розового, невинного, не верящего даже самому себе Уилсона в его криво намотанном тропическом поясе. — Вы ведь, кажется, со всеми знакомы? С миссис Ролт вы соседи.
— Но мы еще не познакомились, — сказал Уилсон и тут же начал краснеть.
— Не знаю, что это творится с нашими мужчинами, — заметил Феллоуз. — Вот и со Скоби вы близкие соседи, миссис Ролт, а почему-то никогда не встречаетесь, — тут Скоби поймал на себе пристальный взгляд Уилсона. — Уж я бы не зевал! — закончил Феллоуз, разливая джин.
— Доктор Сайкс, как всегда, опаздывает, — заметила с другого конца гостиной миссис Феллоуз, но тут, тяжело шагая по ступенькам веранды, появилась доктор Сайкс, благоразумно одетая в темное платье и противомоскитные сапоги.
— Вы еще успеете выпить перед ужином, Джесси, — сказал Феллоуз. — Что вам налить?
— Двойную порцию виски, — сказала доктор Сайкс. Она свирепо оглядела всех сквозь очки с толстыми стеклами и добавила: — Приветствую вас.
По дороге в столовую Скоби успел сказать Элен:
— Мне надо с вами поговорить, — но, поймав взгляд Уилсона, добавил: — насчет вашей мебели.
— Какой мебели?
— Кажется, я смогу достать вам еще стульев.
Они были слишком неопытными заговорщиками, еще не освоили тайный код; он так и не знал, поняла ли она недоговоренную им фразу. Весь ужин он сидел, словно воды в рот набрал, со страхом ожидая минуты, когда останется с ней наедине, и в то же время боясь упустить эту минуту; стоило ему сунуть руку в карман за носовым платком, и его пальцы комкали телеграмму: «была дурой… точка целую».
— Конечно, майору Скоби лучше знать, — сказала доктор Сайкс.
— Простите. Я не расслышал…
— Мы говорим о деле Пембертона.
Итак, не прошло и нескольких месяцев, как это уже стало «делом». А когда что-нибудь становится «делом», кажется, что речь идет уже не о человеке; в «деле» не остается ни стыда, ни страдания; мальчик на кровати обмыт и обряжен, — пример из учебника психологии.
— Я говорил, что Пембертон избрал непонятный способ покончить с собой, — сказал Уилсон. — Я бы предпочел снотворное.
— В Бамбе трудно достать снотворное, — заметила доктор Сайкс. — А его решение, вероятно, было внезапным.
— Я бы не стал поднимать такой скандал, — сказал Феллоуз. — Конечно, всякий вправе распоряжаться своей жизнью, но зачем поднимать скандал? Я совершенно согласен с Уилсоном: глотни лишнюю дозу снотворного — и все.
— Не так-то легко достать рецепт, — сказала доктор Сайкс.
Комкая в кармане телеграмму, Скоби вспомнил письмо за подписью «Дикки», детский почерк, прожженные сигаретами ручки кресел, детективные романы, муки одиночества. Целых два тысячелетия, подумал он, мы так же равнодушно обсуждаем страдания Христа.
— Пембертон всегда был парень недалекий, — заявил Феллоуз.
— Снотворное — не особенно верное средство, — сказала доктор Сайкс. Она повернула к Скоби толстые стекла очков, отражавших электрический шар под потолком и сверкавших, как огни маяка. — Вы ведь по опыту знаете, как оно ненадежно. Страховые компании не любят платить, когда человек умер от снотворного, и ни один следователь не станет потворствовать преднамеренному обману.
— А почем они знают, что это обман? — спросил Уилсон.
— Возьмите, например, люминал. Нельзя случайно принять такую большую дозу люминала…
Скоби посмотрел через стол на Элен — она ела вяло, без аппетита, уставившись в тарелку. Казалось, молчание обособляет их от окружающих: обсуждалась тема,
